Страница 55 из 64
Я обернулся и посмотрел на него. Почему он читает эту молитву?
— Пусть Господь простит мне мою зависть. Пусть отпустит мои грехи, и да буду я очищен. Да не убоюсь я. Позволь мне понять. Я раскаиваюсь.
Неожиданно священник стал перед нами, высокий, весь заляпанный кровью — и на бороде, и на лице его были капли. Но все равно он был красив в белых одеждах и митре. Рядом с ним стоял левит. Священник держал в руке золотую чашу. Он, прищурившись, взглянул на Иакова, и Иаков кивнул и передач ему голубиц.
— Это искупительная жертва, — сказал Иаков. Меня протолкнули вперед, чтобы мне было лучше видно, но вскоре священник затерялся среди других служителей храма, и я не видел, что они делали у алтаря. Но из Писания я знал, что они делают. Одной голубице сворачивают шею и сливают из нее кровь. Это была искупительная жертва. А тело второй голубицы сжигают.
Мы провели у алтаря не очень много времени.
Все закончилось. За все заплачено сполна.
Мы пошли назад, к выходу, пробираясь через толпу паломников, и вскоре вышли в суматоху двора язычников. На этот раз мы шли не по середине двора, а вдоль колоннады, которую называют «Соломонов притвор».
Там, у колонн, сидели учителя в окружении молодых людей. Женщины тоже останавливались, чтобы послушать их. Я услышал, что один из них учил на арамейском языке, а другой, вокруг которого собралось больше всего народу, задавал вопросы по-гречески.
Я хотел остановиться и послушать, но мужчины двигались вперед. Каждый раз, когда я замедлял шаги, чтобы взглянуть на учителей, чтобы услышать хоть слово, кто-нибудь из мужчин брал меня за руку и тянул дальше.
Наконец впереди показалась великолепная крытая галерея. Толпа почти совсем рассеялась.
Мы прошли мимо лестницы, ведущей из храма, и вскоре я понял почему. В тени одной из колонн сидела Старая Сарра, рядом с ней устроилась наша печальная беженка Брурия, и Рива играла неподалеку со своим малышом. Тут же были мама и мои тетушки.
А я и забыл о них. Я ведь даже не знал, где их искать. Старая Сарра немедленно приняла Иакова в свои объятия и поцеловала его.
Так как мы все очень устали, то уселись вместе с женщинами. И я заметил, что многие люди поступают так же, несмотря на то что совсем рядом работали каменщики. Мы все сдвинулись в одну плотную группу, чтобы на нас никто не наступил.
К этому моменту очень многие паломники покидали храм. Даже двое или трое торговцев попрятали птиц по клеткам и спускались по лестнице. Но торговля жертвенными животными шла еще довольно бойко, и по-прежнему оттуда доносились недовольные жалобы и даже крики. У столиков менял тоже еще стояли люди.
Левиты же, которые продавали масло и муку для жертвоприношений, уже сложили свои столы. А потом я увидел охранников — людей, которые назывались стражей храма. Они подошли к лестнице и стали следить за порядком в потоке уходящих.
Вскоре заканчивалось вечернее жертвоприношение агнца. Я точно не знал, как оно проводится. Мне предстояло еще столько всего узнать. Со временем знания придут ко мне. Об этом я не беспокоился.
Недалеко от нас я увидел слепого, сидящего на табурете. У него была очень длинная и совсем седая борода. Он говорил по-гречески, ни к кому конкретно не обращаясь, а может, обращаясь ко всем сразу. Люди бросали ему монетки. Кто-то останавливался на секундочку, чтобы послушать старика, а потом шел дальше. Из-за шума я не мог разобрать, что он говорил. Тогда я спросил у Иосифа, можно ли мне подать слепому денег и послушать его.
Иосиф обдумал мою просьбу, потом дал мне динарий, что по тем временам было очень много. Я взял монету и побежал к старику, где уселся у его ног и стал слушать.
Слепой говорил по-гречески, красиво и гладко, как говорил сам Филон. Он цитировал один из псалмов:
— Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня. Да придет моление мое пред лице Твое; по слову Твоему избавь меня…
Он остановился, чтобы ощупать монету, которую я положил ему на колени. Я прикоснулся к его руке. Его глаза покрывала бледно-серая пленка.
