Страница 23 из 77
Напевала Хаджар, по тесной камере расхаживала твердо, по-мужски. И как только густела ночная тьма, снова бралась за начатое дело, с неженским упорством трудилась, копала потайную, ловко скрытую лазейку под стеной. Назло всем оставалась в решимости самостоятельно в одиночку совершить побег! Как пришла к такой мысли — она теперь и сама не помнила.
И спасибо Лейсану — передал ей железяку, которая в ее руках то в лопату, то в кирку кованую обращалась и вгрызалась в землю тюремную. И трудилась она молча, со львиной яростью. Триста узников поддержали ее, триста сердец вдохнули в нее отвагу и решимость! Триста голосов, триста дыханий, триста гневных кличей, звонов цепей гремящих: "Свобода! Свобода!" и могла ли быть большая гордость и подмога для Хаджар! Мог ли быть дар дороже и бесценнее!
Но как повернуть дело, чтобы кровь дорогих друзей-соратников уберечь, а вражью пролить? Чтобы дети друзей не остались без призора? Чтобы ни одна мать, ни одно дитя не виноватили и не проклинали Хаджар?
Глава двадцать пятая
Начальник сыскного отделения, вылетев из кабинета наместника, уже за ореховой дверью оглянулся и чертыхнулся. Бегом он добрался до своей канцелярии. И тут же созвал советников, чиновников в мундирах и сыщиков в штатском, взял их в оборот, прижал как следует: как, мол, вы, такие-сякие, допустили это. Куда глядели, рты разевали, ворон считали, что ли? Главнокомандующий раньше нас о бунте в гёрусском каземате узнал! А мы только-только очухались, хватились, глазами хлопаем, только-только мозгами шевелить начинаем.
Начальник распалялся:
— Я обязываю вас впредь действовать так, чтобы первыми узнавать обо всех событиях на местах. Ушки на макушке! Нюх да глаз! Вот что требуется! Чтоб впредь не краснеть со стыда! Ежели мы, — рубанул он воздух тяжелой рукой, ежели мы исполняли бы свой долг перед отечеством подобающим образом, то пресекли бы зангезурскую крамолу в самом начале, и не разгорелся бы сыр-бор из-за узницы-разбойницы!
Бушевал генерал, кричал, ногами топал, а про себя помнил о том, вполне возможном, обстоятельстве, что его слова могут быть доложены наверх кем-то из присутствующих агентов. — Мы должны быть сторожевыми псами империи, оберегающими ее внутреннюю безопасность. Мы обязаны верным служением снискать высочайшее доверие. И этого мы можем достичь только под руководством и милостивым покровительством его высокопревосходительства нашего главноуправляющего! Потерять его доверие — значит, потерять доворие высшей власти. Будь мы на высоте положения, не пришлось бы мне, в мои почтенные годы, краснеть перед его высокопревосходительством, дрожать, как осиновый лист, пробкой вылетать из кабинета! А все из-за вашей нерадивости, равнодушия, тупости! — Он обвел оценивающим, пронзительным взглядом весь разношерстный свой персонал, ощущая в равной мере начальственный зуд и верноподданнический пыл: — По вашей милости, господа! По вашей! Вы тут вот вместо дела предаетесь кутежам, кахетинское лакаете, не просыхаете. Вам и дела нет, что вокруг творится! Там, за Тереком, абреки бесчинствуют! Тут, в Зангезуре, Гачаг Наби распоясался со своими головорезами! Мало того, что благоверная в каземате смуту сеет! Генерал отер пот со лба и обвел притихшую компанию злым взглядом:
— Что в рот воды набрали?
Все вскочили на ноги, вытянулись в струнку — офицеры охранки, осведомители, сыщики.
— Учтите: буду к вам беспощаден во имя высших государственных интересов.
— Слушаемся…
— Врете!
— Но, позвольте, ваше превосходительство, — робко пытался возразить кто-то из офицеров. — Почему вы столь худого мнения о нас?
