Страница 10 из 50
— Нельзя сказать, чтобы вы были потрясены.
— Нет, — признаётся инженер.
— Скорее наоборот.
— Пожалуй, да, — соглашается охотно Славов. — А что — вас это удивляет?
— Людей моей профессии ничто не удивляет. Кроме неизвестности. А в этой истории — одна сплошная неизвестность.
— Вряд ли я могу быть вам полезен. Я абсолютно не в курсе происшедшего.
— Не беспокойтесь. В этом доме все, как один, не в курсе. И меня, откровенно говоря, интересуют самые простые вещи, известные, вероятно, каждому.
— Но тогда почему вы обращаетесь именно ко мне? Колев, мне кажется, тоже дома.
— Да, но он сейчас занят. Биологией. Специалист-биолог посвящает его в таинства учения о виде.
— А, Евтимова… Почему такой тон? Это его невеста.
— А он сказал, что родственница. Ну, да бог с ней. Перейдём тогда к другим соседям. Вы мне разрешите сесть?
— Извините, — краснеет Славов. — Мне следовало самому вам предложить.
Мы садимся, и я снова возвращаюсь к своему вопросу, а Славов повторяет свой ответ.
— Я совершенно не в курсе происшедшего. С соседями я, признаться, дружбы не вожу.
— Ни с кем? — спрашиваю я в упор.
— Почти ни с кем, — уточняет Славов.
— «Почти» — это звучит уже более обнадёживающе. А как, простите, зовут исключение — Дора или Жанна?
— Жанна. И притом не сейчас. Раньше. Теперь мы с ней не разговариваем.
— Жаль. Порвать единственный контакт с этим миром… Держу пари, что причиной всему — Маринов.
— Причин много. И Маринов в данном случае ни при чём. Просто дружба, которая расстроилась из-за различия во вкусах и взглядах на жизнь.
Славов протягивает мне пепельницу — опасается, как бы я не просыпал пепел на пол.
— Хорошо, хорошо, — отступаюсь я. — Не будем углубляться в интимные подробности. Но вы поймите, что мне важно знать, состоял ли Маринов с Жанной в известных отношениях или нет.
— Маринов, мне кажется, в последнее время заигрывал с Жанной, но не допускаю, чтобы он имел успех.
— Что вам мешает допускать это?
— То, что я всё-таки знаю Жанну. Она поступает, может, не всегда разумно, но всегда руководствуется желанием. А чтобы такая девушка, как она, могла бы взять да увлечься Мариновым, это уж, знаете, чересчур…
— А что думает по этому поводу тётя Катя? — спрашиваю я и, прикурив одну сигарету о другую, бросаю окурок в пепельницу.
— Не знаю. Поймите же наконец: я искренне желаю вам помочь, но жизнь обитателей этого дома меня действительно никогда не интересовала.
— Ну, что ж, оставим этот вопрос. Кто был вчера вечером в комнате Маринова?
— Понятия не имею.
— Но вы хоть слышали шаги? — устремляю я взгляд на потолок. — Ваша комната и комната тёти Кати — точно под квартирой Маринова. Какие вы слышали шаги — мужские или женские?
Славов тоже невольно бросает взгляд на потолок и тут же отводит его в сторону.
— Я не обратил внимания. Вы бы лучше Катю спросили. У неё слух острей, особенно на такие вещи.
— Спасибо за идею. Непременно ею воспользуюсь. Но пока я спрашиваю вас. Что вы делали в это время?
— В какое время?
— Приблизительно между десятью и двенадцатью.
Инженер пожимает плечами и кивает головой на стол, заваленный чертежами.
— Работал. А потом лёг спать.
— Когда легли?
— Точно не помню.
Я чувствую, что человеку становится неловко из-за собственного упорства. И считаю необходимым ему помочь.
— Невозможно, чтобы вы не помнили. Вы слишком аккуратный человек. Достаточно окинуть взглядом вашу комнату, чтобы убедиться, что вы аккуратны во всём. Голову даю на отсечение, что вы ложитесь в кровать по часам и по часам встаёте. И что вчера в ушах у вас не было ваты. Зачем же вы тогда пытаетесь мне лгать?
Лицо Славова приобретает поистине страдальческое выражение.
— А зачем вы требуете от меня положительного ответа, когда я сам ещё не убеждён в некоторых вещах? Ведь произвольное заявление может навлечь на человека беду…
— Вы имеете в виду Жанну?
