Страница 13 из 41
Перевалился змей на бок да приоткрыл один глаз. Тут же в пещере плела кудель деревенская девка Василиса. Ох, умна, ох, умна девчушка. Тинейджерка, как назвал бы сэр Гарольд. Ей уж девятнадцатый год, а замуж никто не берёт. То ли оттого, что лицом не вышла, то ли умом вышла даже с лихвой. И вот чего она удумала-то: ночью устроила переполох в своём доме, разворотила окно (и откуда только силища берётся в этом тощем теле?), оделась потеплее, взяла одеяло, кинула на пол берестяную портянку да потопала к пещере Горыни. Родичи поутру просыпаются, светёлку отперли не без труда и… Мать тут же и опрокинулась в обморок, отец побежал в церковь за писарем — у них в семье только Василиса грамоту разумела. Писарь-то им и прочёл бересту: «Меня похитил змей, пусть кто-нибудь да выручит. В. Прекрасная». Да уж, скромность — не её конёк. Теперь вот сидит, кудель прядёт, данную Горыней, — надо же как-то занять девку, на что-то приспособить, пока какой-нибудь заезжий витязь не пойдёт искать приключений на свою кольчужку.
Перевернулся змей на спину да лапами забалансировал на гребне. Спать так неудобно, зато только так почка и угомонилась. И вот в такой позе Горыня угодил в плен к Морфею. Ему почему-то приснился тот памятный день знакомства с аглицким рыцарем сэром Гарольдом Бесстрашным Убийцей Драконов. Всех змеев на своей стороне он поубивал не понять зачем, отчего с лёгкостью мог бы получить в жёны двенадцать принцесс и ещё пятнадцать полкоролевств в придачу. «Сэвен вис хаф кингдомс эт ол», — подсчитывал рыцарь. Что по-нашему значило: «Всего семь с половиной царств». Но не для того он драконов бил — процесс интересен поболе. И как только закончились пленённые принцессы да полкоролевства, направил он свои взгляды на восток: там у диких народов совершенно живые да необузданные драконы ещё остались. Однако шальные люди ещё под Изборском лишили его и коня, и доспехов, и всего наличного золота. Каким-то чудом ему удалось сохранить меч (как только Горыня заводил разговор про оружие, Гарольд делал грустные глаза и менял течение разговора) и расшитое благодарными принцессами исподнее. В таком-то виде он и явился к пещере да на ломаном языке вызвал змея на бой. Горыня в ту пору огородничал и криков не расслышал, а обнаружил немчуру мирно спящего в пещере в обнимку со своим мечом. До того незваный гость умудрился залезть в погреб и наесться сырой нечищеной брюквы. Ох, и испугался он, проснувшись от жаркого змеевого дыхания. Схватил меч да начал рубить им направо-налево спросонья, ничего не разбирая и крича только «Щит» да «Фак»… Ну про щит Горыня знал, а вот что за фак такой да как им бьются-то змею из русской глубинки неведомо.
Опосля Гарольд Бесстрашный Убийца Драконов угомонился, Горыня его накормил, напоил, спать на перину уложил… Так и завязалась их дружба. Сэр Гарольд всё рассказывал про подвиги, принцесс, королей да королевства, а змей поведал ему правду своей жизни. И вдруг Бесстрашный Убийца Драконов как-то сжался, заплакал, жизнь он, выходит, прожил зря, порубив столько таких замечательных и (частенько) ни в чём не повинных созданий. Каждый со своей особенностью, со своими привычками, родственниками — не просто зелень бессловесная. А ведь побед его не счесть, он сам путался — кому и когда, сколько и как отрубил голов, путал имена, года, места… Да и сам Горыня Змеевич частенько забывал всех витязей, им спалённых, съеденных да опозоренных. Так уж вышло, но два старца вдруг нашли общий язык. С тех пор сэр Гарольд дал зарок: ни одного дракона больше не обидит, а Горыня в свою очередь поклялся впредь не похищать селянок, не гробить жизнь витязям, не палить мирные посевы. Впрочем, клятва та уже лет пятьдесят как с успехом им выполнялась, с тех самых пор как прилетал лекарь и строго-настрого запретил мясную пищу, а сам Горыня обзавелся собственным огородом… Эх, хорошие были деньки… Гарольд направился куда-то на юг, в Бенгалию, и с десяток раз присылал весточку с гонцом-арапчонком, но последние годы как-то замолчал, видать, и сгинул в тех диких странах…
— Змейчик, змейчик, — закричала прямо в ухо девица. — Кудель сплела! Змейчик, да просыпайся же… — и пихнула в бок, аккурат в шрам от меча Вольги Мирославича угодила.
