Страница 17 из 40
И опять пришли каникулы…
Моток ржавой проволоки был придавлен куском бетонной плиты. Вовка Курочкин выпрямился, отдышался, посмотрел на руки. Грязные ладони горели огнем. За полчаса невероятных усилий одно кольцо Вовке удалось вытащить, но этого было, кажется, мало. Проволока, несмотря на свою толщину (примерно как те большие гвозди, что лежат у папы в сарайке, в ящике), была довольно мягкая и для дела подходящая. А Толбуз нашел возле паровозного круга[5] проволоку потоньше, но такую тугую, что и вдвоем не разогнуть. Она была смята в бесформенный комок, с которым вряд ли что можно сделать. Толбуз под каким-то невнятным предлогом отказался идти на стройку, и Вовка подозревал, что его дружок просто-напросто струсил.
Время поджимало. Вовка, озираясь, обмотал проволочные кольца пыльной бумагой, оторванной от цементного мешка, ухватился покрепче, глубоко вдохнул и дернул что есть силы. Его противник неожиданно сдался, и Вовка, потеряв равновесие, упал навзничь на рассыпанный по земле щебень. Мальчик терпел боль, стиснув зубы. Шуметь было нельзя, потому что выскочит из вагончика сторож, пьяный мужик, начнет орать плохие слова и размахивать ручкой от сломанной лопаты. Жалко ему куска проволоки! Стройка большая, а этот моток все равно бросили.
Вовка медленно встал, повел плечами — больно! Зато проволока свободно лежала на земле. Отпилить кусок сейчас? Вовка не знал, сколько надо проволоки, чтобы сделать обруч диаметром один метр. Он нащупал в кармане маленький почти лысый трехгранный напильник. «Возьму всю, — подумал мальчик, — тут всем хватит. И Толбузу, и ребятам. Кого отпустят».
Он ухватил моток покрепче и почти бегом выбрался за забор стройки, благо три доски в нем были выломаны. Потом, в безопасности, Вовка взялся за проволочный «хвост» и дальше потащил проволоку волоком ближним путем домой, в сарайку.
Мама не ругалась, только вздохнула и сказала:
— Снимай рубашку. И штаны тоже. На тебе все прямо огнем горит.
На следующий день Толбуз с Вовкой пришли в сарайку и осмотрели богатство. Теперь можно не спешить. Потому что «максимум Персеид», как сказал Андрей Дементьевич, ожидается двенадцатого августа. А сегодня только третье. Вовка достал с полки отцовский складной метр:
— Давай делать?
— Давай!
Мальчики принялись за работу.
Проволоку зажали в тиски. Вовка снял с гвоздя отцовскую ножовку, попробовал пилить. Вроде бы получалось, но, когда осталось немного, такое, казалось бы, крепкое полотно со звоном лопнуло.
— Ох, и влетит тебе, Вовка, от папы!
— Не-а, не влетит. Мы же не самострел делаем.
— Вовка, а что такое «максимум»?
— Не знаю.
— А как пилить будем?
— Эту так отломаем. А вторую обломком отпилим. Диаметром ровно метр, покрашенное цинковыми белилами, кольцо вскоре победно сияло в полумраке сарая.
— Смотри, Кура, законно[6] получилось!
— Чур, мое будет!
— Ладно. А мне?
— Тебе завтра сделаем. Айда купаться!
— Вода уже холодная…
— На «песчанке» теплая. Идешь?
— Ладно, пошли.
Уговорить родителей на ночную вылазку было делом непростым, но Вовке удалось. Под клятвенные обещания помогать по дому и хорошо учиться в следующем году (хотя Вовка и так был твердым хорошистом) отец согласился сопровождать юного астронома ночью на берег Волги, для «научного наблюдения» за метеорным потоком Персеид.
А Сашке не повезло. Мать отпускать его боялась, даже в сопровождении Вовкиного отца, а Сашкин отец работал в ночную смену и пойти не мог. Сашкин отец хотел сводить сына в другой раз, когда будет у него отсыпной-выходной, но потом небо заволокло тучами, пошли дожди, а когда они кончились, то и максимум потока кончился тоже. И мерзнуть из-за двух-трех метеоров смысла не было.
Вовка взял Сашкино кольцо, потому что оно было поровней.
