Служба такая...

Выяснив подробности, Горбунов по телефону доложил начальнику милиции о случившемся. Начальник запретил самостоятельно принимать какие-либо меры, обещал прислать работника уголовного розыска Каблукова. «Не доверяет», — подумал Саша, вешая трубку. Не успел отойти от окна, в которое задумчиво смотрел, заложив руки за спину, как телефон задребезжал вновь.

— Участковый Горбунов слушает.

— Вас и надо, — прохрипела трубка. — Говорит председатель колхоза из Толстопятово. Семка Кривой картошку колхозную украл…

— Выхожу.

Толстопятово и Ярки разделяли пятьсот метров. Через несколько минут Горбунов сидел в конторе колхоза, допрашивал главного свидетеля. Молодая, бойкая женщина, размахивая руками, рассказывала:

— Кривого черта я поймала прямо на полосе. Смотрю, полмешка набахал, сволочь. На колхозное обзарился. Я на него заорала. Он наскочил на меня, порвал кофту, два раза ударил. Я сдернула с него фуражку — и айда в контору. Он в лес подался, гадина. Что б ему ни дна, ни покрышки…

Закончив допрос, Александр Горбунов отправился на поиски. Он задержал Семку поздним вечером, когда тот появился дома с мешком на плече.

Спустя час приехал оперуполномоченный Каблуков. Он распорядился оставить Семку до утра в конторе под охраной сельских исполнителей, вооруженных ружьями, и сам исчез так же быстро, как и появился. Куда ушел Каблуков, Горбунов не знал, хотя ему, молодому участковому, очень хотелось быть вместе с оперативником, вместе искать и задерживать вооруженных бандитов. Александр уважал Каблукова, завидовал ему, но в эти минуты обида затаилась в душе: «Не доверяет…»

Передав под охрану сельским исполнителям Семку Кривого, Горбунов вышел из конторы на улицу. Стояла спокойная деревенская ночь. Из-за леса, словно напоказ, осторожно выкатилась молодая луна. Где-то далеко позванивал колокольчик, который обычно ремнем пристегивают молодому жеребенку на шею. На краю деревни лениво лаяла собака. Огней в окнах не видно. Подсвеченные луной, дома откинули легкие тени. Горбунов постоял у ворот и не спеша направился в соседнюю избу, где посоветовал ночевать Каблуков и не велел никуда отлучаться.

Светало. Участковый в ожидании чутко спал на лавке, к которой была приставлена скамейка.

От резкого стука в дверь Горбунов в одно мгновение оказался на ногах, кинулся в сени. На крыльце растерявшиеся сельские исполнители.

— Семка убежал!

— Как?!

— Попросился на двор. Мы повели. Ждали у дверей отхожего места… Потом заглянули — его нет. В стене дыра… Найти не могли.

— Давно это было?

— Минут этак…

— Эх вы! Ведь я наказывал глаз с него не спускать!

— Так вышло. Мы не знали, что там дыра.

— Ладно. Идите спать.

— Может, пособить искать?

Участковый, не ответив, выскочил на улицу и скрылся во дворе конторы. Обследовав место, откуда ускользнул Семка, Горбунов быстро зашагал на край деревни. Только в этом направлении мог скрыться вор — лес близко…

Бригадир тракторной бригады, встретившийся на дороге, указал на крайний пятистенок, тихо сказал:

— В огород шмыганул. В коноплю. Торопись — упорет в лес.

Кивнув, Горбунов побежал во двор крайнего дома, бросился в огород. Здесь конопля — выше человека. Густая. Узкая тропа вела в глубь огорода. От бега конопля зашумела, но Горбунов спешил. Где-то здесь должен находиться Семка. Не успел участковый миновать и трети огорода, раздался выстрел, второй. Конопля вздрогнула, закачалась. Горбунов на считанные секунды замешкался, подумал: «Кто стреляет?» У Семки оружия нет. Неужели бандиты? Выхватив из кобуры пистолет, он две пули пустил наугад в сторону, откуда стреляли. Послышался удаляющийся шум.

Удерживая палец на спусковом крючке, участковый осторожно продвигался вперед.

Огород кончился. Тропа уткнулась в поскотину. Впереди видны пять человек. Четверо с ружьями. Без ружья только один — Семка. Все они бежали к лесу. «Не пустить в лес, — решил Горбунов. — Отрезать путь. Бежать берегом речушки. В случае перестрелки есть где укрыться». И напрягая все силы, он кинулся вперед. Еще немного — и он на одной линии с преступниками. Опередит и станет стрелять. Но вот два бандита замедлили бег, вскинули ружья. Прогремели выстрелы. Картечь просвистела над головой. Два раза нажат спусковой крючок. Мимо. Надо прицелиться. Горбунов остановился, чуть вытянул согнутую руку. Поймал на мушку первого. Выстрелить не успел. Правую кисть обожгло. Пистолет упал на траву. Пальцы не работают. Подхватил пистолет левой рукой. Защелкали выстрелы. Безрезультатно.

Перевязав раненую руку носовым платком, Горбунов зашагал обратно в деревню. Пятеро, которых он преследовал, вбежали в лес…

Время летело. Оперуполномоченный Каблуков сидел в своем кабинете и нервничал. Сколько раз он выходил на след бандитской группы, но все без толку. Они успевали уходить из деревни.

Дверь, скрипнув, отворилась. На пороге появился Горбунов. Маленькие карие глаза его светились затаенной радостью.

— Можно? — спросил он, улыбаясь.

— А-а, Саша! — обрадовался Каблуков. — Заходи, заходи! Как здоровье?

— Вроде бы нормально.

— Пальцы как?

— Шевелятся. На работу охота, да врач не разрешает.

— С докторами не спорят. Да ты садись поближе.

Горбунов осторожно поставил старый стул к столу. Сел, бросив короткий взгляд на Каблукова. Спросил:

— Что новенького?

— Со старым не расхлебались. Замотался я окончательно. Из-под носа уходят.

— А кто они, узнали?

— Верховодит Федотка Обручев. Из колонии сбежал. Ярковский уроженец. Остальные тоже не чище. Семка Кривой с ними заодно.

— Они в Ярках бывают у кого-то.

— Знаем. У любовницы Обручева и еще в одном доме.

— Подкараулить надо.

— Держали засаду — не приходят. Думаю, кто-то информирует их о наших действиях.

— Катька Шубина… Мне недавно сказала ее родственница.

— Я тоже на нее грешил. Только проверить не успел. Спасибо тебе. Теперь мы что-нибудь придумаем.

Александр Горбунов долго еще сидел в кабинете Каблукова, обсуждая с ним новый план задержания преступников.

Миновала еще неделя. Дом, в который по одному собрались бандиты ночью, окружили бесшумно. Оперативную группу возглавлял сам начальник милиции. Каблуков и Горбунов притаились рядом, не отрывали глаз от выхода из сеней, прислушиваясь к малейшим шорохам. На рассвете, когда в селе загорели редкие огни, преступникам предложили сдаться. Из открытых сеней выбросили ружья. Первым вышел Федотка Обручев, потом — другие.

1947 год. По Зауралью шагал май. Уже отшумели неспокойные воды, унеслись с холмов в низины, в болота. Земля нежилась в тепле. Травы тянулись к солнцу, показывая еще не окрепшие стебельки. Тополя-великаны нарядились в зеленые одежды. Отгнездились грачи в березовых колках, угомонились.

Несмотря на поздний вечер, работник уголовного розыска Куртамышской милиции Александр Самсонович Горбунов не торопился домой. Усталый, он шел медленно, наслаждаясь вечерней свежестью, радуясь приходу мая, который всегда приносит Зауралью силу и красоту. Тишина и вечерняя свежесть располагали к воспоминаниям. Днем Горбунов случайно встретил в Куртамыше Катьку Шубину, и, может, поэтому мысли унеслись в село Ярки, где он когда-то держал экзамен на зрелость, занимая должность участкового. Теперь — оперуполномоченный…

Александр Самсонович не заметил, как оказался у калитки. В дом вошел осторожно, снял фуражку, широкий офицерский ремень, стянул сапоги. Помыв руки, разыскал на шестке вареную картошку, в сенях — молоко. После ужина разделся, тихо вошел в горницу. Заснул тотчас. Крепко.

Ранним утром в окно забарабанили. Стекла дребезжали. Обычно неторопливый, Горбунов вскочил, распахнул створку. У окна стоял дежурный райотдела.

— Склад обворовали.