— Вовсе нет, — дёргается Славов. — Жанна на это не способна.
— Тогда освежите вашу память и ответьте на мой вопрос.
— Я сказал вам: точно не помню. Лёг что-то около двенадцати. Я всегда ложусь в это время, хоть и не смотрю на часы, как вы предполагаете. Спустя полчаса или час наверху действительно послышались шаги, но я не обратил внимания, чьи и сколько было человек. Я, вы сами видите, работаю, а работая, не замечаю ничего вокруг.
— Ну, что ж. Пусть будет так. Надо тогда поговорить с Жанной. Авось она слыхала больше вашего.
— Не думаю, — скептически улыбается Славов. — Она из тех, что возвращаются домой раньше полуночи только в том случае, если у них грипп.
— Значит, ждать её здесь нет смысла?
— Конечно. Она сейчас убивает время где-нибудь в «Варшаве» или «Берлине», а это, насколько я слыхал, довольно длительная процедура.
— Простите, у вас всегда так прибрано? — вырывается у меня без всякой связи.
— Как именно?
— Да вот так: всё на своём месте. Иными словами — вам никогда не случается искать свои домашние туфли?
Славов озадаченно смотрит на меня.
— Зачем же искать, когда я знаю, где они…
— Вот этого-то ответа я от вас и ждал. Впрочем, к делу это не относится. Ну, не буду больше вам мешать. Всего хорошего. С лёгким паром.
«Варшава» или «Берлин»? «Варшава» ближе. Так же, как и в географии. Поэтому я направляюсь туда. Заведение, как и следовало ожидать, переполнено в этот час. Светское общество. Главным образом — полунесовершеннолетние, зелёная молодёжь. Букет очаровательных девушек. И среди них — по крайней мере десяток Бриджитт Бардо. Инстинкт подсказывает мне, что мой объект — вряд ли среди тех, кто увлекается мороженым. Под звуки музыки пересекаю зал. Это не моя музыка. И к лучшему — некогда отвлекаться экскурсами в прошлое. Прежде всего дела.
Спустившись по лестнице, заглядываю в бар. Затем — соседнее помещение. Мне нужно разыскать Жанну. Лучше всего было бы написать этакий небольшой плакатик. Но, когда ты разыскиваешь девушку по каштановым взбитым волосам, бледно-розовой губной помаде и модному бежевому пальто, приходится обратиться к интуиции. Или к официантке.
На мой вопрос официантка глазами показывает мне столик в углу. Так вот она, Жанна. Наконец-то. И к тому же совсем одна.
Я подхожу и отодвигаю стул.
— Занято, — сухо замечает девушка.
— Вижу, но готов примириться, — усаживаюсь я удобней.
— Я позову официантку, — грозится Жанна.
— Прекрасная идея. Рюмка коньяку в такую сырость будет очень и очень кстати. Но давайте сперва поговорим.
— Я с незнакомыми не разговариваю.
— Ну, что ж, познакомимся и, как знать, может быть полюбим друг друга. Я, между прочим, из милиции.
Жанна рывком вскидывает голову, но тут же придаёт себе безразличный вид. Справедливости ради следует признать, что она действительно привлекательна. Не сказать, чтобы Венера Милосская. Скорее уменьшенный, карманный формат. Но в этом чуточку бледном лице с капризно вздёрнутым изящным носом и капризно изогнутыми губами есть своя прелесть. О глазах я не говорю: они, как зеркало человеческой души, в этот момент закрыты.
— Я искал вас в связи с Мариновым, — говорю я как можно галантней. — С ним — вы, наверно, уже знаете — произошла вчера неприятность.
— Я слышала, что он умер.
— Вот именно. И так как я со своей стороны слышал, что между вами существовала, может быть, чисто духовная близость, я позволил себе…
Тут мне приходится прервать на полуслове — к нам, что бывает редко в этих местах, подходит официантка.
— Что вам заказать? — спрашиваю я Жанну.
— Ничего.
— Но всё-таки…
— Чашку кофе, — сдаётся она с досадой.
— Чашку кофе и рюмку коньяку.
Затем возвращаюсь к нашей теме.
— Я говорил, что позволил себе отнять у вас сегодня немного времени, так как узнал, что между вами существовала близость.