Горыня взвыл, вскочил, ударился головой о свод пещеры. Сгрёб девицу в охапку, занёс было над ней когтистую лапу. Глядела Василиса на него огромными синими глазами, вот-вот готовыми заполниться солёной влагой.
— Э… — опомнился змей. — Спицы нашла? Свяжешь мне пояс, широкий, в полтора десятка вершков шириной…
— А не то? — нагло спросила девица.
— Съем… — буркнул Горыня, отпустив девицу.
Такой ответ её вполне устраивал — совсем другое дело, это не запугивание какое-то детское, со спицами да веретеном Василиса П. уселась на ту же чурку.
«Ох, умна девчушка, ох, умна», — подумал змей, глядя с прищуром на мельтешащие спицы.
— А который час? — спросил змей, бродя по пещере, — о сне лишь мечтать еще возможно.
— Восьмой, змейчик, — не подняв головы ответила девчушка. — Солнышко уже встало…
— Да уж, — зевнул Горыня. — Ещё один раз встало солнышко… — и отправился за дровами…
— Выходи, чудище поганое! — глухо раздалось снаружи.
— Это к тебе… — буркнул змей Василисе.
Девица вязанье тут же и бросила, поправила свои схожие с паклей волосики, быстренько умылась из плошки да устроилась за спиной змея.
— Выходи на бой не на жизнь, а на смерть! — кричал витязь, высоко над собой поднимая меч (видать, для храбрости).
— Да иду я, иду… Куда ты торопишься, умереть всегда успеется… — ворчал змей.
И вот витязь пронаблюдал, как из маленькой пещерки выходит на свет старый змей, как распрямляется, как расправляет чешуйчатые крылья, как поднимает когтистые лапы и как оскаливает жёлтые зубы. Богатырь от удивления аж чуть меч не выронил, однако вдруг взял себя в руки и состроил лютую рожу для устрашения.
— Давай биться, чудище! — грозно прокричал витязь.
— Ну, кто из нас чудище-то… — Горыня пригляделся к противнику. — Ай да Назарка, ай да молодец…
— Ч-чего?
— Да молодец, говорю, Назарка… Вон кольчуга, я вижу, от Мирослава Владимировича, а башмаки железные от Кузьмы Федотовича — у него только такая большая лапа, вон как болтаются, я сам доспех когда-то носил… а ну-ка, — дракон сощурился да когтистой лапой попросил витязя повернуться. — Во-во… Так я и знал. Святослав Рязанский … Его клеймо… А вот тут, внизу, и моё — я его из этого доспеха и извлёк, как вы желток из яйца вынимаете…
— К-как?.. — тут богатырь меч-то и выронил окончательно.
— А просто, лапками… — поиграл Горыня острыми давно не стриженными коготками.
— Но отчего же Н-назар…
— Экий ты непонятливый, ну и поросль молодая пошла… — вздохнул Горыня Змеевич. — Святослава Рязанского я разорвал на части, латы почти не тронул… Мирослава Владимировича спалил пламенем, ну а Кузьме Федотовичу пришлось туже всех… Вот от него и остались одни ботинки, — слукавил змей, не без радости разглядывая белого как снег витязя. — Ну, как тебя величали-то, самоубивец?
И раздвоенный язычок быстро пробежался по верхней губе — вышло кровожадно и эффектно.
— Н-никита К-к…
— Кожемяка?
— Нет, К-к…
— Кузьмич?
— Нет, К-к…
— Костромской?
— Да, пусть будет К-костромской, — кивнул парень.
— Эх ты, даже на прозвище рыцарское не заработал… Вот что, я не завтракамши… — осторожно коготком приподнял Горыня шлем с головы витязя. Совсем мальчишка, поди и шестнадцати годков нету. — И давай не портить день с утра, а порешаем дела наши сразу… Лады?.. Василиса! Вот твоя В. Прекрасная, отрок, забирай её, и чтобы я вас здесь через четверть часа не видел, а не то, — и немногозначительно кратким жестом объяснил, что за участь ждёт обоих. — И будьте счастливы, умерши в один день! — улыбнулся в завершение Горыня.
Витязь ошарашенно переводил взгляд с Василисы на Горыню и обратно. Казалось даже, будто и не ведает кого бояться больше. Наконец-то он осмелел и спросил: