Политолог

Стрижайло приблизился сзади к Веронике Степановне и положил ей одну ладонь на затылок, а другую на выпуклое бедро.

— Ах! — слабо воскликнула домработница, поворачивая выцветшее, с дряблыми щечками лицо, такое же, как на молочном пакете «Домик в деревне», — Что вы делаете, Михаил Львович?

— Ваш муж подарил вам раковину, желая, чтобы вы стали молодой и прекрасной, как Афродита. Я помогу вам, Вероника Степановна, — он с силой, грубо нагнул ее сиреневую, пышноволосую голову, и она, выронив щетку, уперлась в край стола растопыренными, в желтых перчатках, пальцами. — Так надо, такова его воля, — произнес Стрижайло, резко задирая ее подол, обнажая обтянутые колготками, деформированные, оплывшие жиром полушария. — Мы придерживаемся добрых флотских традиций, не правда ли? — он свирепо рванул колготки, видя уродливый, оставленный резинкой, розовый рубец, сизые, с натертыми мозолями ягодицы, большое, бесформенное бедро с черно-фиолетовым рисунком склеротических вен, напоминавших дельту Волги. — Все будет в согласии с флотским уставом, заверяю вас, Вероника Степановна!

Он овладел ей с отвращением, свирепея оттого, что ее отвыкшее от любви, иссохшее лоно напоминало кожаный складчатый кошель, отороченный лежалым войлоком. Он продирался сквозь жесткую кошму, кожаные морщины, как обезумевший путник продирается сквозь заросли верблюжьей колючки и наждачные ложбины пустыни, надеясь добраться до оазиса с озерком невысохшей влаги, незасыпанным родничком. В ее растопыренных желтых перчатках было что-то от лягушачьих лапок. Крестец казался оплывшим куском стеарина. Флотский офицер из-за стойки молчаливо наблюдал их соитие. Оно проходило в формате морского боя, когда Пятая Средиземноморская эскадра схватилась с кораблями Шестого Американского флота.

Подводная лодка посылала в авианосец торпеду за торпедой. Выталкивала из аппаратов бурлящие снаряды, которые вторгались в стальные борта, продирались сквозь оболочки, взрывались в глубине, вышвыривая из пробоин фонтаны огня и пара, черную копоть взрывов.

«Так точно, адмирал…» — бормотал Стрижайло, всматриваясь в близкое лицо флотоводца, в его немигающие глаза.

«Противолодочник» засек локатором лодку, обстреливал из глубинного бомбомета. Гроздья бомб летели над морем, падали с легкими всплесками, опускались вглубь и рвались, расталкивая взрывами воду, выбивая на поверхность водяные столбы. Взрывная волна ударяла в лодку, сминала корпус, рвала шпангоуты, и матросы, одурев от ужаса, забивали в пробоину кляп.

«Никак нет, адмирал…» — Стрижайло в азарте боя успевал рапортовать флотоводцу, видя, как светится серебро на черном парадном кителе.

Крейсер выпускал из контейнера крылатую ракету. Она мчалась на огненной метле, попадала в эсминец, разрывала надвое палубу, вышвыривала наружу горящие сгустки стали. Пораженный корабль медленно оседал на корму, окруженный кипятком и огнем.

«Будет исполнено, адмирал…» — Стрижайло откликался на приказ флотоводца, командовавшего морским сражением.

Самолеты пикировали на эскадренный миноносец, посылали вихри ракет и бомб. Корабль, стеная от попаданий, огрызался зенитно-ракетным комплексом. Пускал в самолет отточенное острие. В небе плыл раскаленный шар взрыва, в море падали клочья огня и металла.

«Слышу вас, адмирал…» — это звучало, как последнее «прости». Стрижайло, подброшенный взрывом, вознесся в небо. Перед тем как ослепнуть, увидел огромное море, столбы и фонтаны воды, падающие из небес самолеты, тонущие корабли, и повсюду, в липком огне, барахтались люди. А потом все померкло.

Он устало оттолкнулся от вялых, несвежих окороков, видя, как перебирает Вероника Степановна своими желтыми лягушачьими лапками. Она тяжело распрямлялась, шла, прихрамывая, в дальний угол кухни, пытаясь привести в порядок растерзанную одежду. Всхлипывала, поправляла сбитую сиреневую седину. Стойка бара была пустой, флотоводец исчез.

Стрижайло прошагал в кабинет, притворил дверь. Его сознание, пустое и светлое, было очищено от случайных эмоций, не обременено преждевременным творчеством. Лег на диван, подоткнул под голову персидскую, шитую золотом подушку.

