Страница 152 из 162
Есть ещё третий фактор, усиливший контрреволюционные силы в России: это союзный капитал. Если союзный капитал, видя, что царизм идет на сепаратный мир, изменил правительству Николая, то ему никто не мешает порвать с нынешним правительством, если оно окажется неспособным сохранить «единый» фронт. Милюков сказал на одном из заседаний, что Россия расценивается на международном рынке, как поставщик людей, и получает за это деньги, и если выяснилось, что новая власть, в лице Временного правительства, неспособна поддержать единого фронта наступления на Германию, то не стоит и субсидировать такое правительство. А без денег, без кредита правительство должно было провалиться. В этом секрет того, что кадеты в период кризиса возымели большую силу Керенский же и все министры оказались куклами в руках кадетов. Сила кадетов в том, что их поддерживал союзный капитал.
Перед Россией стояло два пути:
либо прекращается война, разрываются все финансовые связи с империализмом, революция двигается дальше, расшатываются основы буржуазного мира, и начинается эра рабочей революции;
либо другой путь, путь продолжения войны, продолжения наступления на фронте, подчинения всем приказаниям союзного капитала и кадетов, — и тогда полная зависимость от союзного капитала (в Таврическом дворце были определенные слухи, что Америка даст 8 миллиардов рублей, даст средства «восстановить» хозяйство) и торжество контрреволюции.
Третьего не дано.
Попытка эсеров и меньшевиков выдать выступление 3–4 июля за вооруженный мятеж — просто смешна. 3 июля мы предлагали единство революционного фронта против контрреволюции. Наш лозунг: «Вся власть Советам!» и значит — создать единый революционный фронт. Но меньшевики и эсеры, боясь оторваться от буржуазии, повернулись к нам спиной, что разбило революционный фронт в угоду контрреволюционерам. Если говорить о виновниках победы контрреволюции, то виновниками являются эсеры и меньшевики. Наша беда в том, что Россия — страна мелкобуржуазная, идущая пока еще за эсерами и меньшевиками, входящими в соглашение с кадетами. И до того момента, пока массы не разочаруются в идее соглашательства с буржуазией, революция будет хромать и спотыкаться.
Перед нами теперь картина диктатуры империалистической буржуазии и контрреволюционного генералитета. Правительство, внешне борющееся с этой диктатурой, на деле исполняет ее волю, являясь лишь ширмой, прикрывающей ее от народного гнева. Обессиленные и обесчещенные Советы своей политикой бесконечных уступок лишь дополняют картину, причем, если их не разгоняют, то потому что они «нужны» как «необходимое» и очень «удобное» прикрытие.
Положение, таким образом, изменилось в корне.
Должна измениться и наша тактика.
Раньше мы стояли за мирный переход власти к Советам, при этом предполагалось, что достаточно принять в ЦИК Советов решение о взятии власти, чтобы буржуазия мирно очистила дорогу. И, действительно, в марте, апреле и мае каждое решение Советов считалось законом, ибо его можно было каждый раз подкрепить силой. С разоружением Советов и низведением их (фактически) до степени простых «профессиональных» организаций, положение изменилось. Теперь с решениями Советов не считаются. Теперь для того, чтобы взять власть, нужно предварительно свергнуть существующую диктатуру.
Свержение диктатуры империалистической буржуазии — вот что должно быть теперь очередным лозунгом партии.
Мирный период революции кончился. Наступил период схваток и взрывов.
Осуществление лозунга свержения нынешней диктатуры возможно лишь при условии нового мощного политического подъема в общерусском масштабе. Неизбежность такого подъема диктуется всем ходом развития страны, диктуется тем обстоятельством, что ни один из коренных вопросов революции не разрешен, ибо вопросы о земле, о рабочем контроле, о мире, о власти — не разрешены.
Репрессии, не разрешая ни одного вопроса революции, только обостряют положение.
Основными силами нового движения будут городской пролетариат и беднейшие слои крестьян. Они и возьмут власть в свои руки в случае победы.
Характерная черта момента состоит в том, что контрреволюционные мероприятия проводятся руками «социалистов». Только создав такую ширму, контрреволюция может еще просуществовать месяц — другой. Но поскольку развиваются силы революции, взрывы будут, и настанет момент, когда рабочие поднимут и сплотят вокруг себя бедные слои крестьянства, поднимут знамя рабочей революции и откроют эру социалистической революции в Европе.
