Страница 4 из 82
— Забыл! — удовлетворенно хмыкнул художник. — Вот там зеркало в углу, погляди, вдруг поможет. Хотя, сказать по правде, никому не помогает. Мне — тоже.
ЗАГРЕЙ подошел. Он знал, что увидит отражение, но все равно немного боялся. А вдруг — нет? Но отражение явилось. Лицо с курносым носом, немного детским ртом и круглыми удивленными глазами — то ли серыми, то ли зелеными. Русые растрепанные волосы — облик вечного подростка, который почему-то хочет выглядеть взрослым.
— Ну, видишь отражение? — спросил художник, не поворачивая головы и азартно кладя мазки — спешил закончить подмалевок.
Художник фыркнул, нехотя отложил кисти и подошел. Его отражения в зеркале не появилось, но зато Вин увидел отражение ЗАГРЕЯ.
— Как это у тебя, а? — голос художника задрожал. Плечи поникли.
— Я же сказал: всегда был здесь. Зеркало знает и видит меня. Я могу создавать отражения, — добавил Загрей с ребячливой гордостью.
— Вижу.
— Ты врешь! — Вин дрожал, хотя в комнате было нестерпимо жарко — с ЗАГРЕЯ пот так и катился.
— Я тут родился, — упрямо повторил ЗАГРЕЙ.
— Уходи, — прохрипел Вин. — Мне надо работать. И зеркало возьми, мне оно ни к чему.
Он кинулся к мольберту. Принялся спешно скрести мастихином по холсту. — Не получилось. В первый раз не получилось. ЗАГРЕЙ взвалил зеркало на спину.
— Время… я потерял время… — бормотал художник.
ЗАГРЕЙ вышел из комнатушки художника. На лестнице его обдало холодным воздухом, и он задрожал.
ЗАГРЕЙ накинул черную блестящую куртку, сунул гранат в карман и вышел из дома. Куртку ему подарила Прозерпина. У мужа стащила. Шикарная куртка. Каждый день выглядит как новая — кожа сверкает, заклепки так и горят. Одно неловко: велика и в плечах, и по длине. Сразу видно — с чужого плеча.
Дойдя до перекрестка, ЗАГРЕЙ остановился, прислушался. Было тихо. Значит, Титанов рядом нет. Уже несколько дней ЗАГРЕЙ их не видел. Это могло бы обрадовать, если бы не было так подозрительно.
ЗАГРЕЙ шел по знакомой улочке — слева и справа глухие заборы, без дверей, без ворот. Улочка петляет, заборы вьются и с каждым извивом становятся все выше и выше. Почва медленно понижается. Вскоре булыжник не различить — под ногами чавкает ржавая вода. А заборы уже так высоки, что теряются в сизом тумане с реки. Наконец последний поворот, знакомая ржавая дверь и рядом узенькое окошечко, забранное решеткой.
ЗАГРЕЙ постучал в дверь.
Окошко приоткрылось.
— Чего тебе? — рявкнул хриплый голос. Тот, что рыкал изнутри, попытался закрыть окошко.
— Ты слишком тороплив, Тантал, никогда не выслушаешь до конца. Я тебе гранат принес.
Изнутри раздалось недовольное рычание, потом ржавая дверь приоткрылась.
— Заходи.
ЗАГРЕЙ вложил в протянутую лапу гранат и вошел. Слышно было как жадно, давясь, Тантал ест гранат вместе с косточками.
В тусклом свете одной-единственной лампы можно было различить груды добра на полу. Вот сложенные одно к одному нарядные платья, вот туфли — все непригодные для здешнего климата, но красивые, изящные, как изгибы Флегетона. Вот груда колец. Сокровища, которые можно лишь собирать, но никак нельзя использовать — воистину танталовы муки. То, что лежало внизу, на скользком каменном полу, давным-давно сгнило и покрылось пушистой белой плесенью. Вещи, лежащие сверху, хранили еще запахи, чуждые подвалу — легкий аромат духов, дорогого мыла, лаванды.
ЗАГРЕЙ оглядывал все это с таким видом, будто танталовы сокровища его не интересуют.
— Для Проськи пришел искать, что ль?
Тантал не скрывал, что ненавидит Прозерпину. Ее многие ненавидели — за то, что она легко могла упорхнуть отсюда на долгие девять месяцев. Ни у кого больше такого права не было.
ЗАГРЕЙ пожал плечами:
— Может, и для нее. Только она эти вещи не ценит.
