Страница 17 из 120
Уже 13 февраля 1904 года начальник Екатеринославского ГЖУ сообщал своим тверским коллегам:
«При сем имею честь препроводить в распоряжение Вашего величества арестованную в Екатеринославе в ночь с 11 на 12 февраля личность, по агентурным сведениям Конкордию Громову, скрывавшую свое настоящее имя».
А 17 февраля ротмистр Щербович вызвал на допрос девушку, встречи с которой ждал давно. Заготовленный бланк протокола допроса, однако, остался чистым. Задержанная сказала ротмистру:
— Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Барышню увели. Вышедший из-за занавески Михаил Швецов подтвердил, что это та самая, которая вела занятия в кружке.
На следующий день Щербович начал разговор с барышней, мобилизовав все свои бархатные интонации:
— Госпожа Громова, мне хотелось бы оставить в стороне служебную официальность и поговорить с вами по душам.
Барышня иронически усмехнулась.
— Я потомственный дворянин, вы вышли из духовной среды, — продолжал Щербович. — Ваш отец — известный деятель русской православной церкви. Ему будет неприятно узнать, что дочь участвует в антиправительственной деятельности. А все можно уладить, клянусь честью. Да, вы виноваты. Но как? В какой мере? Ваши действия не столь порочны, сколь безрассудны. Пусть ваш глубокочтимый отец напишет на августейшее имя вдовствующей императрицы Марии Федоровны прошение. Поверьте мне, ее великодушие не знает границ…
Улыбка с уст барышни исчезла. Ротмистра это не смутило:
— Пусть отец напишет, что, будучи всецело поглощен службою, был лишен возможности следить за воспитанием дочери и охранять ее от пагубного влияния революционеров, что она вела антиправительственную пропаганду не вследствие испорченности, а исключительно под влиянием злонамеренных лиц, воспользовавшихся ее молодостью.
Громова смотрела на ротмистра уже с откровенным презрением:
— В таком случае беседу будем вести по всей форме, — сказал он строго.
— Ни в какой форме я с вами беседовать не желаю, — твердо заметила Громова.
Ротмистр вскипел:
— Нет! Вы заговорите! Уведите ее!
В протоколе появилась лаконичная запись:
«Виновной себя не признала, от дачи каких-либо показаний отказалась».
VI
Небольшой домик на окраине Сормова, в котором жил с семьей рабочий Виноградов, давно уже был под наблюдением секретных осведомителей Нижегородского жандармского управления. Поздним июльским вечером, когда шпик выследил, как в дом по одному, соблюдая осторожность, прошли пять неизвестных, квартал был оцеплен полицейскими и жандармами.
Резкий стук в дверь, и требовательный голос стражника нарушил тишину улицы.
— Отворите! — Рукоятка нагана забарабанила по дощатой двери сеней.
— Кто там? — поинтересовался мужской голос за дверью.
— Полиция! Немедленно открывайте!
— Сейчас, за фонарем схожу…
— К черту фонарь! Быстрее открывайте! — Стражник повернулся спиной к двери и стал бить но ней кованым сапогом.
В сенях послышался топот ног, звон падающего на пол ведра, какая-то непонятная возня. Стражник, позвав на помощь городовых, приказал ломать дверь. Чей-то голос умолял:
— Да подождите вы! Открою… Спички куда-то запропастились…
Дверь была сорвана с петель, в проем вбежали блюстители порядка.
— Зажгите лампу! Вздуть огонь! Хватайте всех! — повелевал исправник.
Вспыхнули язычки пламени на спичках. Женщина зажгла лампу. Гигантские уродливые тени метнулись по стене. Исправник осмотрелся. В доме посторонних не было.
— Убежали через черный ход! — доложил через несколько минут городовой.
— Догнать! Задержать!
Группа полицейских устремилась в огород. Тотчас же послышались револьверные выстрелы, крики, свистки. Исправник приказал своим помощникам:
— Обыскать! Все обыскать! Дом, сени, чулан, двор.
Полицейские принялись за дело. А через несколько минут в дом привели высокого крепкого сложения человека. Городовой доложил:
— Бежал из дома. Оказал сопротивление.
— Документы! — приказал стражник.
