Юри

В двух шагах от него висят тёмно-коричневые круги копчёной колбасы. На прилавке лежит розовый рулет ветчины. Рядом с ним пирамидой уложены пироги. Золотисто-коричневые, жирные. Если взять в руки, то пальцы вдавятся в пухлое тесто…

Юри делает два шага, отделяющие его от прилавка, и говорит:

— Пожалуйста, эти… пироги.

— Сколько, молодой человек?

Сколько? Сколько?

Все! Все… такие мягкие, жирные…

Но Юри пятится от прилавка. Пятится, сталкивается с кем-то и бросается бежать.

«У меня ведь нет денег! Последние одолжил Эрви. У меня ведь нет денег!»

Рука опускается в карман. Дотрагивается до шелестящей сотни.

«А это?»

Рука вырывается из кармана, словно она дотронулась до чего-то запретного. Но пальцы другой руки уже нащупывают сквозь пальто туго набитый кошелёк. Мальчик отдёргивает руку в сторону. Теперь ему кажется, будто при каждом шаге чужой кошелёк в кармане хлопает его по бедру.

Вот мучение!

Бесцельно бродит он среди ларьков. Налетает на встречных. Его то и дело ругают. Не говоря ни слова, он идёт дальше. Идёт то в одну сторону, то в другую, словно потерял дорогу и не знает, как выбраться отсюда, из толпы народа.

«Пойду на вокзал, куплю билет. Но куда? Я не знаю. Ведь поезд не идёт до Сааремаа. Ну да я спрошу там… в кассе на вокзале».

Но он хорошо знает, что билет останется некупленным. До этих денег нельзя дотрагиваться. Их надо отдать хозяину. Немедленно!

Юри вскакивает со скамейки, что стоит возле входа на рынок, — он и сам не помнит, как тут очутился.

Уже вечер. Рыночные ларьки закрыты. Между прилавками нет ни одного человека. Только голуби и воробьи поедают богатый ужин. Из-под одного прилавка к ним подкрадывается облезлый, с порванными ушами кот. Останавливается, несколько мгновений разглядывает хлопотливых птиц и идёт дальше — ненадёжная добыча не интересует его. Для чего утруждать себя? Разве мало перепало ему в течение дня мясных обрезков!

Юри взглянул на часы. Словно гигантское колесо с серыми шинами, висят они на стене кладовой контрольных весов.

Уже шесть! В тресте, где он пил воду, давно никого нет. Двери закрыты. В комнатах тихо.

А кошелёк? Как быть с ним?

Мальчику вспоминается бумажка, которая лежит в среднем отделении. Может быть, она поможет найти хозяйку. Надо посмотреть.

Юри беспокойно оглядывается. На скамейке напротив сидит пожилой мужчина и, кажется, смотрит прямо на него.

Нет. Здесь нельзя вытаскивать кошелёк из кармана. Нельзя.

Юри быстро направляется к центру города.

Вот полуоткрытые ворота. Двор кажется пустым. Подходящее место. Но нет! Как много окон выходит во двор. Кто-нибудь может оттуда увидеть.

Юри кидается обратно на улицу.

Ходит, ищет себе место.

Наконец-то! Тихий, грязный дворик — не видно ни единого окна.

Юри извлекает квитанцию, которая лежит в среднем отделении кошелька. На ней написано имя и адрес.

Через десять минут Юри уже стучит в зелёную дверь.

— Войдите! — слышит он.

Приоткрыв дверь, Юри видит женщину; она сидит на стуле, на коленях у неё маленький ребёнок, в руке — чашка. Женщина поворачивает голову.

Юри рывком вытаскивает кошелёк из кармана и кладёт на маленький столик возле двери.

Не говоря ни слова, он выходит в коридор.

Теперь вниз по лестнице. Ох, как хорошо получилось! Его всю дорогу мучила мысль о том, как всё объяснить.

Вот и наружная дверь. За нею — улица.

Над головой мальчика распахивается окно. Звонкий женский голос что-то кричит ему вслед. Снова кричит. Зовёт.

Лишь в конце улицы Юри замедляет шаги.

Навстречу ему идёт стайка девочек. Они громко смеются. Весёлые голоса наполняют воздух и разносятся далеко вокруг — кажется, будто звенит сама улица.

Юри улыбается девочкам. Он отступает на обочину дороги и каждой заглядывает в лицо. Он рад, что может смело смотреть девчонкам в глаза. А ведь ещё немножко, и ему пришлось бы прятать свой взгляд, как это делает Вялый, который никогда не смотрит на людей прямо…

Во «дворце» его уже ждёт Эрви; он весел и чрезвычайно доволен собою. Развалился на ящике, закинув ногу на ногу, во рту дымится сигарета, на шее красуется галстук-бабочка.