— Потому что знаю я вас, как облупленных! Привыкли к моей доброте…
И тут генерал неожиданно ухмыльнулся, хохотнул. У всех отлегло от сердца. "Пронесло!.. Его превосходительство стращает только, а понимать — понимает нашего брата…"
— Пить не возбраняется. Только пить надо в меру. Умеючи. А не напиваться до положения риз, черт вас подери! Да еще при исполнении служебных обязанностей.
Сыщики и агенты приободрились, повеселели.
— Так точно, ваше превосходительство. Пить в меру и умеючи…
— Если впередь замечу хоть одного "шатуна"… — генерал напустил на себя свирепый вид, — … разжалую немедля… Понятно?
— Так точно, ваше превосходительство!
— Вы только подумайте, до чего дошло: обнаружен и портрет разбойницы этой, Хаджар, изъяли у грузин, наших единоверцев!
— Должно быть, любуются просто. Хороша… — хихикнул прилизанный в штатском.
— Глупости! — вспылил генерал.
— Почему ж…
— Какая к черту красота! Это сочувствие! Из разбойницы чуть ли не икону сделали! Как же, героиня, против власти пошла, в каземате беспорядки учиняет. А то — красота? — Генерал снова тучей нахмурился. — Это еще цветочки, ягодки будут потом. И вас за такое попустительство по головке не погладят! И вашего покорного слугу. — тоже. Может статься, кое-кого, — он посмотрел многозначительно, — и под суд отдадут. Позагорали под кавказским солнцем, дескать теперь погуляйте-ка на сибирском морозце!
Все подавленно примолкли.
Генерал, оставив оконфуженных и поникших подопечных стоять, покинул кабинет, вышел на улицу, сел в фаэтон, запряженный двумя вороными, и укатил домой. "Всюду — кровь… — думал он по дороге. — Всюду — предательство. И еще эта Хаджар… бунтарка… Господи, помилуй! Упаси от высочайшего гнева…"
Глава двадцать шестая
Главноуправляющий просматривал представленные ему начальником полицейского сыска папки с шелковыми тесемочками и грифом "совершенно секретно". Сперва было взялся за дело об уроженке села Мовлу Зангезурского уезда Хаджар Ханали кызы, да раздумал, решив ознакомиться с положением дел в других уездах и губерниях. И, листая сводки, реляции, выписки, убедился, что нет такой губернии, где бы ни имели места события, сходные с происходящими в Зангезуре, — и бунты, и покушения, и нападения на должностных лиц, — ах, этот строптивый, неуемный Кавказ! И при таких фактах отнюдь нельзя считать благополучными дела администрации на местах и полагать, что главноуправляющий в должной мере использует вверенную ему власть и чрезвычайные полномочия на этой огромной территории.
И Северный Кавказ, и Дагестан, и Закавказье — везде было неспокойно… И там, в глуши, в Зангезуре, гляди-ка, о Хаджар-бунтовщице песни поют, дастаны слагают… Уподобляют ее сказочной птице "самандар", которая и в огне не горит, и в воде не тонет…
А послушать официальные рапорты генерал-губернаторов — тишь да гладь… Врут! Скрывают! Сознательно скрывают! Дескать, в церквах и мечетях денно-нощно возносят молитвы во здравие и честь его императорского величества, благословляют высочайшее милосердие, справедливость и радение о подданных, сочувствие народам и народностям…
Сопоставляя достоверные документы и липовые донесения, генерал словно видел два разных Кавказа. Один — бунтующий, непокорный, бурлящий. Другой тихий, смиренный, радеющий в молитвах.
Генерал не имел основания не доверять своим подопечным. Самым верноподданным, одновременно самым глупым из губернаторов, на его взгляд, был елизаветпольский, который взял да и выложил главноуправляющему донесение зангезурского уездного начальника, отражающее истинное положение дел. Хотя и наместник поощрительно отозвался о хитроумном "мусульманском лицедействе" бакинского губернатора, из тайных донесений явствовало, что туда проникает "ересь", имеющая куда более глубокие корни… Все эти невоявленные чумазые желонщики, тарталыцики растущих, как грибы, бакинских нефтепромыслов, эта мазутная голь представляла собой потенциально куда большую силу… И тут уж одной благотворительной раздачей шербета не обойдешься…