Страница 5 из 41
— Хорошо, — кивнул Леонид. — Давайте зайдем к Эрвину, закажем кофе, и я вам расскажу.
— Лучше к Альваро.
— Хорошо, — повторил Леонид.
— Папа очень дорожит научной репутацией. Каждый научный работник ею дорожит, но Папа однажды поскользнулся, и это… впечатляет. Я тогда с ним еще не работал. Бредихин занимался поиском очень коротких — миллиардные доли секунды! — переменностей в излучении звездообразных объектов. В основном, это были, естественно, кандидаты в черные дыры, но, кроме того, Папа отобрал четыре слабые звездочки с синхротронными спектрами: так излучают заряженные частицы в сильных магнитных полях.
В излучении одной из звездочек шеф нашел очень быструю переменность, не хаотическую, а с довольно сложным квазипериодом. Настолько сложным, что у Бредихина возникло подозрение — уж не иная ли это цивилизация? Он опубликовал результаты измерений и предложил несколько объяснений, среди которых была и гипотеза об искусственном происхождении сигнала. Пара строк в большой статье, но Папу освистали, будто тенора, пустившего петуха в Метрополитен-опера. Несколько месяцев спустя Бредихин сам же и доказал, что идея была ошибочной. Звездочка оказалась уникальным объектом: кратной системой, где две звезды нейтронные, еще одна, по-видимому, черная дыра, и, кроме того, две обычные звезды — желтый карлик и голубой гигант. Систему эту и сейчас изучают. Мы тоже, потому что у нас МАНИЯ. Такой аппаратуры пока ни у кого нет. Понимаете, почему Папа очень щепетилен и не любит идей… скажем так: слишком фантастических?
Теперь о передаче, которую вы видели. Две недели назад японцы наблюдали слабый переменный радиоисточник и, как это всегда делается, сообщили оптическим астрономам — информация сразу расходится по всем обсерваториям. Мы в ту ночь работали, и нужно было решать — переключиться на новый объект, который неизвестно что собой представляет, или продолжать плановые наблюдения. Я бы, наверно, не рискнул — взамен потраченного времени нам никто ничего не предложил бы, время на Кеке расписано на два года вперед. Но Папа затребовал точные координаты радиоисточника, который, кстати, уже успел погаснуть. Вспышка продолжалась около часа, но оставалась вероятность обнаружить оптический «хвост» — оптика обычно запаздывает, а более жесткое излучение запаздывает еще сильнее. Во всяком случае, когда речь идет о релятивистских объектах — ядрах галактик, черных дырах…
Если бы не точные измерения в радиодиапазоне, ничего бы у нас не получилось, ведь поле зрения телескопа Кека — доли угловой секунды. В час ночи мы получили от радиоастрономов точные координаты, еще через полтора часа удалось навестись на объект — слабую, девятнадцатой величины, переменную звездочку. Блеск уменьшался на глазах, еще пара часов — и вспышка в оптике тоже прекратится, да и рассвет приближался… В общем, серия получилась не такой длительной, как мы рассчитывали, но прежде, чем звездочка погасла, мы отсняли достаточно материала, чтобы проанализировать быструю переменность.
И тогда… Лайма, сейчас я хорошо представляю, что чувствовала Джоселин Белл, когда обработала наблюдения первого пульсара. И что чувствовал Хьюиш, когда мисс Белл положила ему на стол ворох бумаги с распечатками последовательностей сигналов… Пока мы с Папой отсыпались после ночи, Рена с Витей обработали результат. Им даже не пришлось использовать дополнительные программы, есть такие, для случаев, когда переменность очень сложная. Сразу выявились четкие последовательности, а когда их удалось сгруппировать… В общем, когда мы проснулись, Рена нас огорошила: мол, это ничто иное, как телевизионная развертка, чрезвычайно сжатый сигнал, во много миллионов раз, но если растянуть… что самое удивительное — по обычной программе, как это происходит в любом телевизоре. Они с Витей успели поиграть с величинами растяжений — сначала картинка была смазанной, потом слишком быстрой… потом стало понятно, что на экране человек… Это было потрясающее ощущение. Телевизионный сигнал из космоса! Причем не радио, а в оптике. По спектру было понятно, что излучал лазер — очень узкая и сильная линия кислорода и широкие слабые крылья. Кстати, по величине поглощения в крыльях мы и сумели оценить расстояние. Простите, вам это совсем… Просто хочу, чтобы вы поняли, как все происходило.
