Страница 1 из 72
Игорь Рабинер
Как убивали «Спартак»
Сенсационные подробности падения великого клуба
МОЙ «СПАРТАК»
Слово «СПАРТАК» я выговорил, конечно же, позже, чем «папа» и «мама». Но, клянусь, ненамного позже.
Впрочем, в моей помешанной на футболе семье и не могло быть иначе. Озорная и яркая Одесса, где появились на свет мои родители, никогда по-настоящему не подчинялась власти украинской столицы – Киева. Во все времена она гордо называла себя «вольным городом». Массовое «боление» за московский «Спартак» в противовес его главному конкуренту, киевскому «Динамо», было одним из признаков этой внутренней свободы.
За свой «Черноморец», конечно, болели тоже – вот только серьезными успехами он баловал редко. Значит, надо было выбрать кого-то на большой орбите. Недаром и лучшие одесские игроки, если им предоставлялась свобода выбора, уезжали в основном не в Киев, а в «Спартак»...
Еще до того как я родился, уехала и вся моя семья. Не в «Спартак», конечно, а в Москву. Но, по сути, это было одно и то же.
Около 40 лет назад мой дядя, знаменитый поэт-песенник Игорь Шаферан («Ромашки спрятались...», «Мы желаем счастья вам» – эти популярнейшие произведения принадлежат его перу), выходил из московского роддома, где только что появилась на свет его дочь. Гарик, как его называли в семье, в глубине души был чуть-чуть опечален – он-то хотел сына. Который смог бы продолжить болельщицкий род.
Возможности долго находиться в роддоме у Шаферана не было – его ждала важная встреча. И вдруг родители поэта – мои бабушка с дедом – увидели в окно, как он остановился в саду около роддома и страстно, размахивая руками, принялся что-то обсуждать с незнакомыми людьми.
Встревоженные, они решили спуститься вниз и узнать, в чем дело. И едва услышали первые звуки разговора, все стало ясно. Ярый спартаковец Шаферан встретил на своем пути поклонника московского «Динамо». Слово за слово – и вокруг спорщиков тут же образовалась толпа. Рождение дочки и предстоящая деловая встреча тут же отошли на второй план...
Вот и посудите сами после этой истории – имел ли я хоть один шанс не начать болеть за «Спартак»?
«Спартачами» у нас в семье были все: два деда, отец, дядя... Даже бабушка – и та не осталась в стороне. По ее рассказам, когда вся семья собиралась вместе у телевизора и красно-белые забивали гол, от нашего дружного вопля были готовы рухнуть стены соседних домов. И вот в 1981-м меня, восьмилетнего, решили первый раз взять на стадион. Момент подбирали долго – «телевизионным» болельщиком я уже был года два, но первый живой футбол не должен был закончиться для ребенка разочарованием. А ну как щелкнет что-то в детском сознании – и потеряет он интерес к футболу и к «Спартаку»? Или, что еще хуже, начнет болеть за кого-то другого?
Но тут ситуация казалась беспроигрышной. В финале Кубка СССР «Спартак» встречался с СКА из Ростова-на-Дону. Ростовчане особой опасности не представляли – в чемпионате плелись чуть ли не на последнем месте. Спартаковцы же, всегда считавшиеся самой «кубковой» командой, не выигрывали этот турнир 11 долгих лет – и зверски по этому самому Кубку проголодались. К тому же финал проходил в День Победы. И вот два деда-ветерана Великой Отечественной при всех орденах, дядя, отец и я медленно, растягивая удовольствие, идем в Лужники...
...«Спартак» проиграл. Защитник красно-белых Мирзоян первый раз в жизни не забил пенальти, а ростовский нападающий Андреев в конце матча использовал чуть ли не единственный голевой момент у СКА. В противоборстве тестя и зятя – тренировавшего «Спартак» Константина Бескова и возглавлявшего ростовчан Владимира Федотова – победителем вышел младший. Я рыдал горючими слезами и уж никак не мог себе представить, что лет через 20–25 смогу обсудить ту сенсацию со всеми ее героями, а ранивший тогда меня в самое сердце Федотов станет главным тренером «Спартака»...