Соврал. Не для Прозерпины искал — для себя. Что-нибудь необыкновенное, что будет значить очень много в этом мире. ЗАГРЕЙ не знал, что именно он ищет. Даже не догадывался. Но знал, что ЭТО должно существовать. Он присел на груду пиджаков. Все — разрезанные на спине и от всех, даже от новых, пахнет сыростью. Тантал не имел права ничего взять. Но ЗАГРЕЙ мог. Однажды он тайком взял пиджак и зашил разрез на спине. Только почему-то нитки стали со временем белыми, а пиджак так и остался черным.
— Бери, что нравится, и вали отсюда, — буркнул Тантал.
— Я ничего не нашел.
Тантал с изумлением оглядел груды одежды и украшений.
— Ничего? — переспросил.
— Ну да. Ничегошеньки. Черный плащ есть?
— Нету..
— А где Прозерпина их берет?
— Не знаю. Не у меня.
— А черные очки?
— Тоже нету.
ЗАГРЕЙ взял с соседней кучи лиловое шелковое платье.
— Вот это возьму.
— Проська его не наденет, — фыркнул Тантал.
ЗАГРЕЙ не стал спорить. Скомкал тончайший шелк и сунул в карман.
Дома дрогнули, мостовая дрогнула, дрогнуло даже небо — зеленое с ржавыми хлопьями облаков. Титаны! Их поступь узнают издалека — те, кто может слышать. ЗАГРЕЙ спешно нырнул под арку и прижался к влажной стене. Грохот приближался. Теперь уже дрожало не все здание, а каждый камешек, каждый кирпич. Стекла дребезжали пронзительно и тонко, одно не выдержало безмерного страха, лопнуло, осколки тусклыми ледышками посыпались вниз. Остальные уже визжали, корчась в рамах. Наконец в проеме арки возникла серая грязная голень, стянутая рыжими ремешками, колено, похожее на безобразный красный нарост, и часть бедра. Край туники был порван и вымазан чем-то бурым. Титан сделал еще один шаг, и огромная нога исчезала. Потом появилась другая нога — потоньше, постройнее, в лаковом сапожке и черной брючине. Грохочущий шаг, звон еще одного лопнувшего, не вынесшего напряжения стекла, и эта нога тоже исчезла. Титаны прошли.
ЗАГРЕЙ перевел дыхание и выбрался из-под арки. Грохотало уже где-то на соседней улице. Но кроме грохота можно было различить легкое цоканье копыт. Из-за поворота появился всадник на сивой худущей лошади. Он был длинен как жердь, в серебряных доспехах. Серебро почернело от времени, лишь кое-где выпуклости чеканки тускло посверкивали. Длинные сивые волосы всадника были точь-в-точь, как грива его лошади — можно было подумать даже, что он эту гриву остриг и соорудил из конских волос парик.
— Куда они пошли? — спросил всадник, останавливаясь подле ЗАГРЕЯ.
— К реке, Деймос, они пошли к реке. Они всегда идут к реке. Как кони — на водопой. В Тартаре слишком жарко. Из Флегетона не напьешься…
— Чушь! В Тартаре они не были уже лет двести! — Деймос поправил серебряный нагрудник.
— Но им положено быть в Тартаре, — ЗАГРЕЙ спорил не из любви к истине, а потому, что он всегда спорил с Деймосом.
— Да ты дурак! Зачем держать Титанов в Тартаре?
Деймос пришпорил коня и помчался к берегу. Да, все знают, что Дит не держит Титанов в Тартаре, но непременно говорят: «Они должны быть на дне Тартара». И сразу становится не так страшно.
ЗАГРЕЙ не знал, куда идет — еще не придумал цель, хотя ломал над этим голову с утра. Самое сложное: придумать, зачем тебе надо идти именно по этой улице именно к этому перекрестку. Он шел просто так — бесцельно.
На перекрестке стояла девушка в длинной белой рубашке. Рубашки эти выдают перед посадкой в ладью. Их надевают уже здесь, а прежнюю одежду сдают Танталу.
— Я так и знала! Так и знала! — воскликнула девушка с торжеством в голосе. Она видела ЗАГРЕЯ впервые, но обратилась к нему, как к хорошему знакомому. Сразу видно, новенькая. Новички часто обращаются именно к ЗАГРЕЮ.
В зеленоватом свете кожа ее казалась очень бледной. Впрочем, на этих улицах не встретишь людей с румяными щеками. Толстые бывают — румяных нет. Девушка была худой, как спичка. Ее прозрачные белые руки напоминали водоросли, шея походила на тонкий стебель, который вот-вот переломится под тяжестью головы.