"Белые линии"

— Как ты можешь, Яромир, говорить, что мы ничего не предпринимаем? Я, напротив, могу тебя заверить, что делается многое. И делают именно те, кого ты называешь дураками.

— Американцы?

— Хотя бы и они.

— Не хочешь ли ты сказать, Славек, что у тебя с ними есть контакт? Тауб мне обещал, что если они что-нибудь начнут, то будут иметь меня в виду.

— Вполне возможно, что они и имеют тебя в виду, но дело пока еще не горит. Это только ты бьешь тревогу... Фамилия Бирдж говорит тебе о чем-нибудь?

— Уолтер Бирдж? Второй секретарь американского посольства?

— Именно он. Это как раз один из тех, кого ты так нелестно обзываешь дураком и кто, может быть, делает гораздо больше, чем ты думаешь.

— А у тебя есть с ним связь?

— Конечно.

— Так почему, черт возьми, ты не сказал мне об этом раньше? Знаешь, зачем я, собственно, к тебе сегодня пришел?

— Видимо, затем, чтобы предупредить меня о коммунистической опасности.

— И за этим тоже, но главное — чтобы договориться с тобой. Послушай...

Неханский лезет в нагрудный карман и вытаскивает из него сложенный лист бумаги.

— Что это? — интересуется Вал.

— Схема подпольной разведывательной сети, которую я имею в виду создать в ближайшее время. Как во время войны. Сейчас ведь тоже война.

— Но... Ты нетерпелив...

— Я не хочу больше ждать...

Велеслав Вал пробегает взглядом исписанный лист бумаги, на его лице опять появляется легкая, скорее искусственная, улыбка. Дочитав, он обращается к Неханскому:

— Я вижу, ты и меня в своем плане не забыл...

— Конечно! При подготовке такой акции нельзя забывать опытных и испытанных во время войны бойцов. Я рассчитываю на тебя в качестве руководителя пражской и юго-чешской группы. Потом на юге Чехии тебя кто-нибудь заменит. Сам я возьму северную и западную часть Чехии. А йиглавский доктор Смолин будет работать в Моравии.

— А знают ли про твой план те, кто у тебя здесь записан?

— Пока не знают. Я, естественно, убежден, что никто из тех, на кого я рассчитываю, не откажется с нами сотрудничать. Скажем, эти два офицера, которых я включил в твою группу, — штабс-капитан Тайхман и штабс-капитан Немечек. Оба служат здесь в штабе пражской дивизии. Оба поддерживают тесные связи с «Союзом готовности к защите родины», а Немечек, кроме того, курирует курсантскую школу в Бероуне. В случае необходимости ее слушатели могут...

— Подожди, Яромир, ты же говорил что-то о разведывательной сети, а теперь вдруг намекаешь...

— Конечно, прежде всего я имею в виду разведывательную деятельность. Но необходимо установить связь с нужными людьми.

— Значит, ты не имеешь в виду саботажа и террористические акты?

— Сейчас, разумеется, нет. Нам теперь нужно как можно быстрее договориться о сотрудничестве с Бирджем. Надеюсь, он будет более разумным, чем Курт Тауб, иначе... Если американцы будут слишком ломаться, я обращусь к англичанам. Ты когда, Славек, можешь связаться с Бирджем?

— Связаться с ним не проблема, но я не строю никаких иллюзий относительно того, что они примутся за дело с таким же энтузиазмом, как и ты. Видимо, будут ожидать развития событий после поворота штурвала на нашей скорлупке. Кстати, проинформировал меня о готовящемся расколе в правительстве именно Уолтер Бирдж. И я чувствую, что его шеф посол Штейнгарт обсуждал этот вопрос с лидерами нашей партии.

— Чувства, Славек, это одно, а настоящая работа — другое. Я предпочитаю второе...

День незаметно переходит в вечер. В комнате, в которой беседовали Велеслав Вал и майор Неханский, по-прежнему темно, но свет только мешал бы им.

Вилла Яна Странского на Мала-Стране в этот февральский вечер сорок восьмого года освещена снизу доверху. Через парадный и служебный боковой входы в нее каждую минуту входят все новые и новые гости. Нет сомнений в том, что сын пана министра просвещения Ярослава Странского сегодня опять устраивает один из своих знаменитых коктейлей.

Двое сотрудников чехословацкой контрразведки, следящих из окна одного из домов напротив за незаметным боковым входом в виллу Странского, на этот раз просто удивлены.

— Сегодня, Милош, что-то не похоже на обычный прием. Видишь? Вместо обычных барышень из парикмахерского салона на Водичковой улице здесь собирается более благородное общество.

— Вижу... Здесь уже почти весь ансамбль пана полковника Катека — Бирдж, Таггарт, Колларек и Тауб...

— Любопытно, что все эти гости идут через служебный вход, а сам Катек, видимо, проследует через парадный.

— В конце концов, если через служебный вход может ходить пан генерал Флиппо, которому Франция благодарна за самые актуальные сведения о чехословацких вооруженных силах, или пан полковник Кашпар, то почему бы через него не ходить и подчиненным Катека?

— А это кто еще идет, черт возьми?

— Не знаешь? Тогда разреши обратить твое внимание на аса голландской разведки пана ван Дама. Сегодня они с Катеком наверняка будут беседовать не о тюльпанах... Насколько я понимаю, дружище, этот вечер организован на гораздо более высоком уровне, чем все предыдущие...

— Похоже на то. На этот раз я Йозефу не завидую.

— Почему? А я, наоборот, на этот вечер с ним поменялся бы местами. Знаешь, сколько интересного можно узнать, обслуживая гостей?

— Я думаю, нам будет вполне достаточно того, что мы завтра узнаем из рапорта Йозефа...

Февральский раут на вилле Странского на этот раз действительно носит несколько иной характер, чем все предыдущие. И не потому, что на него собралось намного больше гостей, а главным образом из-за разговоров, которые между собой ведут, например, чехословацкий министр внешней торговли Губерт Рипка и американский военный атташе полковник Чарльз Катек.

— У вас не найдется для меня минутка, полковник?

— Сколько угодно, пан министр. Я к вашим услугам.

— Довольно будет нескольких минут, дружище, хотя речь пойдет о деле, которое несомненно войдет в историю... Я хотел бы вас проинформировать кое о чем, что должны были бы знать в вашем посольстве.

— С удовольствием, пан министр, доложу соответствующим лицам.

— Я просил бы вас об этом. По мнению руководства нашей партии, пришло время покончить с диктатом коммунистов в правительстве. Мы договорились с некоторыми другими политическими партнерами антикоммунистического блока, включая и социал-демократов, что при первом же удобном случае выразим недоверие правительству Готвальда и вынудим его уйти в отставку. Причину найти можно. Может быть, даже в эту пятницу при обсуждении закона о национальном страховании.

— Понял вас, пан министр.

— Хотя президент Бенеш и поручит Готвальду как представителю самой сильной партии сформировать новое правительство, наш блок предъявит такие требования, которые коммунисты не смогут принять, и все переговоры завершатся крахом.

— Превосходно задумано!

— Нашего председателя, брата Зенкла, как представителя второй самой крупной партии коммунисты не примут, и президенту не останется ничего другого, как самому назначить правительство. Могу вас заверить, что президент Бенеш не будет возражать против такого развития событий.

— Это просто великолепно, пан министр. Можно ли узнать, кто войдет в новое правительство?

— Конечно, это дело президента. Насколько мне известно, он рассчитывает на участие генерала Бартика, не исключена и кандидатура посла Йины. Во всяком случае, я вас более подробно проинформирую, когда вопрос будет решен.

— Большое спасибо, пан министр, я вам очень благодарен за честь, которую вы мне оказали. Уверяю вас, что я подробно обо всем проинформирую господина посла Штейнгарта.

— Жаль, что посла нет в Праге.

— Будьте уверены, пан министр, господин посол в случае необходимости здесь появится!

— Благодарю вас, полковник...

Мартовским вечером сорок восьмого года Курт Тауб заглядывает в ресторан «У художников». Зал почти пуст. Только в отдельной кабине сидит пара немолодых влюбленных, а в углу зала — одинокий мужчина. Этот одинокий мужчина — майор Неханский. В штатском он скорее походит на усталого банковского служащего, чем на офицера. Но так только кажется. При появлении Курта Тауба майор сразу оживает.