Птичка певчая

Некоторое время молодые люди шли молча. Ветер утих. Они замедлили шаг. Ах, как им не хотелось, чтобы дорога кончилась!

Кямран грустно размышлял:

«Только что природа казалась мне безжизненной, никчемной, себя я считал человеком ненужным, а сейчас, защищая от ветра красивую женщину в светло-розовом детском чаршафе, я испытываю невыразимое счастье. И так могло быть всегда! Стоило только захотеть, и я сделал бы эту красивую маленькую женщину счастливой и был бы счастлив сам… Ах, как жаль!»

Феридэ шла медленно, задумавшись. Вдруг она снова заговорила, уже спокойно, словно о каких-то пустяках:

— Как бы там ни было, а это маленькое путешествие развлекло меня. Впечатлений теперь хватит на несколько лет. Когда я опять сильно соскучусь по своим тетушкам, по всем вам, я снова приеду. Пройдут годы, мои волосы начнут седеть. И твои тоже, конечно. Встречаясь, мы по-прежнему будем радоваться, а расставаясь, меньше грустить. Кто знает, возможно, когда-нибудь я даже приеду навсегда. Не так ли? Ведь это жизнь. Все может случиться. И ты уже станешь моим настоящим старшим братом. Старики по одному будут уходить от нас, и мы станем больше ценить друг друга, будем еще более снисходительно относиться к недостаткам в людях. Наши последние годы пройдут в тех местах, где мы провели свое детство…

Звон надтреснутого хрусталя в ее голосе звучал все явственнее, делал его таким грустным, печальным.

По дороге брела нищенка с ребенком. Босоногий мальчуган запрыгал вокруг Феридэ, стал теребить высохшими ручонками подол ее платья.

Кямран остановился и протянул женщине монетку. Феридэ, привыкшая возиться с маленькими сиротами, ласково погладила мальчика по голове.

Когда они снова двинулись в путь, нищенка сказала им вслед:

— Да не разлучит вас аллах!.. Да сделает аллах красивую ханым твоей!..

Молодые люди невольно остановились. В глазах Кямрана, как в зеркале, отражалась горечь, накопившаяся в сердце.

— Феридэ, слышишь, что она сказала?

Феридэ не ответила, по щекам ее катились крупные слезы… Они шагали дальше, но уже на расстоянии друг от друга.

К особняку они подошли в сумерках. Ветер стих. Деревья, утомленные продолжительной борьбой, погрузились в дрему. Скалы на берегу отливали перламутровым блеском, словно светились изнутри.

— Еще рано, Феридэ, — сказал Кямран. — Наши не вернулись из города. Может, пройдемся к скалам?

Феридэ колебалась:

— Извини, Кямран, я пойду переоденусь. Ветер совсем растрепал мои волосы.

В голосе звучала усталость. Полчаса назад ее светло-розовый чаршаф казался живым существом, страстно обнимал грудь, колени, нежно трепетал, сейчас он безжизненной тряпкой повис на плечах женщины.

Феридэ бессильно опустилась на большой камень у ворот и принялась зонтиком чертить на песке линии, запутанные и изломанные, как ее жизнь. Немного погодя Кямран сел рядом, коснувшись плечом ее плеча, и взял ее руку. Феридэ встрепенулась, растерянно оглянулась по сторонам, словно желая убежать. Она несколько раз глубоко вздохнула, глаза ее на мгновение как-то дико вспыхнули и сразу погасли, сделались робкими, покорными. Она протянула Кямрану вторую руку, дрожащую и холодную, как лед. Так они сидели рядом, прижавшись, зажмурив глаза. У Кямрана стучало в висках. Он думал: «Вот пальцы Феридэ дрожат в моей руке. Неужели волшебные сны могут сбыться?» Наконец он открыл глаза.

Феридэ снова вздохнула, точно ребенок, всхлипывающий во сне, и опустила на плечо Кямрана отяжелевшую голову.

Кямран чувствовал, как при каждом движении Феридэ еще крепче прижимается к нему, еще сильнее стискивает его руку.

Неожиданно его губы сами собой шепнули:

— Я люблю Гюльбешекер…

Скрип калитки заставил очнуться молодых людей от сна.

Чалыкушу вскочила с легкостью птицы, вспугнутой выстрелом. Первой шла Нермин. Феридэ кинулась к ней, взволнованно обняла ее и покрыла поцелуями лицо и волосы девушки.

Никто не понимал причину столь бурной радости. От недавней усталости Чалыкушу не осталось и следа. Она хватала на руки малышей и подбрасывала вверх. Те оглушительно визжали.

