Страница 33 из 77
Мы, — продолжало перо его высокопревосходительства, — далеки от мысли заглаживать и утаивать меру своей вины и почитаем долгом своим искреннее ее признание…
…Достойно сожаления, что фоторепродукции оной "Орлицы Кавказа" имеют хождение среди тифлисской публики. И это не может не заставить усомниться в верноподданнических чувствах местной христианской публики…
Далее его превосходительство доводил до высочайшего сведения случаи помощи и поддержки гачагов со стороны этих иноверцев; "утечки" патронов из казенных арсеналов, которые нерадивые солдаты обменивают на горячительные напитки у местных "винокуров", о прямом соучастии немусульман в действиях гачагов.
Наместник сделал далее пространную извинительную оговорку, дескать, очевидно, что вышеизложенным сообщением мы рискуем вызвать неудовольствие и раздражение Его императорского величества, обремененного державными делами и предприятиями. Однако, продолжал наместник, преданность долгу и отечеству обязывает нас не замалчивать ничего. Полагаю, лучше заблаговременно оповестить вас, чем каяться после.
Затем следовали пространные и горькие сетования на бездеятельность и несостоятельность местного начальника охранного отделения. Наместнику пришлось немало потрудиться: где перечеркнуть, где добавить, где убавить, где "поперчить" иронией. В заключение он покорнейше испрашивал высочайшего распоряжения о переводе генерала из охранного отделения в иное место, где нашлось бы богатое поле деятельности для искупления вины… Взамен генерала же наместник ходатайствовал назначить преданного и искушенного в делах полковника Игнатьева с возведением последнего в генеральский чин…
Глава тридцать девятая
Послание императору, после долгих усилий, обрело, по мнению наместника, надлежащую форму. Он переписал все набело, подписался и Поставил печать. Поразмыслив, он решил переписать собственноручно и реляцию Белобородова о бунте в гёрусском каземате, и, приложив к своему манускрипту, запечатал в пакет, который затем был заперт в сейфе. Не забыл он присовокупить к этим бумагам и фотокопию "Орлицы Кавказа". Пакет получился пухлый, увесистый. Одно дело сделано. Остается с трепетом и замиранием сердца ждать, думать-гадать, в каком расположении духа застанут эти сообщения высочайшую особу, как воспримет Его императорское величество происходящее здесь.
Взгляд наместника упал на многочисленные черновые листы, исчерканные вдоль и поперек. Охваченный тайным смятением, он сгреб все в ворох, не сразу нашел спички, подошел к камину, чиркнул и бросил туда подожженные бумаги, а вдогонку-весь коробок, пусть сгорит скорее. Но дымоход был, как видно, забит, и возникший дым ушел не в трубу, а пополз по кабинету.
Очевидно, едкий запах его проник и за ореховую дверь, где встревожил застывшего там в нерешительности полковника Игнатьева, который, увы, смог найти лишь одного из сыщиков охранного отделения. Игнатьев осторожно приоткрыл створку дверей и, заглянув в кабинет, застал его превосходительство за возней у камина. Затем он решился переступить порог и выдавил из себя, запинаясь:
— Ваше… вые… превосходительство!
Наместник, не оборачиваясь, распахнул окно и бросил через плечо:
— Поди сюда! Тот подошел.
— Ваше превосходительство, согласно вашему приказу, я предпринял все возможное, но отыскался лишь один агент.
— А остальные? Сквозь землю, что ли, провалились?
— Не могу знать, ваше превосходительство.
— А охранное отделение? Они-то должны знать.
— И они… гм… Не имеют точных сведений. Наместник стукнул кулаком по столу.
— Найти всех! Хоть из-под земли!
— Слушаюсь!.. — Полковник осмелился на шутливый тон, желая как-то смягчить досаду главноуправляющего, часто моргавшего от едкого дыма: — Они, должно быть, чихирем[26] балуются. А кувшин грузинский — море разливное.
— Не паясничать, полковник!
— Слушаюсь…
— Сейчас не время зубоскалить.
— Так точно, ваше превосходительство.
— Кавказу требуется "кровопускание". Здесь не до шуток. Изволь немедленно, непременно найти и привести ко мне" остальных! — Наместник поперхнулся, закашлялся, багровея. — А я послушаю, что они думают об этих художествах грузинских! Допросим, докопаемся, что это — работа одиночки, или тут руку приложило некое тайное общество? Если так, то любопытно узнать, кто является его членами? Посмотрим, почему эти грузинские господа бесчинствуют? Тут некий злой умысел, полковник. Организация!
— С них станется, — пролепетал полковник, потупив голову, переминаясь с ноги на ногу. — Вполне возможно… Наместник, покусывая кончик усов, повысил голос:
— Введи этого…
— Слушаюсь.
Игнатьев ретировался и вскоре втолкнул в кабинет черноволосого усача в штатской одежде!
— Как зовут? — спросил наместник.
— Дато, ваше превосходительство, — напирая на гласные, проговорил вошедший.
— Кличка?
— Сандро… Вы сами, если помните, предложили мне эту кличку.
— Так, так… Ну, садись.
— Я обязан стоять из покорнейшего почтения к вашему превосходительству.
— Гм… покорнейше, значит, почитаешь?
— Так точно, ваше превосходительство. Можете не сомневаться. Иначе разве взялся бы я за такое трудное дело? Наместник смерил его ироническим взглядом.
— Но ты очень плохо выполняешь свою миссию.
— Возможно… но…
— Если ты другого мнения, то как ты объяснишь вот это? Наместник открыл — сейф, извлек из пакета портрет Хаджар и бросил на стол. Дато изумленно уставился на портрет.
— Не понимаю…
— Поймешь!
Главноуправляющий швырнул портрет в лицо шпику. Дато побледнел. Он дрожал от негодования. — Такое обращение оскорбительно, вашество!
— Смею! Коли не достойны доверия, смею! Даю тебе срок… Через сутки найди автора вот этого художества, живописца, фотографа, кто он там, где бы ни был — найти, узнать и доложить!
Иначе…
— Понял, — быстро сказал Дато.
Но наместник все договаривал до конца.
— Иначе… пеняй на себя. И выбирай! Либо крест на шею, либо пулю в лоб!
Глава сороковая
Гачаг Наби не делал разницы между своими соратниками и родным братом Мехти, никак и ничем не выказывал родственного предпочтения. И никому из гачагов не пожелал бы даже царапинку получить в бою! Как ни крут и ни беспощаден был он к врагу, а знал цену другу, соратнику, который вышел из гущи народной, как и он. Хотел щадить их достоинство и самолюбие. Никогда он не заносился перед ними, не позволял себе ни малейшего высокомерия в обращении. Он хорошо знал: один в поле не воин. Знал он, что сила и отвага на сплочении держится, на преданности и верности народных заступников. И сила неодолимая всех — в народе, в доблестных сынах народа, таких, как гёрусские узники-бунтари. Он считал, что в долгу перед ними. И он видел, как переживают, как рвутся в бой гачаги после ареста Хаджар.
И, внимая наказу Хаджар, переданному из каземата, Наби обязан был вдвойне беречь всех, и себя, и брата, избежать кровопролития! И оградить от возможных бед многих других помощников — друзей по всей округе.
Аллахверди призывал его к спокойствию, к выдержке, — и Наби осознавал правоту друга, как ни клокотала кровь, как ни точила ярость.
А то ведь и впрямь недолго ринуться опрометчиво в бой и потерять дорогих людей, оставить их трупы на попрание врагам. Но и ждать у моря погоды нельзя. И отвага понадобится, и дерзость, и смелость, и быстрота! Пусть пробьет час, грянет бой — и кровь — удальцов в жилах взыграет, и пусть тогда трепещет царское воинство, пусть уши их оглохнут от молодецкого гика, пусть глаза их на лоб полезут, и душа в пятки уйдет! Так бы их ударить, оглушить, чтобы им невдомек было, что Гачаг Наби не ратью неисчислимой на них идет, а всего лишь горсточкой храбрецов. Пусть зангезурская земля горит у них под ногами, пусть везде им мерещится засада и месть. Пусть поверят, что Наби и в огне не горит, и в воде не тонет.
26
26 Чихирь (искаженное "чахыр") — вино.