Страница 20 из 77
Тогда, как говорится, и власть в руке, и сласть в кулаке! Нет, тогда бы железо по-другому зазвенело-заговорило. Тогда бы оно сказало:
— Ты, сын Тевоса, Томас, насквозь труха, иуда, каких свет не видел, ты предал кунака, с которым хлеб-соль делил, ты предал друга за тридцать сребреников. Грош цена твоей золотой цепочке старосты, кресту, врученному от имени царя-батюшки, твоей чохе льняной, расшитой! И этой твоей папахе, спеси твоей петушиной!
Да, думал Томас, плевое было б дело, — без труда вынуть золотую рыбку из пруда, и вдруг, одним разом, выбиться из грязи в князи. А какой ценой?
А на сердце-то каково будет? Спокойно ли? Куда уж спокойно — душа в пятках… Продажный — и есть продажный, знает, что купил, что продал. Знает, небось, как же не знать, не терзаться страхом, что он хуже во сто крат и торгаша, и вора последнего, и хлеб его замешен на крови, и поперек горла ему станет! Как ни красуйся, ни пыжься на миру, а все нутро — стужа лютая, нет ни сна, ни покоя!
Нет, Томас и близко не подпускал такие черные мысли, не мог он ни за какие золотые горы запятнать свои крепкие, натруженные руки праведной кровью, кровью тех, кто бился за волю и долю!
Как бы он ни оставался в стороне, а все ж ощущал свою причастность к узникам каземата, видел себя в их строю, среди тех, кто заставил гневно заговорить железо. Томас гордился своим честным ремеслом. Открещиваться от честного хлеба, зариться на легкую поживу — не про него! Этого быть не могло, для него — нет! Среди зангезурского люда, среди настоящих мужчин — быть не могло! Честь и доброе имя!
Вот, гляди, за доблесть и честь как превознесли люди женщину — Хаджар, дочь Ханали, выше гор снеговых поднялась слава ее! — гордо вздымалась широкая грудь кузнеца, наливаясь упоением отваги, предчувствием выбранного опасного пути.
Вот, думал кузнец, горы-то какие высокие! И туманы, и бураны, а все нипочем, ничего, пробилась Хаджар, взошла на самую высокую вершину, туда воспарила, где солнечное сияние без конца и края! И стоит она, залитая сиянием, непомраченная, незапятнанная героиня наша Хаджар ханум! И платок на голове ее в тысячу раз дороже, чем папахи тысячи иных продажных мужчин! И этот платок она, львица, может носить везде и всюду с честью! А у продажного мужчины, — бывает, папаха сползет, покатится под ноги, а головы-то на плечах не видать, одна шишка торчит, вроде голыша!
Продажный — у него и папаха на голове не держится!
Шаг за шагом, дума за думой — кузнец Томас и добрался до своего дома. Аллахверди, забывшийся в каморке чутким, сторожким сном, тут же вскочил.
Томас, не торопясь, описал ему все гёрусские свои приключения, выложил подробности и сведения. И добавил:
— И я с тобой пойду, кум!
— Куда?
— В горы, к Наби!
— Да ты что? Наби и меня-то самого не хочет взять к себе, здесь, говорит, оставайся.
— Тогда я сам и потопаю. Уговорю!
— Нет, Наби ни за что не согласится, чтобы ты оставил кузню без хозяина и примкнул к гачагам.
— Это почему же, кум? — обиделся Томас.
— Наби тебе скажет: пусть наш кум остается там, в народе — и опора и подмога. — Аллахверди сообразил, что кузнец может заподозрить недоверие к себе, и потому пояснил:- Нам и тут свои люди нужны, кум! А без такого тыла, глядишь, власть волком подкрадется, врасплох застанет, загрызет! Нам свой человек здесь может и нужнее, чем там, в горах. Он-то, Наби, на такую поддержку и опирается, потому и цел-невредим выходит изо всех передряг.
Кузнец раздосадованно и сокрушенно покачал головой:
— Выходит, не хочешь ты меня взять с собой в горы.
— Да, пока — не беру.