Первая мысль была: сигнал — отражение передачи земного телеканала. Но, во-первых, телевидение использует дециметровый диапазон, а не оптику и, тем более, не лазерную технику, а во-вторых, сигнал совпадал с координатами радиовспышки. Может, тело, отражавшее сигнал, было спутником-ретранслятором на стационарной орбите? Мы и это проверили. Стационарные спутники висят над экватором, а наша звездочка находилась высоко, в области галактического полюса. Но самое главное: линии межзвездного поглощения. По ним можно оценить расстояние — порядка ста парсек, точнее сказать невозможно.
Когда прошел первый шок, наступил второй. Телевизионный сигнал с расстояния сотен световых лет! Мы говорили друг другу: «Что-то здесь не так!» Но голова не верила, а руки делали. До вечера возились с растягиванием развертки. Потом была последняя наша ночь на телескопе. Даже мысли о плановом объекте не возникло — навелись на точку в небе, где вчера была звездочка, но ничего не обнаружили. Я отслеживал сообщения из других обсерваторий. Обычно оптики сразу пытаются отождествлять радиовспышки. Но сообщений не было. Нам повезло… повезло фантастически — самый большой в мире телескоп, самая чувствительная аппаратура для разрешения сигнала во времени…
Отоспавшись после второй ночи, мы собрались в Верхнем доме и посмотрели, что получилось. Вы видели. Человек на фоне комнаты, похожей на каюту или на отсек космической станции. Человек! Он что-то говорил, но не было звука. Витя пытался разобраться, а мы с Папой прогоняли картинку множество раз, пытаясь что-нибудь понять по движениям губ. Хотели убедиться, что это один из земных языков. Мы не могли заставить себя поверить, что это — человек с Земли, корабль с Земли. Сотни лет назад (или тысячи, если корабль двигался значительно медленнее света) не было на нашей планете цивилизаций, способных отправлять корабли не то что в дальний космос… Господи, тогда даже Америку не открыли! Мы решили… Нет, это Папа постановил: считать существо на экране человеком, считать, что он с Земли, считать, что корабль тоже наш, земной. Нам нужно было убедить себя… Лайма, я не представлял, как это сложно — мозг сопротивляется, говорит: не может быть, чепуха…
Мы предположили — без всяких на то оснований, — что человек говорит по-русски. Надо же было с чего-то начинать. Всматривались, пытались воспроизвести движения губ… Ничего не получалось. Мне показалось, что человек произнес слово «радость», это по-русски. Рена увидела слово «коридор»…
Наш наблюдательный сет на телескопе закончился, нужно было писать резюме для архива Кека. Что мы могли сказать? Формально — обнаружен слабый объект, «хвост» оптической вспышки, и что?
Лайма, есть отличие между нами и группой Хьюиша — они работали на своей аппаратуре и могли скрывать результат сколько угодно, хотя и на них коллеги смотрели косо, понимали, что получен необычный радиосигнал, а Хьюиш молчал. Кстати, в те месяцы в Кембридже работал российский (тогда — советский, конечно) физик Гинзбург, потом он стал Нобелевским лауреатом, но и в шестьдесят седьмом был очень известным ученым. Он тоже был неприятно удивлен скрытностью коллег, хотя потом и говорил, что скрытность была оправданна.
У нас ситуация более щекотливая, и Папа решил — ничего не говорить, пока сами не разберемся. Кому-то пришла идея обратиться к чтецу по губам. Если вообще можно идентифицировать язык… Чтец по губам в Ваймеа? К нашему удивлению, поиск по ключевым словам в базе данных обсерваторий на Мауна Кеа быстро привел к результату. К вам, Лайма. Простите, мы немного покопались в вашей биографии, но это не секретные сведения, верно? Нам больше не к кому было обратиться. Оставалась одна… тонкость, скажем так… Вы — сотрудник обсерватории Кека и обязаны отчитываться, какие работы ведете, кому и что переводите. А нам нужна была — пока, во всяком случае, — скрытность.