Когда все входили в дом, она чуть отстала в темном коридоре, поджидая кузена, и тихо шепнула:

— Спасибо, Кямран.

VII

На следующий день Феридэ опять пошла в город одна и вернулась после полудня усталая, измученная. Несмотря на это, она, как всегда, собрала всех ребят и принялась сооружать в саду за домом качели.

Когда Кямран сбежал от старого болтливого гостя Азиз-бея и пришел в сад, на качелях уже сидели Феридэ и Недждет. Феридэ раскачивалась что было сил. Недждет пронзительно визжал и карабкался ей на шею, словно котенок.

Как десять лет тому назад, закричала тетка Айше:

— Феридэ, дочь моя, перестань безумствовать! Уронишь ребенка!..

Непослушная Чалыкушу весело закричала в ответ:

— Ой, тетя, что вы волнуетесь? Ведь главный хозяин Недждета не жалуется. Верно, Кямран?

Феридэ по очереди качала ребят, чтобы доставить удовольствие каждому. Самой отчаянной трусихой оказалась семнадцатилетняя Нермин. Всякий раз, когда качели взлетали вверх, она громко вскрикивала.

Наконец Феридэ спрыгнула на землю. Волосы ее растрепались и прилипли к потному лицу. Отряхивая с рук ворс от веревки, она спросила:

— Ну, кажется, все катались?

Кямран нерешительно сказал:

— Ты забыла обо мне, Феридэ…

Чалыкушу беспомощно улыбнулась. Отказывать не хотелось, а согласиться она не решалась. Взгляд ее скользнул по веревке качелей, веткам дерева. Она ждала, что кто-нибудь со стороны поддержит Кямрана.

— Как же быть? Не знаю… — пробормотала она. — Мне кажется, качели не выдержат нас. Как ты думаешь, Мюжгян?

Мюжгян схватила рукой веревку и спокойно посмотрела в глаза Кямрана.

— Дело не в веревке… — сказала она. — Феридэ совсем замучилась. Взгляни на нее, Кямран. Мне кажется, грешно еще утруждать уставшую женщину.

Феридэ хотела возразить, но, поняв тайный смысл слов и взглядов Мюжгян, смущенно и робко, как провинившийся ребенок, опустила голову.

— Да, я очень устала.

И действительно, лицо Феридэ сразу потускнело, в глазах погасли задорные огоньки.

Продолжая пристально смотреть на Кямрана. Мюжгян тихо сказала:

— Ты еще более бессердечен, чем я думала.

— Почему? — так же тихо спросил молодой человек.

Мюжгян отвела Кямрана в сторону.

— Не видишь, в каком она состоянии. Разве мало того, что ты разбил ей жизнь и сердце?..

— Мюжгян…

— Мы столько лет не виделись… Феридэ не выдержала горечи разлуки, забыла обиду, боль и приехала. Она почти выздоровела. А ты снова бередишь рану, которая только что затянулась… — на глаза Мюжгян набежали слезы. — Я думаю о том, как будет мучиться несчастная завтра, уезжая… Да, Кямран, завтра Феридэ уезжает. Все уже готово. Теперь она больше не рассказывает мне ни о своей жизни, ни о том, что у нее на душе. Внезапный отъезд для меня тоже неожиданность. Когда я спросила, к чему такая спешка, Феридэ сослалась на письмо, полученное от мужа. Уверена, это неправда. Она бежит от тебя, сколько же бедная будет страдать? Я говорю это не просто так, Кямран. Боюсь, расставание будет для нее очень мучительным. Феридэ сильная, удивительно сильная, но она ведь женщина. Ты в долгу перед ней! За разбитую жизнь! Сделай все, чтобы в последние часы перед разлукой она была мужественной и спокойной. Постарайся.

Кямран стоял бледный как стена.

— Ты говоришь только о разбитой жизни Феридэ. А как же моя?

— Ты сам этого хотел.

— Не будь такой жестокой, Мюжгян!

— Пойми, если бы было иное положение, я бы и говорила иначе. Но что мы можем сейчас поделать?! Феридэ — жена другого, она связана по рукам и ногам. Да, вижу, ты тоже очень несчастен. Я уже не сержусь на тебя. Но делать нечего…

Весть об отъезде Феридэ быстро разнеслась по дому. Но никто об этом не говорил вслух. Ужин прошел в гробовом молчании. Азиз-бей выглядел еще более старым, разбитым. Он посадил Феридэ рядом, гладил ее плечи, брал за подбородок, поворачивал к себе ее лицо, смотрел в глаза и приговаривал: