Первое лето

— Левую натер, наверное... Пошли, ребятки!

Уверенность, что это именно Федькины следы, прибавила нам силы.

Но следы скоро пропали, и нам стало казаться, что эта погоня ни к чему не приведет. И в самом деле, тайга и тайга, разминуться в ней с человеком проще простого. Тут вся надежда на случай: «А вдруг выдохнется? Или что другое, ну, например, сломает ногу?..» Дядя Коля рассказывал, как однажды пошли двое старателей. Одному везло, другому не везло. И вот тот, кому не везло, взял да и обчистил того, кому везло. Обчистил и побежал было, да вдруг споткнулся и подвернул ногу, ну шага ступить не может. Приполз кое-как обратно: «Прости, бес попутал... Больше не буду!» Федька, конечно, не приползет. Но догнать его тогда будет нетрудно.

Под вечер, когда солнце коснулось горизонта, мы увидели охотничью избушку, о которой говорил геолог. Судя по всему, через ее порог давненько не переступала нога человека.

— Все, дальше я не ходок,— сказал Серега, кладя у входа свой рюкзак.

Дядя Коля тоже облегченно вздохнул, освободился от ноши. О нас с Димкой и говорить нечего. Мы устали за день и рады были посидеть или полежать на траве.

Нам еще Кузьма Иваныч говорил, что охотничьи избушки обычно ставятся с расчетом, чтобы рядом была вода, ручей или родник. Зимой проще — снег под руками. А летом и осенью таскаться за семь верст по воду кому охота? И еще тот, кто ставит избушку, обязательно учитывает направление ветров — сиверко задует, никакая печка не спасет,— ну и, конечно, наличие пушного зверя в окрестных лесах.

Недалеко от этой избушки бил родник. К нему вела еле заметная тропинка.

— Давайте, давайте, ребятки,— поторопил дядя Коля.— Костер и чай — это ваша забота. А мы с Сере-гой поднимемся во-он на ту горушку, посмотрим, что кругом деется.

— Это ни к чему,— недовольно проворчал Серега.

— А ну как Федька разведет костерок? Он хотя и подлец, каких поискать, а жива душа. Ему, слышь, тоже охота погреться. А мы тут как тут! А?

— Связался я с вами...— Серега нехотя встал и, закинув карабин за плечи, направился следом за дядей Колей.

Мы с Димкой прошли немного по ручью и увидели довольно глубокий шурф. Димка поковырялся в глинистой почве, вынутой со дна шурфа, и ничего не обнаружил.

— Ладно, пошли обратно,— вздохнул он, должно быть, вспомнив наш самородок.

Мы разожгли костер, повесили на таганок чайник с водой. Положив под голову рюкзак, я развалился в двух шагах от костра. Было тихо, меня обдавало теплом, и я не заметил, как задремал. И вдруг что-то разбудило меня, шорох или еще что, я и сам не знаю. Я приподнялся. Обхватив колени руками, рядом сидел Димка. Я пододвинулся к нему поближе и подкинул в костер смолистые сучья. Пламя взметнулось вверх, стреляя красными искрами. Не успели искры погаснуть, как из ельника вышел Федька.

— Тихо, без шухера! Пикните — задушу, как щенят.

Мы медленно поднялись и попятились к избушке.

— Бандюга ты...— с ненавистью сказал Димка.

— Бандюга и вор,— повторил я, с трудом ворочая языком.

Что мы могли сделать в тот момент? Федька был высок, жилист и хорошо вооружен — попробуй с таким справиться.

— А ну-ка заткнитесь,— спокойно продолжал Федька; наши слова отскакивали от него, как горох от стенки.— Кто с вами, кроме Николая Степаныча?

— А тебе-то что?

— Здесь как на суде — вопросы не задают, на вопросы отвечают,— поигрывая двустволкой, ухмыльнулся Федька.— Ну, что воды в рот набрали, гаденыши, я жду! Или хотите, чтобы я вас обоих задушил, как щенков? Так имейте в виду, за этим дело не станет.

— Сам ты гад,— просипел Димка.

— Ах, какие они герои! Они, видите ли, умеют хранить военную тайну! — издевался над нами Федька.— А ну говорите сейчас же, слышите, мне с вами разводить турусы на колесах некогда.

— Тебя все равно поймают, бандит,— снова просипел Димка.

— Это кто же меня поймает? Вы, что ли, с этим придурком дядей Колей? А ну цыц! — Он спокойно приблизился к стоявшему рядом со мной Димке и как-то вяло, лениво, будто нехотя, закатил ему оплеуху.

Меня как током всего пронзило. Сон на перевале, мое предательство во сне и сознание, что именно сейчас я должен доказать, что никогда не предам,— все смешалось в голове, закипело и заклокотало, ища выхода. Не помня себя, я рванулся вперед и налетел на Федьку с кулаками. Тот на какое-то мгновенье остолбенел и уставился на меня удивленным взглядом. Потом, чувствуя, что кулаками Федьку не проймешь, я впился зубами ему в руку.

— Ах ты, стер-рва...— услыхал я рыкающий голос и ощутил острую боль под ложечкой. У меня перехватило дыхание. В тот же миг Федька отшвырнул меня куда-то в сторону, ударом по голове снова свалил вскочившего на ноги Димку и, потирая правой рукой укушенную левую, продолжал: — Передай дяде Коле, что Федька хвостов не любит. Если они с геологом не отстанут, я подкараулю их на узкой тропе и всажу каждому по жакану. Вам тоже не поздоровится, мне терять нечего. Таких, как вы, надо душить в пеленках. А пока, так и быть, живите!— Он втолкнул нас в избушку — сначала Димку, потом меня,— захлопнул дверь и подпер ее слегой.

Мы слышали, как Федька перетряхивает наши рюкзаки. Потом он заглянул в окошко и сказал:

— Спасибо за золотишко, мне оно ой как пригодится,— и зашагал своей дорогой.

— Бандит... Ворюга... Фашист...— кричали мы ему вдогонку и — стыдно признаться — ревели, как маленькие. Ревели не от боли, а от обиды и бессилия.

Федька подпер дверь так крепко, что открыть ее без посторонней помощи нечего было и думать. Поневоле пришлось сидеть и ждать. Какое-то время в дверную щелку проникал свет костра. Потом костер потух и на землю навалилась сплошная темень. Окошко в стене еле-еле угадывалось.

— Митрий!

Мы застучали кулаками в дверь.

Дядя Коля нащупал слегу, отбросил ее и распахнул дверь настежь. Мы с Димкой вышли из избушки. Здесь, на воздухе, было немного светлее. Во всяком случае, мы видели не только звезды, которыми, оказывается, было усеяно все небо, но и силуэты деревьев.

Скула у Димки сильно распухла, ему трудно было говорить, поэтому в первые минуты он только мычал, тянул что-то нечленораздельное. Я тоже какое-то время не мог прийти в себя. Стоял и хлопал глазами.

— Я гляжу, вы, ребятки, с перепугу совсем языка лишились,— затеребил нас дядя Коля.

— Тут лисыс-ся...— наконец обрел дар речи Димка. То и дело хватаясь за щеку, он стал рассказывать

обо всем по порядку. Дядя Коля и Серега стояли, растерянно переглядываясь. Действительно, они искали Федьку вон где, у черта на куличках, а тот в это время спокойно перетряхивал их рюкзаки.

— Ну и ну!— развел руками Серега.

— А ты думал, это хаханьки?— буркнул дядя Коля.— Федьку голыми руками не возьмешь, хитер! Видишь, опять он, собака, обвел нас вокруг пальца.

— Возьмем, куда он денется,— уверенно сказал Серега.— Огонь надо разжечь, посмотрим, что этот бандюга здесь натворил.

Он наломал сушняка, сложил пирамидкой и принялся раздувать еще не погасшие угли. Когда пламя пробудилось, стало шевелиться, а потом и занялось в полную силу, отвоевав у темноты порядочное пространство, Серега опустился на колени и обшарил все кругом. Рюкзаки лежали пустые, смятые. Федька забрал все, что ему приглянулось, остальное раскидал подальше. Остатки съестных припасов, спички, даже кружки и ложки — все исчезло.

Дядя Коля особенно жалел опасную бритву. По его словам, это была какая-то особенная, редкая и дорогая бритва, кажется, немецкой фирмы.

— Зачем тебе бритва? Ты, дядя, и небритый хорош!— злился Серега.

— Я, паря, мечтал, когда ворочусь, то побреюсь, одеколоном побрызгаюсь...

— Это ты можешь сделать и в парикмахерской, не дорого стоит. А Федьке бритва вот так нужна. Ну просто необходима. Когда кончатся патроны, а мы прижмем Федьку к стенке, ему ничего не останется, как перерезать этой бритвой себе горло.