— Пожалуйста! — Задержанный достал из внутреннего кармана паспортную книжку и протянул ее исправнику. Тот взял паспорт, подошел к лампе и, низко наклонившись, прочитал вслух:
— Брюховецкий Василий Иванович. Документ выдан 11 января 1903 года Гродненской медицинской управой на пять лет.
— Знаете господина? — исправник повернул голову в сторону Виноградова.
— Впервые вижу.
— Обыскать!
Городовой ловко распахнул пиджак задержанного и стал извлекать из карманов содержимое, складывая все на стол.
— А это что? — не удержался исправник, беря в руки парик. — Ты что, клоун? Комедиянт?
Ответа не дождался. Положил парик на место, принял бумажку из руки городового, прочитал молча, сказал:
— Удостоверение конторы Киевского цементного завода «Фор» на имя того же Брюховецкого. Приобщить!
— Вот еще какие-то бумажки! — воскликнул городовой.
— А ну-ка давай сюда, — исправник принял их и опять наклонился к лампе. — Да тут сам черт не разберет! — Прочел по складам: — «Дол-го нам пришлось ждать де-ба-тов Плеха-нова…» — Заключил: — Явно политика! Приобщить!
Тем временем полицейские, производившие наружный обыск, принесли в дом сверток прокламаций, стопку брошюр, жестяную коробку с хранившимися в ней штемпелями.
— На дворе под деревянным настилом нашли, — сообщал жандарм.
— Прятали, значит, преступное, — исправник взял одну книгу из стопки, полистал, положил на стол. — Во всяком случае, не жития святых!..
Закончив обыск, непрошеные гости составили протокол на предмет обнаружения нелегальной литературы, арестовали Виноградова и человека с паспортом на имя Брюховецкого.
На другой день начался допрос арестованных. Виноградов твердил одно: Брюховецкого не знал, с ним не встречался. А Брюховецкий заявил протест против незаконного его ареста. Пристав Нижегородского ГЖУ, производивший допрос задержанных, прекрасно понимал, что перед ним члены «одного преступного сообщества». А как доказать?
— Господин Брюховецкий! — обратился пристав к арестованному. — Объясните, зачем носили с собой парик?
— Я имею удовольствие состоять в киевском любительском театральном кружке. В одной из лавок мне приглянулся парик для роли короля Лира.
— Короля?
— Да.
— Хорошо понимаю, русский человек по природе своей артист. Захотелось быть королем… При вас обнаружена рукопись, в которой читаем: «Долго нам пришлось ждать дебатов Плеханова…» Это не Шекспир! В рукописи содержится критика фельетона, опубликованного в 65-м номере «Искры». Для какой роли это предназначено?
— Эту рукопись я нашел на дороге. Не успел познакомиться с нею.
— Вас задержали при попытке бегства из дома Виноградова, который привлекается к дознанию по статье 127 Уголовного уложения за допущение у себя противозаконного сообщества…
— Господин пристав, я Виноградова не знаю и был схвачен жандармами незаконно. Требую немедленно освободить меня или вызвать прокурора!
Пристав негромко засмеялся:
— Мы с вами расстанемся, как только выясним, какую роль на сцене киевского любительского театра или в социал-демократической организации вы играете.
Прошел еще один день, и пристав получил сведения, что человек с паспортом Брюховецкого проживал в номерах Обжорина с 28 января по 7 февраля, а с 17 февраля по 4 июня в доме Тюриной на Телячьей улице. Вызванные для опознания служащие номеров Обжорина подтвердили факт проживания Брюховецкого, а Тюрина квартиранта не узнала. Догадка пристава, что задержанный выдает себя за другого человека, подтвердилась. Жандармы обратились к картотеке разыскиваемых. Внимательно всматривались они в фотографии лиц, которых жаждали видеть «в натуре» и полицейское и жандармское управления. Анфас и профиль, анфас и профиль. На столе ротмистра одна горка фотоснимков убывает, другая растет. Стоп! Ротмистр впивается глазами в фото. Высокий голый лоб, открытый взгляд, немного оттопыренные уши. Это же Брюховецкий! Но усы, борода… У Брюховецкого этого нет. Их легко отпустить! Лысину не спрячешь иначе как под париком. Кто же разыскиваемый? Ротмистр отыскал в делах секретный циркуляр департамента полиции, перечитал его: