Страница 121 из 162
Если рассматривать разжигание террора как способ пополнения действующей армии, то момент был удачный: как раз в это время формировался Восточный фронт. Однако власти Петрограда больше заботила обстановка в самом городе, где только массового террора и недоставало, чтобы рухнуть в кровавую кашу. Поэтому грозное письмо Ленина проигнорировал не только Урицкий, который был принципиальным противником расстрелов, но даже неистовый Зиновьев.
Левоэсеровский «мятеж» почему-то обошелся без крайних призывов. Возможно, ввиду его невероятной нелепости, а также потому, что объявлять «красный террор» по причине убийства германского посла было бы странно. Могли не так понять.
А вот после 30 августа все оттянулись. Две пули, сидящие в плече, отнюдь не способствовали умиротворению Ильича — а ведь он являлся одним из самых вменяемых революционных деятелей, остальные были хуже. 2 сентября ВЦИК объявил Советскую Республику единым военным лагерем, что, учитывая положение на фронтах, давно следовало сделать, да повода не было. А в специальной резолюции, позднее вошедшей во все учебники истории, говорилось следующее:
«ВЦИК глубоко уверен, что преступные посягательства наймитов буржуазии не внесут смущения в ряды революционного пролетариата и не ослабят борьбы за утверждение социального строя и за уничтожение контрреволюции. ВЦИК призывает трудящиеся массы к укреплению своих организаций. Вместе с тем ВЦИК дает торжественное предостережение всем холопам российской и союзнической буржуазии, предупреждая их, что за каждое покушение на деятелей Советской власти и носителей идей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их. На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов».
Документ, конечно, весьма впечатляющий, одна беда — он не может служить руководством ни к каким действиям по причине крайней расплывчатости. Кого понимают авторы под «буржуазией и ее агентами»? Кто является «холопами» и «вдохновителями»? Наконец, что понимать под словом «массовый» — сто человек или миллион?
У каждого большевистского функционера имелось свое представление о том, что такое террор и как его проводить надлежит, и большевистские деятели разного масштаба — от всероссийского до уездного — принялись разъяснять постановление ВЦИК массам. Больше всех усердствовали левые — сбывалась их мечта. Карл Радек, например, писал в «Известиях»:
«Уничтожение отдельных лиц из буржуазии, поскольку они не принимают непосредственно участия в белогвардейском движении, имеет только значение средства устрашения в момент непосредственной схватки, в ответ на покушения. Понятно, за всякого советского работника, за всякого вождя рабочей революции, который падет от руки агента контрреволюции, последняя расплатится десятками голов».
Единственное, что можно понять из этой туманной фразы — что за каждого погибшего товарища надо замочить сотню буржуев. Идея понравилась, ибо совпадала с настроением революционного народа. 3 сентября губернский военный комиссар в Москве пишет:
«За каждую каплю пролетарской крови прольется поток крови тех, кто идет против революции…За каждую пролетарскую жизнь будут уничтожены сотни буржуазных сынков белогвардейцев…»
В органах тоже настроение соответствующее. Нарком внутренних дел Петровский 5 сентября издает «приказ о заложниках».
«Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец… Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел…»
Это все пока пристойно. Но процесс разворачивался. Несколько позднее, 1 ноября 1918 года, председатель ЧК и военного трибунала 5-й армии Восточного фронта Лацис (тот самый «левый» деятель с Выборгской стороны, который при каждом порыве ветра порывался брать почту, телеграф и телефон) писал в «Красном терроре»:
«Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».
Не знаю, как насчет судеб обвиняемых, но судьбы чекистов подобные методы следствия решали быстро и сразу — от увольнения из органов до ареста и расстрела. ВЧК была организацией чрезвычайно серьезной и требовала от следователей не классового чутья, а улик и очных ставок. (Может быть, и товарища Лациса перевели из центрального аппарата в действующую армию по причине именно таких взглядов? Террористов — на фронт!)
Эти слова приводят часто. Гораздо реже цитируют язвительный комментарий Ленина, который в статье «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов» писал:
«…Вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале „Красный террор“ товарищ Лацис… который хотел сказать, что „красный террор“ есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал… „не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против совета оружием или словом“».
Но круче всех агитнул секретарь Петроградского Комитета товарищ Зиновьев. Возмущенный убийством Урицкого, он потребовал немедленно принять «соответственные меры», в том числе «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице»[246]. В ноябре 1917 года ПК отличался левизной, но полугодовая работа по управлению огромным регионом оказалась замечательным лекарством: поддержки Зиновьев не получил. Ему дали такой отпор, что в конце концов он в бешенстве выскочил из зала заседаний. В числе возражавших был и новый председатель Петрочека Глеб Бокий.
Кровожадные резолюции принимались по всей стране. Какие-то коммунисты из Витебской губернии требуют за каждого убитого советского работника расстрелять тысячу белых. Еще одна комячейка, на сей раз какого-то автопоезда — за каждого павшего расстреливать по 100 заложников. «За каждого нашего коммуниста будем уничтожать по сотням, а за покушение на вождей тысячи и десятки тысяч этих паразитов» — это из постановления охраны Острогорской ЧК.
Воплощались ли подобные призывы в жизнь? Кто, где, при каких обстоятельствах, в каких размерах проводил «красный террор» и что им потом за это было? Системно данный вопрос попросту не изучался. До сих пор самым известным исследованием является книга Мельгунова «Красный террор», являющаяся пропагандистской белоэмигрантской работой, где автор наряду с правдивыми свидетельствами собрал все «ужасные» рассказы о Гражданской войне. В 2006 году появилась книга питерского историка Юрия Ратьковского — там приводятся уже конкретные свидетельства и правдоподобные данные. В дальнейшем я буду опираться в основном на эту работу.
Итак, что собой представлял «красный террор» на российских просторах?
Самый большой масштаб репрессий был в Петрограде. Через несколько дней после выхода постановления ВЦИК сменивший Урицкого на посту председателя ПетроЧК Бокий заявил, что расстреляно 512 «контрреволюционеров». Впоследствии он же оценил общее число жертв «красного террора» в городе — до 800 человек. На территории Союза коммун было расстреляно: 9 человек в Вологде и 64 в других городах, в число которых входят 39 участников некоего Вологодско-Череповецкого заговора… По данным Лациса, приведенным им в книге «Два года на внутреннем фронте», за весь 1918 год в Петроградской губернии казнено 1206 человек.
Возможно, какую-то свою лепту, не вошедшую в итоговую цифру, вносили и массы. Александр Рабинович нашел мемуары некоего рабочего Петрова с завода «Новый Лесснер».
246
Цит по: Рабинович А. Большевики у власти. С. 487.