Дитя бури

– Он мне нравится, Макумазан, хотя иногда он мне надоедает, но любовь… О, скажи мне, что такое любовь, Макумазан?

– Я думаю, – ответил я, – что в этом вопросе ты более сведуща и могла бы меня научить.

– О Макумазан, – ответила она почти шепотом, опустив голову, – разве ты когда-нибудь дал мне возможность?!

– Что ты этим хочешь сказать, Мамина? – спросил я, начиная нервничать. – Как мог я… – И я остановился.

– Я не знаю, что я хочу сказать, Макумазан, – воскликнула она, но я хорошо знаю, что ты хочешь сказать, – что ты белый, как снег, а я черная, как сажа, и что снег и сажу нельзя смешать вместе.

– Нет, – серьезно ответил я, – и снег и сажа в отдельности красивы, но при смешивании дают грязный цвет. Я не хочу сказать, что ты похожа на сажу, – прибавил я поспешно, боясь ее обидеть. – У тебя цвет кожи, как твое запястье. – И я дотронулся до бронзового браслета на ее руке. – Очень красивый цвет, Мамина, как и все в тебе красиво.

– Красиво, – сказала она, тихонько заплакав, что вывело меня из равновесия, так как я не переношу женских слез. – Как может быть красивой зулусская девушка?! О Макумазан, природа плохо поступила со мной, дав мне цвет кожи моего народа, а ум и сердце твоего. Если бы я была белая, то моя, как ты называешь, красота принесла бы мне пользу, потому что тогда… тогда… ты не можешь догадаться, Макумазан?

Я покачал отрицательно головой и в следующую минуту пожалел, потому что она начала объяснять.

Опустившись на пол (мы были совершенно одни в хижине), она положила свою красивую голову на мои колени и стала говорить тихим, нежным голосом, прерываемым иногда рыданиями.

– Тогда я скажу тебе… я скажу тебе. Да, если даже ты меня и возненавидишь потом. Ты прав, Макумазан, я могу отлично научить тебя, что такое любовь… потому что я люблю тебя. (Рыдание.) Нет, не возражай, пока ты меня не выслушаешь. – Она обвила руками мои ноги и крепко держала их, так что, не применяя силы, мне абсолютно невозможно было двинуться. – Когда я первый раз увидела тебя, разбитого и без чувств, мне показалось, что снег упал на мое сердце… оно остановилось на время, и с тех пор оно не то, что раньше. Мне кажется, будто что-то растет в моем сердце. (Рыдание.) До этого мне нравился Садуко, но потом я совсем невзлюбила его… ни его, ни Мазапо… ты знаешь, это тот толстый предводитель, который живет за горой, он очень богат и могуществен и хочет взять меня в жены. А по мере того, как я ухаживала за тобой, мое сердце становилось все шире и шире, а теперь, ты видишь, оно лопнуло (Рыдание.) Нет, сиди смирно и не пытайся говорить. Ты должен выслушать меня, потому что ты причинил мне все эти страдания. Если ты не хотел, чтобы я полюбила тебя, то почему ты не ругал и не бил меня, как поступают англичане с кафрскими девушками? – Она встала и продолжала: – Слушай теперь. Хотя кожа моя цвета бронзы, но я красива. Я из хорошей семьи, и, Макумазан, я чувствую в себе огонь, который говорит мне, что я сделаюсь великой. Возьми меня в жены, Макумазан, и я клянусь тебе, что через десять лет я сделаю тебя королем зулусов. Забудь своих бледных белых женщин и сочетайся с огнем, который горит во мне, и он пожрет все, что стоит между тобой и престолом, как пламя пожирает сухую траву. Более того, я сделаю тебя счастливым. Если ты захочешь взять себе других жен, я не буду ревновать, потому что я знаю, что твоим умом буду владеть я и что, в сравнении со мной, остальные жены не будут для тебя ничего значить!..

– Но, Мамина, – прервал я ее, – я не желаю быть королем зулусов!

– Нет, нет, ты желаешь, потому что всякий мужчина стремится к власти, и лучше властвовать над храбрым черным народом – над тысячами и тысячами их, – чем быть никем среди белых. Подумай. Наша страна богатая; применив твое искусство и твои познания, можно внести улучшения в войска. Имея богатство, ты сможешь вооружить воинов ружьями, а также громовыми глотками4. Мы будем непобедимы. Королевство Чаки будет ничто в сравнении с нашим, потому что тысячи воинов будут ожидать твоего слова. Если ты захочешь, ты можешь даже покорить Наталь и сделать белых своими подданными. Но, может быть, благоразумнее оставить их в покое, не то другие белые придут из-за зеленой воды к ним на помощь. Лучше пробиться к северу, где, как мне рассказывали, лежат большие богатые земли, в которых никто не будет оспаривать нашего владычества.

– Но, Мамина, – с трудом проговорил я, потому что титаническое честолюбие девушки буквально подавляло меня, – ты безумная! Как можешь ты все это сделать?!

– Я не безумная, – ответила она, – я то, что называется великая, и ты знаешь, что одна я этого сделать не могу, потому что я женщина. Но я могу сделать это с тобой, если ты поможешь мне. У меня есть план, который должен удаться. Но, Макумазан, – прибавила она изменившимся голосом, – пока я не буду знать, что ты захочешь быть моим мужем, я даже тебе не расскажу своего плана, потому что ты можешь проболтаться… во сне… и тогда огонь в моей груди скоро потухнет… навсегда.

– Я и теперь могу проболтаться, Мамина.

– Нет, мужчины, подобные тебе, не болтают о девушках, которые случайно полюбили их.

– Мамина, – сказал я, – брось говорить об этом! Могу ли я поступить так по отношению к Садуко, который день и ночь говорит мне о своей любви к тебе?

– Садуко! Пфф! – воскликнула она, делая презрительный жест рукою.

Видя, что эта карта бита, я продолжал:

– Не могу же я так поступить по отношению к Умбези, моему другу и твоему отцу.

– Мой отец! – засмеялась она. – Разве ему не понравится мысль возвыситься за твой счет? Вчера еще он сказал мне выйти за тебя замуж, если я смогу это сделать, потому что тогда у него будет настоящая опора в старости и он отделается от хлопот с Садуко.

Очевидно, Умбези был еще худшей картой, чем Садуко, и я пошел с другой.

– И могу ли я помочь тебе, Мамина, идти по пути, который будет обагрен кровью?

– Почему нет? – спросила она. – Все равно, с тобой или без тебя, мне суждено идти по этому пути. Единственная разница та, что с тобой этот путь приведет к славе, а без тебя, может быть, к шакалам и коршунам. Кровь? Пфф! Что такое кровь в стране зулусов?

Так как и эта карта оказалась битой, то я выложил свою последнюю карту.

– Слава или не слава, но я не хочу идти с тобой по этому пути, Мамина! Я не желаю вызвать войну среди народа, оказавшего мне гостеприимство, или замышлять заговоры против его правителей! Как ты только что мне сказала, я – никто, просто песчинка на морском берегу, но лучше я хочу быть песчинкой, чем скалой, о которую разбиваются корабли. Я не ищу власти ни над белыми, ни над черными, Мамина, и пойду своим путем. Я сохраню твою тайну, Мамина, но я умоляю тебя: откажись от своих страшных мечтаний, которые, в случае успеха или неудачи, одинаково обагрят тебя кровью.

– Хорошо! Значит, ты отказываешься от величия. Но скажи мне, если я погружу эти мечтания на дно моря, привязав к ним тяжелый камень, и скажу: «Покойтесь здесь, мои мечты, ваш час еще не настал!», – скажи, если я это сделаю и приду к тебе просто как женщина, которая любит и клянется памятью своих предков ничего не думать или не делать без твоего ведома – полюбишь ли ты тогда меня, Макумазан?

Я молчал. Она прижала меня к стене, и я не знал, что ответить. Кроме того, я должен сознаться в своей слабости – я чувствовал странное волнение. Эта красивая девушка «с огнем в груди», эта женщина, столь отличавшаяся от всех остальных женщин, которых я когда-либо знал, казалось, овладела моим сердцем и притягивала меня к себе. Соблазн был большой.

Она скользнула по мне, обвилась руками вокруг меня и поцеловала меня в губы, и мне кажется, что я тоже поцеловал ее, но, правда, я не помню, что я делал и что говорил, потому что голова моя шла кругом. Когда я пришел в себя, она стояла передо мной и задумчиво смотрела на меня.

– Макумазан, – проговорила она со слегка насмешливой улыбкой, – мудрый, опытный белый человек попался в сети бедной черной девушки, но я покажу тебе, что она может быть великодушной. Ты думаешь, я не читаю в твоем сердце, что я не знаю, что ты думаешь, что я навлеку на тебя позор и гибель? Хорошо, Макумазан, я пощажу тебя, потому что ты поцеловал меня и говорил мне слова, которые, быть может, ты уже забыл, но которые я никогда не забуду. Иди своей дорогой, Макумазан, а я пойду своей, чтобы не запятнать гордого белого человека прикосновением моего черного тела. Иди своей дорогой, но одно я запрещаю тебе: не смей думать, что ты слышал здесь лживые речи и что я, для каких-то своих тщеславных целей, пустила в ход свои женские чары. Я люблю тебя, Макумазан, как никогда тебя не полюбит ни одна женщина и как я не полюблю ни одного мужчину, сколько бы раз я ни выходила замуж. Кроме того, ты должен обещать мне одно: что один раз в моей жизни, один раз только, если я того пожелаю, ты снова поцелуешь меня. А теперь прощай, Макумазан, не то ты можешь забыть гордость белого человека и совершить безумие. Когда мы снова встретимся, мы встретимся только друзьями.

4

Так называют кафры пушки.