— А-а! Моенс! Садитесь к столу, уважаемый сэр! — приглашает он Юри, широким жестом указывая на второй ящик. На расстеленной там газете — алюминиевое ведёрочко, хлеб, два солёных огурца и кусок шпика.

Юри сглотнул слюну. Он готов наброситься на еду, но… вместо этого медленно опускается на кушетку и засовывает руки в карманы.

— Ну?! — восклицает Эрви. — Приступай. И… и долг платежом красен. С процентами!

Взмах руки — и на колени Юри летит десятка.

— Что это?! — Юри отталкивает деньги в сторону. Бумажка падает на край ящика, делает сальто и опускается на пол.

— О-го! Какая муха тебя укусила?

В синем свете лампочки вся обстановка каморки кажется Юри призрачной и жуткой. Как он, Юри Кангур, до этого дошёл: живёт на грязном чердаке, ест краденую пищу; вот лежат деньги, которые наверняка…

Мальчик передёрнул плечами.

Эрви наклонился вперёд и с любопытством уставился на сгорбленную фигуру приятеля.

Медленно поднимает Юри голову и чётко произносит:

— Я не хочу этих… этих краденых денег.

Под Эрвином скрипнул ящик. Он поднялся. Длинная чёрная тень ложится на стол. Всё теперь едва видно — очертания ведёрочка и буханки хлеба можно лишь угадывать.

— Ты смеешь говорить мне такое? А я ещё с ним возился! Да ты бы валялся сейчас где-нибудь под кустом! — возмущается Эрви. И тут же Эрви спохватывается: разве он имеет право упрекать парнишку в бездомности, это подло. И вообще чего тут злиться? Юрка прав. Эти деньги действительно…

Эрви, конечно, не отдаёт себе отчёта в том, что именно правда-то его и разозлила.

Юри медленно встаёт и направляется к выходу. Его шаги глухо стучат по земляному полу. Чёрная тень движется впереди, цепляется за ноги и закрывает дорогу.

Мальчик споткнулся, чтобы не упасть, он хватается за перила лестницы.

— Юри, да ты что… — Рука Эрви в темноте нащупывает его плечо. — Ты сказал мне, я тебе… Ну, мы квиты!

Эрви пытается шутить, но Юри не до смеха.

— Ну, вернись! Хорошо… если не хочешь процентов, возьми тогда свои семь рублей, и дело в шляпе. Портфель и книги принесу завтра. Оставил дома.

Перила лестницы, за которые держится Юри, сейчас для него словно пограничный столб — в какую сторону идти?

— Садись на кушетку, поешь! Ну и видок у тебя: сразу понятно, что маковой росинки во рту не было.

Всё ещё крепко держась за перила, Юри спрашивает:

— А эта еда тоже… ну?.. — И с отчаянием выкрикивает: — Тогда я не хочу! Не хочу!

Он словно боится, что у него не хватит сил отказаться. Ведь после вчерашнего куска колбасы он ничего не ел.

— Знаешь, такого, как ты, надо показывать в музее. Честное слово, щелчок тебе в лоб! — В словах Эрви — насмешка. Но в душе он рад, что может говорить правду этому упрямому мальчишке. — Еду приготовила старуха. Я сказал ей, что один мой приятель заболел. Поворчала, поворчала, но в конце концов дала.

Пока Юри ест, Эрви сидит на ящике и курит сигарету. Сквозь облако дыма он наблюдает за каждым движением мальчика: вот сильная рука проворно черпает ложкой из ведёрочка суп — ложка так и мелькает между ртом и ведёрком…

Эрвину всё больше и больше нравится новичок — он вызывает к себе уважение. В драке-то он, Щелкун, побил бы Юри, щелчок тебе в лоб, но всё же… Как здорово Юри швырнул в угол десятку! Вялый на четвереньках бы пополз под кушетку, только бы заполучить монету. Да-а, надо иметь твёрдый характер, чтобы отдать последнюю копейку, а самому день напролёт шататься без еды!

Необычайные мысли и воспоминания роятся в голове Эрви. И от этих мыслей неприветливая каморка на чердаке становится как будто уютнее.

Вспоминается отец. Весёлый водолаз — так называли его друзья. Возле него стоит мать — тихая худенькая женщина, которая плакала по любому поводу. Отец всегда говорил: «Глаза нашей мамочки на мокром месте».