Проклятие крови

Затем он почувствовал, как что-то поддалось, и по внешней стороне печати поползла тонкая трещина.

На миг в комнате воцарилась мертвая тишина, в которой слышалось только жужжание видеокамеры.

Еще немного, и печать, аккуратно разломанная на две половины, лежала на подготовленном для нее месте.

Через некоторое время сотрудники отдела египтологии вспомнили, что можно дышать.

* * *

Он почувствовал, что печать сломана, услышал, как треск этот резонировал сквозь века.

Он вспомнил, кем он был. Чем он был. Что они с ним сделали.

Он вспомнил гнев.

Он черпал силу из гнева, затем попытался разорвать бинты. Заклятие действовало по-прежнему; теперь он обрел сознание, но все еще был спеленат. Его ка стонала в молчаливом отчаянии.

Я должен освободиться!

* * *

— Скоро,— поступил тихий ответ.— Скоро.

Остаток дня доктор Ракс занимался очисткой плиты от скрепляющего раствора. Несмотря на требовавшую к себе внимания груду появившихся за время его отсутствия бумаг, он не мог себя заставить уйти из лабораторного зала.

— Ну, что бы они ни запечатали внутри, доступ к этому, конечно, постарались сделать нелегким. — Доктор Шейн выпрямилась, одной рукой потирая поясницу. — Вы уверены, что его светлость не имел ни малейшего представления, где его почтенный предок откопал это?

Доктор Ракс пробежал пальцем вдоль шва.

— Нет, лорд этого не знает.

Он ожидал, что будет в восторге, когда наконец начнется работа, но обнаружил, что испытывает лишь страшное нетерпение. Все продвигалось слишком медленно — но Ракс прекрасно знал о предстоящих сложностях, не следовало считать это проблемой.

Рэйчел Шейн вздохнула и снова склонилась над заделанным известкой швом.

— Чего бы я ни отдала за хоть кроху какой-нибудь контекстуальной информации, — сказала она.

— Мы узнаем все необходимое, когда откроем саркофаг.

Женщина взглянула на шефа снизу вверх, приподняв бровь.

— Кажется, вы совершенно в этом уверены.

— Так и есть.

Доктор действительно был в этом совершенно уверен. Хотя и не представлял, на чем эта уверенность зиждилась. Он вытер внезапно вспотевшие ладони о брюки.

К моменту, когда они закончили очищать плиту от известкового раствора, было слишком поздно, чтобы продолжать работу в этот день — или, точнее, в этот вечер. Они смогут увидеть вожделенное содержимое каменного ящика завтра утром.

В ту ночь доктору Раксу приснилось похожее на грифона животное. Оно, раздвигая губы в подобии улыбки, злобно вглядывалось в него сверкающими глазами. Доктор поднялся на рассвете, почти не отдохнувший, и появился в музее на несколько часов раньше, чем остальные сотрудники. Он намеревался посвятить это время работе над внутренней отчетностью, поскольку бумаги, требующие ответа, угрожали завалить его стол. Однако толком и не заметил, как вставил ключ в дверь лабораторного зала, и рука сама толкнула и открыла ее, прежде чем его сознание зарегистрировало это действие.

— Я почти что сделал это, — сказал он Рэйчел Шейн, когда та вошла несколько позже в комнату. Доктор Ракс сидел на оранжевом пластиковом стуле, так крепко сжав кулаки, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

Ей не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.

— Хорошо еще, что вы как ученый никогда не действуете под влиянием импульсов, — сухо сказала женщина, подумав про себя, что выглядит он из рук вон скверно. — Как только появятся остальные, мы сможем с этим покончить.

— Покончить, — словно эхо, отозвался доктор Ракс.

Рэйчел нахмурилась, потом покачала головой, решив больше ничего не говорить. Да и что, собственно она могла сказать? Что на какое-то мгновение ей показалось, что хранитель отдела египтологии говорит как-то странно и вообще выглядит не похожим на самого себя? Возможно, шеф просто, как и она сама, не слишком хорошо выспался.

* * *

Пять часов работы и семь кинопленок спустя внутренний гроб, впервые за несколько тысячелетий освобожденный из каменного плена, был установлен на прочные деревянные опоры.