За «Спартак», вопреки опасениям взрослых, я после того матча болеть не перестал. Наоборот – пережитая драма притянула меня к команде еще крепче. В том же году отец где-то раздобыл самодельную спартаковскую эмблему из какой-то грубой ткани и нашил ее на обычную красную футболку. О настоящей атрибутике мы тогда и не мечтали, так что эта майка стала для меня реликвией, я гонял в ней в футбол, ходил в теннисную секцию... Жалко, что тогда была единая школьная форма, – будь у меня такая возможность, на уроках появлялся бы тоже в ней.
В 14 лет я стал ходить на стадион постоянно. Одна из коллег отца по НИИ связала для меня спартаковские шарф и лыжную шапочку. Дядя написал песню о «Спартаке», которую группа «Бим-Бом» под рев болельщиков исполнила на чествовании команды по случаю ее золотых медалей в 1987 году. Все ее слова – от «Создали на Трехгорке команду наши деды, и многим полюбился задор ее атак...» до «...болеют сотни тысяч, болеют миллионы – но большинство болеет за „Спартак“» – я готов был пропеть и сыграть на гитаре, даже если бы меня разбудили посреди ночи.
В 16, когда на последней минуте решающего матча против киевского «Динамо» Валерий Шмаров забил победный гол со штрафного удара, я сорвал себе голос на целую неделю. А тот миг, когда еще в середине полета мяча меня озарило, что он окажется в сетке, отчетливо помню до сих пор. И готов сейчас, 17 лет спустя, повторить фразу, написанную мною в дневнике: «До сих пор иногда кажется, что это – счастливый сон».
Буду помнить и то, как через год, осенью 1990-го, Владимир Маслаченко взял меня, начинающего репортера, только что сделавшего с ним интервью, в комментаторскую кабину на матч «Спартака» с ЦСКА. Я чувствовал себя наверху блаженства, помогая знаменитому телекомментатору со статистикой. Но иногда мне казалось, что я готов взорваться изнутри, – ведь не то что кричать, а шептать было запрещено. Прямой эфир на весь Советский Союз! А эмоции клокотали и рвались наружу.
Но я выдержал. И ко второму тайму, немного успокоившись, начал понимать, что такое смотреть на футбол взглядом не болельщика, а журналиста. Тогда жизнь заставила – и лишь много позже я начну получать от этого удовольствие.
Любить «Спартак» ведь можно по-разному. Это можно делать где-то глубоко внутри себя, не оглушая соседа истошным воплем: «Гол!», не обвиняя судью на весь стадион в нетрадиционной сексуальной ориентации и не проклиная «грубиянов»-противников. Любить «Спартак» можно и ценя тех, кто играет против него. И спокойно признавая, что соперник сегодня был сильнее.
Летом 1990 года я поехал в путешествие на теплоходе по Волге. И познакомился там со своим ровесником, киевлянином. Две недели мы срывали голоса (точно как я в момент гола Шмарова) в многочасовых спорах о том, что в футболе важнее и лучше – процесс или результат, изящные «стеночки» или мощные фланговые прорывы, Бесков или Лобановский, Черенков или Демьяненко. И в процессе споров, не сдав позиций, прониклись уважением не только к собеседнику, но – вдруг – и к ранее сугубо «вражескому» большому клубу, идеи которого защищал оппонент. Футбольные горизонты для каждого заметно раздвинулись, а для меня, думаю, ускорили путь из болельщиков в журналисты.
Уже 12 лет один из моих лучших друзей, состоявшийся молодой ученый Ростислав Тетерук живет и работает в Германии. Мы встречались или у него близ Дюссельдорфа, или в Киеве, когда он подгадал командировку к матчу Лиги чемпионов «Динамо»—«Локомотив» и, естественно, пошел на стадион в «жовто-блакитном» шарфе.
Но, где бы мы ни встретились, обязательно вспоминаем тот круиз по Волге, который сделал каждого из нас чуточку мудрее. И научил уважать чужие убеждения, не отказываясь при этом от своих.
10 апреля 1990 года я написал в своем дневнике: «В чудесном настроении пошел на матч „Спартак“ – „Динамо“ (Москва). И вот тут-то „Спартак“ мне это настроение резко испортил, проиграв 1:2. Я специально подсчитал – я не был на матчах, когда „Спартак“ проигрывал, 1429 дней. С 18 мая 1986 года, с поединка с тем же „Динамо“, проигранного с таким же счетом».