Аэша

– Не знаю. Люди не могут видеть духов.

– У тебя, шаман, такой вид, будто ты их видел не раз.

– Ты приписываешь мне слишком многое. Мое искусство не так велико. Однако, вот лодки ожидают нас; дальше мы поплывем по реке.

Лодки были вместительные и удобные, но без весел. Тех же пони, которые везли наши паланкины, перепрягли в лодки. К счастью, нас с Лео посадили вместе, и, кроме рулевого, в нашей лодке не было никого. За нами, в другой лодке, ехали вооруженные луками и мечами рабы, по виду – солдаты.

– Наконец-то мы одни! – сказал Лео. – Помнишь, Гораций, мы точно так же на лодке приехали в страну Кор. Ничто не ново, и все повторяется.

– Не знаю, долго ли нас оставят вместе, – отвечал я. – Скорее расскажи мне все, что случилось с тобой за это время. Мы здесь – беспомощные мошки, попавшие в паутину, раскинутую пауком – женой хана. Шаман стережет нас.

– Вернемся к тому моменту, когда я висел, как паук на тонкой паутине, на веревке над пропастью. Мне казалось, что я сойду с ума, и, чтобы поскорее умереть, перерезал веревку и полетел в бездну. А ты?

– Я хотел умереть вместе с тобой и прыгнул в пропасть.

– Верный друг Гораций, – сказал Лео, и слезы навернулись у него на глаза.

– Оставим это. Расскажи лучше, что с тобой произошло дальше.

– О, это не особенно интересно. – Лео покраснел. – Я спал, а когда просыпался, видел у своего изголовья красивую женщину. Сначала я подумал, что это та, ну, ты знаешь! Она поцеловала меня. Но, может быть, мне снился сон?

– Это был не сон. Я сам все видел.

– Жаль, что не сон. Жена хана – красавица. Я говорил с ней по-гречески. Аэша тоже говорила по-гречески. Не странно ли? Однажды ханша стала спрашивать меня про то, как мы сюда попали. Я сказал, что мы путешественники, и не стал вдаваться в подробности, а спросил о тебе. Она сердилась, что не может ничего выпытать у меня, но и о себе сообщила только, что она жена хана. Почему она так заинтересовалась мной, иностранцем, я не знаю. Вчера вечером она вошла ко мне, одетая в королевскую мантию.

Она была хороша, как сказочная царица. На распущенных каштановых волосах красовалась корона.

Она смотрела на меня и вздыхала, говорила, что мы когда-то в прошлом были знакомы, и надеялась возобновить нашу дружбу. Я защищался как мог, но ты понимаешь, что это не легко, когда лежишь беспомощно в постели, а над тобой склонилась и шепчет ласковые слова красавица. Кончилось тем, что я признался ей, что ищу свою жену, которую потерял. Ведь Аэша моя жена, Гораций. В ответ она только улыбнулась и сказала, что мне незачем искать далеко, что она и есть моя жена, она-то и спасла меня, когда я тонул. Было видно, что она не шутит, да и сам я начинал думать, что Аэша могла измениться. Вдруг я вспомнил про прядь волос Аэши и сравнил ее с волосами жены хана. Волосы оказались не похожими и гораздо длиннее. Жена хана разозлилась от зависти. Все, что в ней было дурного, всплыло наружу. Голос зазвучал грубо. Аэша могла быть ужасна в своем гневе, как молния, но никогда не была груба и вульгарна. С этого момента я убедился, что жена хана и Аэша – не одно и то же. Я позволил ей сердиться и упрекать себя и лежал молча. Наконец она ушла и закрыла за собой дверь на ключ. Вот и все, что со мной было.

– Молчи же и слушай теперь, что я тебе расскажу. Только будем говорить тише. Наш рулевой, наверное, шпион, кроме того, я чувствую спиной взгляд Симбри. Надо торопиться, потому что неизвестно, долго ли нас оставят одних.

И я рассказал ему все, что знал.

– Кто же эта Гезея, которая послала письмо с Горы? – воскликнул Лео. – Кто жена хана?

– А ты как думаешь?

– Аменарта! – прошептал Лео нерешительно.

– Я тоже так думаю.

– Если старый буддийский монах Ку-ен помнит свое прошлое, почему бы этой женщине не помнить своего прежнего земного существования?

– Берегись, однако, Лео, чтобы не ошибиться. Я очень боюсь, что это искушение, за которым последуют и другие испытания. Горе тебе, если ты ошибешься!