По первому пункту: «Какие формы боевой организации предлагает докладчик вместо Советов рабочих депутатов», я отвечаю, что такая постановка вопроса неправильна. Я не выступал против Советов, как формы организации рабочего класса, но лозунг определяется не формой организации революционного учреждения, а тем содержанием, которое составляет плоть и кровь данного учреждения. Если бы в состав Советов входили кадеты, мы никогда не выдвигали бы лозунга о передаче им власти.
Теперь мы выдвигаем лозунг передачи власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. Следовательно, вопрос не в форме, а в том, какому классу передается власть, вопрос в составе Советов.
Советы являются наиболее целесообразной формой организации борьбы рабочего класса за власть, но Советы не единственный тип революционной организации. Это форма чисто русская. За границей мы видели в этой роли муниципалитеты во время великой французской революции, Центральный комитет национальной гвардии во время Коммуны. Да и у нас бродила мысль о революционном комитете. Быть может рабочая секция явится наиболее приспособленной формой для борьбы за власть.
Но надо ясно дать себе отчёт, что не вопрос о форме организации явится решающим.
На самом деле решающим является вопрос, созрел ли рабочий класс для диктатуры, а все остальное приложится, будет создано творчеством революции.
По второму и третьему пунктам, — как практически сложится наше отношение к существующим Советам, — ответ совершенно ясен. Поскольку речь идет о передаче всей власти Центральному исполнительному комитету Советов, то этот лозунг устарел. И только об этом идет речь. Вопрос о свержении Советов выдуманный. Его никто здесь не ставил. Если мы предлагаем снять лозунг: «Вся власть Советам!», отсюда еще не вытекает: «Долой Советы!». И мы, снимающие этот лозунг, в то же время не выходим даже из Центрального исполнительного комитета Советов, несмотря на всю жалкую роль его за последнее время.
Местные Советы могут еще сыграть роль, так как им необходимо будет обороняться от притязаний Временного правительства, и в этой борьбе мы их поддержим.
Итак, повторяю: отмена лозунга передачи власти в руки Советов не означает «Долой Советы!». «Наше отношение к тем Советам, где мы находимся в большинстве», — самое сочувственное. Да живут и укрепляются такие Советы. Но сила уже не в Советах. Прежде Временное правительство издавало декрет, а Исполнительный комитет Советов — контрдекрет, причем только последний приобретал силу закона. Вспомните историю с приказом № 1. Теперь же Временное правительство не считается с Центральным исполнительным комитетом. Участие ЦИК Советов в следственной комиссии о событиях 3–5 июля не было отменено ЦИК Советов, но не состоялось по приказу Керенского. Вопрос теперь не в завоевании большинства в Советах, что само по себе очень важно, но в свержении контрреволюционной диктатуры.
По пункту четвертому — о более конкретном определении понятия «беднейшее крестьянство» и указании формы его организации — я отвечаю, что термин «беднейшее крестьянство» — термин не новый. Он введен в марксистскую литературу тов. Лениным с пятого года, а с тех пор употреблялся почти в каждом номере «Правды» и нашел место в резолюциях Апрельской конференции.
Беднейшие слои крестьянства — это те, которые расходятся с крестьянскими верхами. Совет крестьянских депутатов, «представляющий» будто бы 80 миллионов крестьян (считая и женщин), является организацией крестьянских верхов. Крестьянские низы ведут ожесточённую борьбу с политикой этого Совета. В то время как глава партии социалистов-революционеров Чернов, далее Авксентьев и другие предлагают крестьянам не брать земли немедленно, а ждать общего решения земельного вопроса Учредительным собранием, крестьяне в ответ на это забирают землю, распахивают её, забирают инвентарь и т. д. Такие известия мы имеем из Пензенской, Воронежской, Витебской, Казанской и ряда других губерний. Одно это ясно показывает расслоение деревни на низы и верхи, показывает, что крестьянства, как единого целого, больше не существует. Верхи идут преимущественно за социалистами-революционерами, низы не в состоянии жить без земли и стоят в оппозиции к Временному правительству. Это — малоземельные, однолошадные, безлошадные и т. п. К ним же примыкают слои, почти обделенные землей, полупролетарские.