Мальчик ходил иногда с отцом на ночную рыбалку и вставал, бывало, затемно по грибы, но на рыбалке смотрят на кивок, а не на небо, в далекий же грибной лес приезжают к рассвету, продремав всю дорогу в тряской и тесной машине.
Редкие огни другого берега Волги почти не мешали, а ночная Кинешма спала сзади, на высоком берегу. Отец привязал кольцо четырьмя шпагатами к двум чахлым деревцам, выросшим между береговых валунов. Вовка уселся на раскладной брезентовый стульчик. Отец забросил удочку со светящимся поплавком.
Сначала Вовка не знал, что искать. Но отец подсказал:
— Видел, звездочка упала? Вот их и считай, какие видишь через круг.
Метеоры бесшумно летели, казалось, из одной точки неба. Как будто там, в этой точке, открывается труба, из которой сыпались зажженные головки спичек. Отец засек время. Вовка деловито записал его в тетрадку, подсвечивая квадратным фонариком.
Зрелище завораживало, но шея уставала от необходимости смотреть вверх, через кольцо. Зад тоже болел от неудобного брезентового стульчика, однако Вовка терпел. Каждый метеор, пролетевший в границе круга, должен быть сосчитан. Вовка ставил палочки вслепую, не глядя в тетрадь. И становилось совсем не жарко. У Волги и в жару свежо, а ночью в августе и подавно. Но час наблюдений надо выдержать, час, ни минуты меньше! Иначе они потеряют научную ценность, и Андрей Дементьевич не сможет, как обещал, отослать их в московский планетарий. А это как-никак главный астрономический кружок Советского Союза.
— Пап, сколько время?
Отец посмотрел на свою «Победу»:
— Без пяти час, еще пять минут тебе.
«Как-нибудь выдержу», подумал Вовка. У него замерзли руки, держащие тетрадь и карандаш, затекла шея и болел зад. А еще сильно хотелось писать, есть и спать. И в этот момент он увидел…
Один метеор, не подчиняясь общему движению, пролетел навстречу потоку, снизу вверх, наискосок, возникнув ниже, чем остальные гасли, и погаснув там, где они зажигались.
— Папа, пап, ты видел, а? Видел?
— Вижу, вижу. Клюет. — Отец выдернул леску из воды: — Ну-ка, посвети…
На конце тонкой лески висел маленький, в половину ладошки, ёрш, растопырив все свои колючки.
— Пап, а тот метеор ты видел? Ну, который летел им всем навстречу?
— Нет, сына, не видел. Я на поплавок смотрел. Как метеор может навстречу лететь? Это военные ракету запустили. Есть такие ракеты, осветительные. Ты хорошо рассмотрел?
— Не-а, он быстро погас.
— Может, показалось? Ты устал.
— Нет, пап, я точно видел.
В эту ночь Вовке приснился метеорный дождь. И один непокорный метеор, летящий навстречу потоку. Эта картина далекого детства отпечаталась в его мозгу на всю жизнь.
Жизнь не ждет и не останавливается. Незаметно летели годы. И приходило взросление. Как-то незаметно Рыба перестала быть Рыбой, а стала сначала Наташкой, потом Наташей, а потом, в мыслях обоих друзей, — Наташенькой. Она перестала играть в мальчишечьи игры, стала тихой и задумчивой. Это было началом ее взросления.
Сашка стал чувствовать себя уязвленным, если Наташа разговаривала с Вовкой, то же испытывал Вовка от Наташиных знаков внимания к Сашке. Неразлучные прежде друзья стали ссориться. И это было неизбежным их взрослением.
В конце девятого класса Сашка и Вовка ждали Наташу у подъезда. Сашка выпалил: «Выбирай, кто тебе нравится, я или он!». Наташка посмотрела на них точь-в-точь, как смотрит мама, когда сын нашкодит. Она смотрела долго, переводя взгляд с одного на другого, и в ее глазах прыгали довольные чертики. Потом усмехнулась и сказала:
— Дураки вы оба.
И ушла, по-взрослому качая юбкой. Бывшие друзья молча разошлись.
Когда тебя подводит лучший друг, ты не просто лишаешься друга, ты лишаешься веры в дружбу и навсегда остаешься одиноким. Бывает и такое взросление.
Никто в любви Наташе так и не признался, никто никого не предал, но эта готовность к предательству, готовность сменить дружбу на любовь убила их наивную детскую дружбу.
5
Устройство для разворота паровозов.
6
Хорошо, отлично — местный мальчишеский жаргон.