— И кто же это дает мне столь щедро и садится у ног моих? — спросил он. — Сын Израиля или тот, кто ищет Господа?
— Сын Израиля, учитель, — ответил я по-гречески. — Ученик, что ищет мудрости твоих седин.
— И что ты хочешь узнать, дитя? — спросил слепец, направив взгляд невидящих глаз вперед. Мою монету он спрятал в складках своей шерстяной накидки.
— Учитель, расскажи мне, пожалуйста, кто такой Христос Кириос?
— О дитя, существует много помазанников, — ответил он. — Но кто из помазанных есть Господь? Кто это может быть, если не сын Давида, царь помазанный, пришедший от корня Иессеева, чтобы править Израилем и принести мир в нашу землю?
— А что, если ангелы пели, когда родился помазанник, ребе, — спросил я, — и что, если волхвы принесли ему дары, следуя за звездой?
— Эта старая история, дитя, — сказал он. — История из Вифлеема, история о том, как младенец родился в хлеву. Так ты знаешь ее? Почти никто про нее больше не спрашивает. Это печально. Я боялся, что ее совсем забудут.
Я онемел.
— Люди говорят: «Вот, здесь Мессия» или «Там Мессия», — продолжал старик, произнося слово «мессия» на иврите. — Мы узнаем, когда Мессия придет, разве можно не узнать этого?
Восторг переполнил меня, я даже не знал, что сказать.
— Скажи мне, дитя, слова пророка Даниила… «Шел как бы Сын человеческий…» Ты здесь ли еще, дитя?
— Да, ребе, но что это за история, ребе, о ребенке в яслях, что родился в Вифлееме? — спросил я.
— Это ужасная история, и кто знает, что случилось на самом деле? Все произошло так быстро. Только Ирод мог сделать такое, кровожадный и злой человек! Но я не должен так говорить. Его сын — царь.
— Но, ребе, что он сделал? Мы здесь одни, нас никто не слышит.
Он взял мою руку.
— Сколько тебе лет, дитя? Твоя рука мала и груба от трудов.
Я не хотел говорить ему, сколько мне лет. Я знал, что он удивится.
— Ребе, я должен знать, что случилось в Вифлееме. Умоляю тебя, скажи мне.
Он затряс седой головой.
— Случилось неописуемое, — сказал он. — Как мы допустили, что нами правит такая семья? Эти люди в порыве ярости убивают собственных детей! Сколько своих детей уничтожил Ирод? Пять? И что сказал Цезарь Август про Ирода, узнав, что тот убил двух своих сыновей? «Лучше я буду свиньей Ирода, чем его сыном». — Старик засмеялся.
Из уважения я тоже засмеялся, но мои мысли были заняты совсем другим.
— Дитя, ответь мне, — попросил старик. — В слепоте моей я не могу больше читать книги, а книги для меня все, мое утешение, и мне приходится платить, чтобы кто-нибудь почитал мне. Книги — мое сокровище. Я не расстанусь с ними, чтобы заплатить мальчику, который почитал бы мне те из них, что еще целы. Я не могу отдать те книги, что переписал сам, или книги, что переписаны другими в строгом следовании Закону. Скажи мне из Захарии: «В тот день… В тот день…» Последнюю строчку, дитя.
— «И не будет более ни одного торговца в Доме Господа в тот день», — послушно процитировал я.
Он кивнул.
— Ты слышишь их? — спросил слепой.
Он имел в виду менял и людей, что спорили с ними.
— Да, я слышу их, ребе.
— В тот день! — воскликнул он. — В тот день.
Я смотрел на его глаза, на толстую пленку. Она была как молоко на его глазах. Если бы только… Но я же обещал. Если бы только я знал, что это правильно, если бы только… Но я обещал.
Его пальцы, запыленные, слабые, сжимали мою ладонь.
И я сжал его руку и помолился в сердце своем за него.
«Господи всемилостивый, если только такова Твоя воля, дай ему утешение, облегчи долю его…»
Рядом со мной стоял Иосиф. Он сказал:
— Пойдем, Иешуа.
— Да благословит тебя Господь, ребе, — сказал я и поцеловал его руку.
Он махал мне вслед, хотя я уже ушел.
Как только Старая Сарра смогла подняться на ноги и Рива надежно привязала ребенка у себя за спиной, мы направились к выходу.