— Я уверена, — сказала, нахмурив брови, доктор Шейн, — что это самая необычная вещь, которую я когда-либо видела.

Остальные сотрудники отдела кивнули, выражая согласие; исключение составил доктор Ракс, боровшийся с искушением подойти к гробу и скинуть с него крышку.

Гроб был антропоморфическим, но весьма приближенно. На дереве виднелись вырезанные или нарисованные изображения, но не было символов ни Анубиса, ни Осириса, чего следовало ожидать. Вместо этого гроб по всей его длине обвивала огромная змея; ее голова, украшенная картушем Тота, покоилась над грудью мумии. В изголовье гроба был представлен Сет — бог подземного мира, с помощью дротика помогающий Ра убивать его врагов. Остальное пространство заполняли изображения маленьких змеек, свернувшихся кольцами. В египетской мифологии змеи служили стражниками подземного мира.

С точки зрения произведения искусства картина выглядела великолепно; цвета столь насыщенные и живые, что, казалось, художник закончил всю роспись несколько часов назад, тогда как прошло уже более трех тысячелетий. Если же рассматривать этот саркофаг в качестве окна в историю, в лучшем случае можно было бы сказать, что стекло его оказалось несколько затуманенным.

— Если рискнуть, — задумчиво произнесла доктор Шейн, — я бы сказала, пожалуй, основываясь на картуше и мастерстве исполнения, что гроб можно отнести к Восемнадцатой династии, а не к Шестнадцатой. Вопреки саркофагу.

Доктор Ракс должен был согласиться с нею, к тому же ему казалось, что сам он не способен высказать логически обоснованное мнение о собственных наблюдениях.

Остаток дня ушел на фотографирование, описание всего увиденного и на удаление клеящего вещества, плотно удерживавшего крышку. Наконец и эта нелегкая задача была выполнена.

— Не имею представления, почему это вещество не высохло до состояния легко счищающегося порошка.

Доктор Шейн, с трудом поднявшись, размяла совершенно онемевшие ноги. Уже второй день она проводила в основном стоя на коленях, и, хотя это была излюбленная поза археологов, она никогда не мечтала о чести сделаться во имя науки калекой.

— Выглядит так, — добавила она медленно, протянув руку к одной из маленьких змеек, но не дотрагиваясь до нее, — будто не предполагалось, что нечто, заключенное в гроб, когда-нибудь из него выйдет.

Один из студентов-дипломников, визгливо рассмеявшийся, тут же умолк.

— Откройте его, — слегка запнувшись, скомандовал доктор Ракс; от волнения губы у него внезапно пересохли.

В последовавшей тишине мягкое жужжание видеокамеры показалось вызывающе громким.

Все присутствующие уставились на доктора Ракса. Тот распростер руки и постарался улыбнуться.

— Сможет ли сегодня кто-нибудь из вас заснуть спокойно, если мы не сделаем этого?

«Будет ли кто-нибудь из нас спать сегодня ночью, если мы это сделаем?» — внезапно мелькнуло в голове доктора Шейн; женщина удивилась, откуда пришла к ней эта мысль.

— Уже поздно. Мы все напряженно трудились, и теперь, когда впереди у нас целый уик-энд, почему бы не подождать с этим до понедельника, — сказала она.

— Мы всего лишь поднимем крышку.

Доктор Ракс говорил тем медовым, прямо-таки источающим обаяние голосом, которым пользовался обычно, когда выбивал субсидии у совета директоров музея. Рэйчел Шейн, которой хорошо был знаком этот прием, не одобряла, когда он использовал его в отношении ее самой.

— А я думаю, что этот серьезный шаг требует внутреннего осмысления, — не отступала она. — К тому же, возможно, рентгеновские лучи...

— Позднее. — Отвечая, Ракс вытащил пару чистых перчаток — жест, который он использовал, чтобы скрыть, как дрожат у него руки. — Что касается ручек, которыми пользовались, чтобы опустить на место крышку, их следует вынуть. Я возьмусь за изголовье. — После чего, обращаясь к самому высокому из исследователей, велел: — А вы, Дон, возьметесь за нижнюю часть.