— Может, кум, я иной веры — потому и сердце не лежит.
Аллахверди рассердился:
— Я с тобой, Томас, хлеб-соль делил! И потому от тебя никакого подвоха не жду!
— Тогда в чем же дело, кум любезный?
— Я же сказал: здесь, в кузне, Томас нужнее! Отсюда рукой подать до Гёруса, под носом у войск царских, пристава, солдат, казаков!
Томас, однако, считавший это все отговорками, выпрямился во весь свой великанский рост, как на присяге:
— Тогда передай от меня Наби, чтобы он отныне, с этой вот самой минуты числил меня в своем отряде! Передай ему, что я, Томас, сын Тевоса, готов лечь костьми ради спасения Хаджар из неволи!
— Передам, кум, все передам!
Томас взял лом, прислоненный к углу.
— Вот лом, гляди! Клянусь святой верой, братья — иноверцы мои, такой подкоп я в каземат подведу, что не одну Хаджар, а хоть всех узников через него на волю отправляй!
— Я так и скажу Наби!
— Мы тоже не лыком шиты, Аллахверди. — Томас, вставший во весь рост, словно заполнил собой комнатушку. — У нас тоже на голове — папаха! Скажи Наби, что с сегодняшнего дня я здесь, в кузне, тайком для них и оружие стану ковать. Порох у солдат за тутовку раздобуду.
— А может, сразу так: за тутовку — дай винтовку?
— И то — можно, кум! — выпятил грудь Томас. — Ведь и в каземате наш племянник, надзиратель Карапет, не даром хлеб ест! Если ружье надо — беру на себя!
— По правде, я про винтовку, про ружье — к слову сказал, у гачагов в этом особой нужды нет.
— Откуда ж у них?
— Как откуда, — у тех же солдат, казаков и прочих убитых не сосчитать. Столько набито по разным потайным пещерам — арсенал.
— Вон оно как! — кузнец даже крякнул от удовольствия.
— А придется когда туго — Наби и чабанов под ружье скликает, и на врага ведет!
— Клянусь тебе, из нашего Гачага Наби — такой боевой подишах бы вышел, равных в мире не будет! — простодушно проговорил Томас. — Ведь и для падишахства, и для боя голова нужна, и еще какая!
— Верно! А Хаджар еще толковее, кум.
— Да, орлице летать и летать! Какой бы мужской крови ни стоило — а надо ее вызволить!
— Клянусь тебе, из нашего Гачага Наби — такой боевой пади-самой капли отдам!
— А если на Зангезур, на весь Кавказ посмотреть — сотни тысяч вызовутся!
— Вот какая у Наби вдохновительница! Она-то ему и силу дала: до вершин подняла, куда и птице не долететь! И отвагу Кёроглу вселила в сердце его! Томас сжал руки в кулаки. — Хаджар-то, Хаджар подняла до солнца славу Наби! Томас вдруг осекся и не удержался от чистосердечного признания:- По правде, кум, зависть меня берет. Отчего, думаю, и моей Хамансур не быть бы отвагой-доблестью подстать дочери Ханали?!
— И я своей Хатун говорю: мол, и ты должна стать храброй, чтобы сравняться с Хаджар.
— Ну нет, клянусь, равной Хаджар нет и не сыщется на всем белом свете! Томас взял своей железной лапищей друга за руку, такую же крепкую, узловатую, привычную к серпу и плугу, к тяжкому труду. — Нам бы сообща принести обет — ив мечети, и в церкви — зарок в том, чтобы вместе биться против мучителей. А будем врозь — нас царевы слуги сомнут и раздавят по отдельности. Потому и посуди: если уж биться, так какая между нами разница?
— Ну, да ладно, дел на нас на всех хватит! — сказал Аллах-верди. — Хаджар вызволить надо — это первое. Она всей нашей округи гордость, орлица Кавказа!
— Вот-вот, стало быть, мы все заодно — русский ли, кавказский ли! Как и узники — и мусульмане, и армяне, и грузины — друг за друга стоят! То-то власть хвост поджала!