– Знаю, – отвечал он. – Но не бойся, кем бы ни была для меня в прошлом жена хана – все кончено. Я ищу Аэшу, и только ее. Сама Венера не в силах соблазнить меня.

С надеждой и страхом вспомнили мы о таинственной Гезее, которая приказала шаману Симбри выйти нам навстречу, и о могучей жрице, у которой есть слуги на небе и на земле. Между тем лодка причалила к берегу, и Симбри перешел из своей лодки к нам. Наступала ночь, и шаман, вероятно, боялся, как бы мы не бежали под ее покровом. Лодка поплыла дальше. В нескольких милях впереди уже виднелись плоские кровли города, куда мы должны были прибыть к ночи.

Город стоял на островке, образовавшемся между двумя рукавами реки. В центре возвышалось здание с башнями, должно быть, ханский дворец. Город, как и вся страна, назывался Калун, тогда как территория Горы носила наименование «Гезея» в честь древнеегипетской богини.

Шаман рассказал нам, что на горе живут жрицы и жрецы, которые сменили еще более древних огнепоклонников, построивших здесь святилище и храм.

– Кому же поклоняются там?

– Богине Гезее, – сказал Симбри, – но мы мало знаем об этом культе. Между нами и горцами – вечная вражда. Они убивают нас, мы – их. Они ревниво оберегают свою святыню, позволяя восходить на гору только тем, кто желает вопросить Оракула или принести жертву во время неурожая, засухи, землетрясения или другого народного бедствия. Мы же, если на нас не нападают, не трогаем их. Мы – трудолюбивый земледельческий народ и любим мир.

Действительно, на пастбищах спокойно паслись стада; поля были засеяны. Одетые в длинные серые одежды поселяне возвращались после трудового дня в свои обсаженные тополями деревни. Какой контраст представляла эта плодородная равнина с бесплодными пустынями, которые мы недавно прошли! Утопавший в лучах заходящего солнца пейзаж напоминал Голландию. Вполне понятно, что проникшие через кольцо увенчанных снегами гор в эту прелестную страну завоеватели не хотели идти дальше, а поселились здесь, взяли себе жен из покоренного племени и решили здесь жить и умереть.

Стемнело. Клубы дыма над огненной горой озарились светом вулкана. Чем гуще становился мрак, тем ярче горело зарево. Из гигантского ока Символа Жизни лучи бросали далеко вокруг полосы света, освещали вершины гор. Полосы эти тянулись высоко в небо над крышами города Калуна, через реку, через горы. Зрелище было великолепное. Наши спутники-туземцы испуганно зашептали молитвы. Они считали пламя над Горой дурным предзнаменованием.

– Разве это пламя не всегда полыхает? – спросил Лео.

– Нет, редко. Много лет не видели мы его. Три месяца тому назад оно показалось впервые, и сегодня во второй раз, – отвечал Симбри. – Мы молимся, чтобы какое-нибудь бедствие не постигло Калун.

Через несколько минут пламя погасло, но на небе еще несколько минут оставался его отблеск. Взошла луна. Только всплеск весел нарушал тишину ночи. Вдруг издали донесся лай собак. На восточном берегу реки раздался топот копыт. Шум все приближался. И мы увидели скачущего на белой лошади всадника. Он обернулся на мгновение к реке, и в лунном свете мы увидели на его лице выражение смертельного отчаяния. Он промчался, как молния, вынырнул из тьмы на мгновение и быстро погрузился в нее. За ним неслась ужасная погоня – страшные рыжие собаки, целая сотня собак.

– Собаки смерти! – воскликнул я, хватая Лео за руку.

– Да, – отвечал он, – они преследуют этого несчастного. А вот и охотник.

Он ехал на великолепном коне. Ветер развевал его плащ. Он взмахнул бичом. Когда охотник оглянулся, лунный свет упал на него, и мы увидели лицо безумного.

– Хан, хан! – испуганно сказал Симбри и поклонился.

Но хан ускакал, за ним последовали егеря; я насчитал всего восемь человек.

– Что это значит, друг Симбри? – спросил я.

– Друг Холли, так хан наказывает тех, кто его прогневал.

– Что мог сделать этот несчастный?

– Человек этот знатен: он приходится родней самому хану. А вина его в том, что он полюбил ханшу и предложил ей объявить войну хану, если она согласится выйти за него замуж. Но она ненавидела его, как ненавидит всех мужчин. Вот и все.