Страница 16 из 26
– Ты можешь думать обо мне все, что угодно... Например, что я специально выхожу на станцию завлекать несчастных приезжих... – На глазах у нее появились слезы, но не падали, и глаза от этого стали большими и беспомощными.
– Опомнись, Нина! – засмеялся Андрей. – У вас приезжие бывают раз в году!
– Понимаешь, когда это дурацкое дерево упало почти на самые окна, я думала, что с ума сойду, – она перевела дух. – Не могу, понимаешь, не могу я ночевать одна, когда буран...
Андрей осторожно взял ее ладони, внимательно посмотрел на них, отметив про себя, что руки у Нины натруженные, что работа у нее далеко не канцелярская, хотя и уход за домом тоже требует усилий – печь, уголь, дрова, воду, наверно, приходится носить из колодца...
– Нина, – медленно проговорил Андрей, – понимаешь, заснул. Заснул. Ну что делать – бывает. Когда-нибудь я очень пожалею, что все получилось так нескладно. Ладно, признаюсь – я уже жалею об этом. Если бы ты знала, как мне горько сейчас, как горько! – Андрей наклонился и осторожно поцеловал ее соленые от слез губы. – Не злишься?
– Катись! – улыбнулась Нина сквозь слезы.
Андрей с трудом протискивался по узкой снежной траншее, в которую превратилась главная улица Синегорска. Каждый раз, когда кто-то шел навстречу, он прижимался спиной к сугробу, и им кое-как удавалось разминуться. Чтобы попасть в столовую, Андрею сначала пришлось пройти по ее крыше. Внутри было темно и холодно. Ночью вывалило громадное витринное стекло, и теперь половину зала занимал покатый, мерцающий в полумраке сугроб. У раздаточного окошка горели свечи, у входа несколько собак, прижавшись друг к дружке, втиснулись в угол. Опасаясь, что их выгонят, они изо всех сил старались занимать как можно меньше места. Их лежбище слегка подтаяло, на лапах висели сосульки. Глаза у собак были настороженные и виноватые.
– Меню можно не смотреть, – произнесла из темноты кореянка. – Света нет, воды нет, кушать нет.
– А что же есть?
– А вот...
На отдельно стоящем столе Андрей увидел тарелку с узкими холодными котлетами и поднос, на котором ровными рядами стояли стаканы с белым сухим вином. Вначале он было подумал, что это компот, но, отхлебнув, понял – вино.
– «Зоненкюсте», – сказала кореянка, гордая тем, что запомнила и произнесла такое диковинное слово. – Вино так называется. – При теплом свете свечи сверкнула ее улыбка, матово блеснули тугие щеки. Несмотря на маленький рот, губы у нее были большие, темные и выдавались вперед, будто она насвистывала что-то.
– «Солнечный поцелуй», – сказал Андрей. – Название вина так переводится. «Солнечный поцелуй» – «Зоненкюсте».
Кореянка так засмеялась, будто Андрей принес ей невесть какую радость. Он знал, что название переводится иначе, но все почему-то радовались, когда он именно так объяснял значение слова «Зоненкюсте».
В разбитое окно виднелись сугробы. Они вздымались, опадали, взбухали, порывом ветра их как бы сдвигало в сторону, потом они опять наступали. В их движении ощущалась какая-то осмысленность. И снег, и ветер словно были орудиями, которыми кто-то пытался чего-то достичь, что-то доказать. И, наблюдая за сугробами, прихлебывая сухое вино из стакана и заедая его жесткой холодной котлетой, Андрей с радостью почувствовал, как пустыня в нем начинает медленно отступать. Раскосая улыбка кореянки, тускло мерцающий сугроб посредине столовой, сжавшиеся в мокрый клубок собаки с тяжелыми от сосулек хвостами, странная девушка Нина, с которой он обошелся до неприличия хорошо, – все это, словно свежие зеленые ростки, пробивалось в нем. Приходила уверенность, он уже мог общаться с людьми, задавать вопросы, выслушивать ответы...
Через заклинившую дверь Андрей с трудом выбрался наружу. Узкая щель в сугробе, через которую он прошел сюда, оказалась уже заметенной.
– Стой! – услышал он почти съеденный ветром крик. К нему шел человек в тулупе, высоких валенках, с массивным посохом. – Куда прешь?! – У человека было красное лицо в подтаявшем снегу и злые глаза.
– На шахту, – Андрей улыбнулся, опять ощутив, как ослабевают в нем угнетенность и неуверенность.
– Нельзя на шахту, – сказал человек в тулупе. – По одному нельзя. Вот соберется вас человек пять, тогда и пойдете.
– Ну, раз так, то я вообще не пойду на шахту, – заверил Андрей. – Доберусь до ближайшего дома, там и останусь, – он махнул рукой вперед, даже не зная наверняка, есть ли там дом.
