Ответственность

— А как бы вы поступили на моем месте?

— На вашем? Не знаю. Я не умею прощать. Пожалела бы, наверное. И определенно помогла бы. Нет, не знаю…

«Тут что-то не совсем медицинское», — подумал Сеня, с удивлением разглядывая мамино смущенное лицо. Он посмотрел на Асю: и она смущена. Вот и договорились! Только до чего? Еще только догадываясь об этом, Сеня решил вмешаться:

— Разговор какой-то у вас вроде не для первого знакомства.

Но мама мягко одернула:

— А почему бы не сказать все сразу?

— Конечно, — поддержала ее Ася. — Это самое лучшее. Тем более, решать это имеете право только вы, Таисия Никитична.

— Что решать? О чем вы тут?

— Мой мальчик, — сказала мама. — Получилось так, что я рассказала Асе раньше, чем тебе. Возможно, что так оно теперь и дальше пойдет, потому что она женщина и, надо сказать, очень мужественная. Ну, ты это знал раньше, чем узнала я. Она скорее поймет меня. И чем ближе мы будем, тем лучше будем понимать друг друга. И, может быть, научимся прощать то, что надо простить. Ведь тому, кто не прощает, куда труднее, чем непрощенному.

— Это правда, — согласилась Ася.

— Я еще ни о чем не разговаривала с Ожгибесовым. С ним еще нельзя говорить. Я просто решила… — Таисия Никитична на минуту замолчала, как бы вспоминая это свое решение, свои мысли. — Короче говоря, мои дорогие, надо его пожалеть и, может быть, полюбить. Я говорю, конечно, только о себе. Вам еще предстоит самим решить это.

Таисия Никитична подняла голову и торжествующе, без малейшего смущения посмотрела на изумленного сына и его невесту.

Сеня вспомнил ту старую встречу с Ожгибесовым на кладбище. Старые раны. Старая любовь. Но ведь мама-то, кажется, никогда не любила его. Не могла любить. Но он не знал, как спросить об этом. Да имеет ли он право спрашивать?

Не думая ни о каких особых правах, Ася сказала:

— Это можно было бы понять, если бы вы любили его.

Мама ответила:

— Я давно уже полюбила его любовь ко мне. Очень старую любовь ко мне. Ну, а теперь мы оба в таком положении.

Сеня заметил, что в Лепных глазах мелькнула какая-то растерянность или изумление.

— А разве можно так? — спросила она.

— В ваши годы — вряд ли, а в сорок пять вполне возможно… — Мама вздохнула и, улыбаясь, погладила Асину обнаженную руку. — Но для этого надо, чтобы вас кто-то любил очень долго и, может быть, беззаветно…

— Долго и беззаветно… — требовательно, как бы заглядывая в свое прошлое, Ася посмотрела в окно. Дима. Могла бы она полюбить его? Нет, никогда, хотя никакого зла он ей не сделал. Но этой ее непримиримости сейчас же был нанесен мягкий, но сокрушительный удар.

— И, наверное, необходимо пройти через многие испытания, чтобы иметь право прощать, — закончила Таисия Никитична и неторопливо поднялась, вспомнив о своих хозяйских обязанностях.

У ЗЕРКАЛА

Оставив Асю у мамы, Сеня отправился ночевать в гостиницу, в свой номер на седьмом этаже. После небывало жаркого для ранней весны дня наступила ночь, такая прохладная, что Сеня продрог, пока добрался до «семиэтажки». Он даже пожалел, что оставил в номере свою куртку, в которой приехал из Сосновых Гор. Без передышки преодолев все двенадцать маршей лестницы, он, едва скинув с себя одежду, с разбегу нырнул под одеяло. Уснул он так же, как засыпал всегда, не успев положить голову на подушку.

И проснулся тоже мгновенно и очень рано, как привык просыпаться у себя в тайге, на строительстве. Солнце только что поднялось за дальними лесами, над Камой плыл розоватый туман, оседая на воду, как непрочный ранний снег. По всем крышам стекали легкие ручейки, оставляя темные извилистые борозды.

Рано просыпаться и сразу же отправляться на работу — так начиналось его утро. Утро холостого, одинокого человека. А каким оно будет у женатого? И знает ли Ася, куда он собирается ее увезти? Ведь об этом еще не было сказано ни одного слова. Согласится ли она? Он даже и не подумал об этом. Скорей всего, и она тоже не подумала. А если и подумала, то откуда ей знать, какая там жизнь, в тайге, на стройке!..

Он поспешно оделся. Зеркало, в которое он прежде заглядывал только когда брился, обычно никогда не превышало размера записной книжки. Другие его не интересовали. Они просто не были нужны. Заглянув сейчас в такое «ненужное» зеркало, он обнаружил у себя столько «недоделок», что ни одна, даже самая снисходительная, комиссия не приняла бы подобный «объект»: небрит, волосы — трудно назвать прической этот ворох, рубашка и галстук помяты. Жених!

— Ну и ладно, — проговорил он, с неодобрением разглядывая взлохмаченного загорелого парня в старом и помятом синем костюме. — Какой есть. — Парень тоже разглядывал его, но, казалось, с нескрываемым любопытством. И будто он спрашивал: «И за что такого полюбила самая красивая и умная девушка? Что она в нем нашла?»

Ему захотелось немедленно все это выяснить, но, посмотрев на часы, подумал, что, пожалуй, Ася еще спит. Нельзя же будить девушку для того только, чтобы рассказать ей, какая сложная жизнь ожидает ее в тайге с такой малоинтересной личностью, какая выглядывала из зеркала. Семь часов. Конечно, рано. Нельзя даже пойти в парикмахерскую, где эту личность побрили бы и причесали.

Привыкнув спозаранку начинать рабочий день, Сеня достал из портфеля копию своего письма в главк, чтобы еще раз проверить расчеты. Через десять минут он убедился в том, что зря теряет время, тем более что Ася, может быть, тоже уже проснулась и ждет его.

Наскоро умылся, причесался, попытался ладонью пригладить галстук, но ничего из этого не вышло. Тогда сорвал его и бросил на стол. Сразу стало легче.

Принимая от него ключ, дежурная по этажу сообщила, зевая и прикрывая ладонью рот:

— Дожидаются вас там…

— Кто? — спросил Сеня. — Что же вы раньше не сказали? — И кинулся вниз по лестнице, как в воду с кручи!

Дежурная кричала вдогонку:

— Думала, вы спите…

Асю он увидал, остановившись на площадке между четвертым и третьим этажами. Она сидела в глубоком кресле и читала. Вместо вчерашнего светлого платья она надела серо-зеленую юбку и шелковую белую, в крупный коричневый горох блузку. Волосы она распустила по плечам и, читая, накручивала на палец спадающую на лицо прядь. Ася — такая нарядная, такая тихая и красивая — такой никогда еще Сеня не видел ее. Он притаился, ухватившись за перила, и в эту необыкновенно тихую минуту поклялся сделать все, чтобы и там, в Сосновых Горах, она могла так же ожидать его, нарядная и спокойная. И никакие Бакшины не в силах ему помешать. Он построит город, и в нем будет хорошо жить и работать, только бы она согласилась поехать с ним.

Перевертывая страницу, Ася подняла глаза.

— О! Проснулся… — Она положила книгу на колени и движением головы откинула волосы с лица.

— Я уже давно… — Сеня по-мальчишески резко прогремел каблуками по ступенькам.

— И тебя еще принимают всерьез на твоем строительстве? — спросила она, отдавая ему обе руки.

— Еще как! Комиссию из Москвы прислали.

— Да. Мне твоя мама рассказывала. Мы с ней почти и не спали. Рассказывали про тебя. Она мне, я ей. Иногда мы замечали, что говорим о разных людях. Но зато теперь мы обе знаем тебя как облупленного. Мы даже поплакали друг у друга на груди.

— Плакали? — Сеня недоверчиво посмотрел на Асю. — А ты умеешь?

— Еще как!

— Никогда не замечал. Помнишь, как туго бывало?

— Я-то все помню. А какой толк тогда был плакать?

— Тогда! А сейчас?

— А сейчас нам было так хорошо… — Ася даже прикрыла глаза и покачала головой. — С удовольствием поплакали. Отвели душу. А ты что делал?

Сеня несколько смущенно сознался, что проспал всю ночь как убитый, а утром… Он замолчал: не станешь же рассказывать, что все утро разглядывал в зеркало самого себя и сомневался в своих личных качествах. Но Ася любила четкие ответы на прямые вопросы.

— Так как же ты провел утро?

— Думал о тебе. Говорить-то мне не с кем. А плакать мне еще не приходилось, хотя причин было достаточно.