глава седьмая

Утром ему позвонил персонаж по фамилии Веролей, таинственное существо, чем-то напоминающее гибкую водоросль, оторванную от морского дна, которая неожиданно всплывает, переносится с места на место, светится в ночи мертвенным голубоватым светом. Он находился в общении со всеми, — с левыми, правыми, радикальными либералами, отъявленными фашистами. Всем помогал, кому лаской, кому незначительными услугами. Пригревал гонимых, как это было после августа 91-го и октября 93-го. Связывал разорванные концы, восстанавливал отношения, был осведомлен в тайнах политики и партийных сплетнях. Был безобидным, добрым. Его бабье, безволосое, неведающее бритвы лицо озарялось болезненной улыбкой, как если бы ему делали больно, и он недоумевал и стыдился этих злых проявлений в свой адрес. Возможно, он был агентом спецслужб, сразу нескольких, и в его функцию входило бессистемное непрерывное общение, что обеспечивало огромный круг знакомств, перепутанность связей, хаотические и неожиданные потоки информации, из которых каждый мог черпать на свой вкус.

— Дорогой Михаил Львович, смею напомнить о себе. С тех пор, как мы чудесным образом встретились на фуршете в отеле «Славянская», наблюдаю вас только по телевизору. Я выполнил вашу просьбу, поговорил с помощником Латвийского Президента. Они очень заинтересовались вашим предложением.

— Виталий Семенович, несказанно рад. Я слышал, вы помогли бедным «лимоновцам» избежать очередного громкого процесса. Это благородно. Надо помогать братьям нашим меньшим, даже если это гадкие, испорченные мальчишки.

— Вы просили меня, Михаил Львович, о встрече с Николаем Николаевичем. Тогда он не мог, еще был связан обязательствами. Но теперь окончательно выведен за штат и готов повидаться. Генералы щепетильны, не то, что мы, штатские.

— Мне кажется, я могу сделать Николаю Николаевичу лестное предложение. Его опыт, связи и репутация обеспечат ему видное место в политике.

— Очень хорошо, Михаил Львович. Не могли бы мы повидаться?

— Разумеется. Где и когда?

— Что если вы пожалуете сегодня в гольф-клуб «Морской конек»?

— Сегодня? Мне не слишком удобно, Виталий Семенович.

— Предложение повидаться исходит не только от меня, но и от очень влиятельного лица.

— От кого же? От балетмейстера Большого театра?

— От балетмейстера сáмого большого театра.

Стрижайло не стал переспрашивать, кто имеется в виду. Вдруг почувствовал, что появление человека-водоросли знаменует приближение могучих безымянных течений, морских потоков, повернувших вдруг в его сторону. Эти течения, подобно Гольфстриму, несут с собой огромные массы тепла, кислорода, питательного планктона, состоящего из креветок и водорослей, которыми питаются киты. Появление этой струящейся морской травы могло означать, что скоро, в тусклом сиянии, на горизонте возникнет фонтан воды, сверкнет и канет глянцевитое тело кита.

К вечеру, оснащенный пригласительной картой, одетый комильфо, в костюме от «Хьюго Босс», в туфлях от «Барбер», он появился в гольф-клубе «Морской конек», который скрылся от посторонних глаз в зеленой ложбине неподалеку от иностранных посольств, в том месте, где кончаются особняки, и земля образует глубокую мягкую складку с миниатюрным озером, изысканным дворцом, чудесным благоухающим газоном, среди которого белеют камни, то ли природные, отшлифованные ледником валуны, то ли абстрактные скульптуры, повторяющие пластику женского тела.

Стрижайло заметил обилье охраны. Его дважды, у двух шлагбаумов, останавливали, сверяя пригласительный билет и паспорт. Повсюду виднелись молодцы, зачехленные в темную форму, с рациями и пистолетами. Кое-где, на крыше дворца, на склонах ложбины ему померещились снайперы. Возник и скрылся стрелок, несущий на плече переносной зенитно-ракетный комплекс, на случай, если сверху, в зеленую чашу начнут планировать дельтапланы, и тогда их встретит заградительный огонь автоматчиков, пуск ракеты. Все это могло означать одно, — ожидалось посещение какой-то значительной персоны, возможно, самого Президента. Шофер, отыскав свободное место рядом с вишневым «бентли», поставил автомобиль на площадке, где было тесно от великолепных иномарок, черных, кварцевых «джипов» охраны, и возвышались окаменелые группы телохранителей, похожие на дольмены.