– Ладно, валяй. Я предупредил. Понял? А может, ты все-таки на шахту?
– Сказал же, что нет. А что там?
– Лавины с сопок ползут. Смотри, если ты на шахту, то мне туда звонить надо, чтоб встретили тебя.
– Нет-нет.
И снова Андрей остался один. Иногда рядом возникали бревенчатые дома, черные прочерки ветвей, острые доски заборов, и тут же все снова скрывалось в белесой мгле. Вскоре дома остались позади, и в просветах Андрей видел только ветки деревьев, иногда возникала громада сопки, прямо из-под ног уходящая куда-то вверх. И тогда он вспоминал, что идет по глубокому распадку и что сюда в самом деле может соскользнуть снежная лавина.
До шахты было еще далеко, когда Андрей услышал слабый рокот мотора. Он сразу догадался, в чем дело, и поспешно нырнул в ближайший сугроб. Вскоре показались размазанные снегом огни – шел бульдозер. Серая грохочущая громада прошла совсем рядом, и Андрей снова вышел на дорогу.
Перед самой конторой его опять остановил постовой.
– Один? – спросил он.
– Один.
– В душу же тебя мать! Какого черта пошел?! А ну давай к начальнику! Считай, что выговор заработал.
– За что? – обрадовался Андрей.
– За нарушение общественного порядка. Нельзя по одному, понял?! Документы есть?
Посмотрев удостоверение, постовой успокоился.
– Ох и дал бы тебе промеж ушей, если б ты нашим был! А так – что с тебя возьмешь... Ну, признайся, из поселка шел?
– Из поселка, – кивнул Андрей.
– Как дорога? Все нормально? Никто не лежит, никто концы не отдает? Бульдозер видел?
– Видел. Все нормально.
Начальник шахты стоял у окна, невидяще глядя в снегопад. Услышав, что кто-то вошел, он повернул ухо в сторону двери, но взгляда от окна так и не оторвал.
– Ну чего тебе? – наконец обернулся начальник.
– Не узнаете? Мы с вами встречались в комбинате... У главного.
– А! Из газеты... Ну и время ты нашел! Хороший хозяин собаку из дома не выпустит, а тебя носит как... Некстати приехал.
– Почему? Отличная погода.
– Да? – Начальник окинул Андрея снисходительным взглядом, усмехнулся. – А на уме у тебя что? Ругать будешь, хвалить?
– Конечно, хвалить. Ударный репортаж об ударной бригаде. Сами знаете – ваша шахта по сверхплановой добыче впереди, и репортаж...
– Не будет репортажа, – тяжело выдохнул начальник. – Стоит шахта. Все участки, до одного. Не можем подвезти ни стоек, ни порожняка... Да и грузить некуда – замело пути. Железнодорожники очухаются не раньше чем через неделю. Если повезет.
– Может, на очерке остановимся, а? О Суряднове, например, а? У него вроде неплохо дела идут?
– Плохи его дела. Лавиной вчера привалило. Шел с помощником, обоих и накрыла. Лавина пошла с противоположного склона... Отрыли мы их часа через четыре, оба уже без сознания были. Сейчас орут в больнице.
– Как орут? На кого?
– А ни на кого. От боли орут. Переохлаждение организма. Боюсь, разговора с ними не получится.
– Может, о бульдозеристах написать? В такую погоду ребята вкалывают, а?
Начальник протяжно вздохнул, прошел к своему столу, поднял трубку, послушал телефонный писк и, положив трубку на место, поднял глаза.
– Не повезло нам и с бульдозером... Женщину вчера задавил. Кореянку.
– Как же это он? – воскликнул Андрей.
– Да как... Очень просто. Переехал и дальше пошел. Двое суток парень из кабины не вылезал, что с него взять... Пурга кончится – суд будет.
– Сколько же ему дадут?
– Ему – не знаю, а мне кой-чего наверняка перепадет. Не имел я права заставлять человека работать двое суток подряд... А куда деваться? Заснул, наверно... А может, и нет... Видимости никакой, ветер, да еще, как на беду, пальто у той женщины светлое оказалось. Наши потом восстановили события – бежала она перед бульдозером метрах в двадцати, а когда из сил выбилась, упала. Боюсь, без ног останется... Да еще Суряднов обморозился... Так что нет у меня ни цифр победных, ни событий радостных... Нет. Была с начала года сверхплановая добыча – всю буран съел. Квартальный план завален. Если в комбинате не пересмотрят, премий не будет, народ бежать начнет... Приезжай весной, а? Весной у нас хорошо, сопки цветут, ручьи, тепло... А осенью на рыбалку съездим, а? У меня с пограничниками контакт, помогут ребята... – Тяжелые морщины на лице начальника дрогнули, но глаза оставались печальными. – Да, я не спросил – ты нашел где позавтракать?