Страница 4 из 12
Следующий абзац не слишком вяжется с предыдущим, но все-таки почему-то хочется рассказать о том,
Их рвут необычным путем. Втискиваешь руку необычным путем, с усилием продвигаешься, схватил на ощупь что-нибудь, деранул, вытащил, поднес ко рту, осмотрел; если не гланды – откинул в сторону.
По телефону начальники людей пугают. Снимаешь трубку, и слышится утомленное:
– Александр Владимирович… вы – русский?
Секундная пауза (потому что за таким вступлением обычно следует: «Так какого же ражна-а!!!»), во время которой судорожно вспоминаешь все, что исполнил и как исполнил, все вспомнил, что исполнил, ничего не нашел, истомился до того, что устал, будь что будет, и говоришь вяло:
– Русский…
– Хорошо, – говорит начальник. Он сейчас на тебя анкету рисует, и ему нужно заполнить графу «национальность».
О командирах и помощниках плохо не говорят. Со смертью начальника вспоминается только хорошее.
– Погиб?!
– Да-а!!!
Минута молчания, потом общий хохот.
Личным составом на флоте называют моряков, матросов срочной службы.
Моряки у нас делятся на нормальных и ненормальных.
Нормальный моряк должен быть постоянно чем-то напуган, должен быть постоянно в чем-то уличен, виноват должен быть и ходить должен с видом недоделанной работы.
Если моряк не напуган, значит, он нагл и ненормален. – Вы нагл! – говорят ему. – И ненормален!
Для любви. Вызываешь к себе личный состав и спрашиваешь его:
– Ну-у, голубь мой сизокрылый, когда же мы будем любить друг друга? Когда? Когда в наших отношениях наступит взаимность. Не могу же я любить только в одну сторону. Должна же быть хоть какая-то отдача. Я иду к вам навстречу днем и ночью, стирая ноги до отростка, а вы все удаляетесь и удаляетесь. Когда это прекратится?
У моего старпома вопросы любви к личному составу имели временные ограничители.
– Значить, так! – объявлял он. – Командирам подразделений с семнадцати тридцати и до восемнадцати заниматься с личным составом любовью.
При взгляде на моего старпома из глубин памяти всегда всплывал огромный фанерный чемодан с надписью: «Привет из Фрунзе». И еще он говорил:
– Инструкция – это дополнение к Конституции, – а потом добавлял перед строем: – Кос-ми-чес-кие ко-раб-ли вовсю… (секундочка, приличный аналог подберу) вовсю сношаются на орбите, а у нас до сих пор личный состав спит на вахте! Захмуддинов!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть!
– Полезай на кнехт! Полез.
– Сделай ласточку.
– Ну, товарищ капитан второго ранга…
– Не «ну», а ласточку я сказал. Захмуддинов делает ласточку. Старпом любуется.
– Спинку дай!
Дал спинку. Ласточка – это такая поза, когда, стоя на кнехте на одной ноге, наклоняешься вперед, спина и еще одна нога, поднятая в заднюю сторону, должны быть параллельны линии горизонта, а руки нужно расставить. Получается ласточка.
– Так вот, товарищи, – говорит старпом, отлюбовавшись, – вот эта ласточка обгадила нам всю малину!
Как-то у нас не было корабля, все шлялись без дела, и вот старпом решил с утра всех занять, решил провести занятие. Вызвал меня и говорит:
– Химик, проведешь завтра лекцию «Оружие массового поражения». Договоришься с кабинетом. С восьми и до восемнадцати.
Десять часов подряд.
– Так… товарищ капитан второго ранга, они ж за десять часов обалдеют.
– Ни-че-го, не обалдеют! Так, ладно, завтра я сам проведу занятие. На тему «Воспитание личного состава». С восьми и до восемнадцати. Учись, химик, пока я жив, как надо проводить занятия.
С утра собрались в кабинете. Входит старпом.
– Встать! Смирно! Вольно! Сесть!
– Дежурный! Приготовить доску.
Дежурный готовит доску, протирает ее и кладет мел.
– Так! Командирам подразделений доложить о наличии личного состава и о наличии у личного состава конспектов и ручек.
Командиры подразделений встали и доложили. Старпом берет мел и пишет на доске печатными буквами:
– МАТРОСА НАДО ЗАДОЛБАТЬ! – и со стуком ставит восклицательный знак, отчего мел разлетается.
– Дежурный! Мел!
Дежурный подает еще один кусок мела.
– Вы все не читаете классиков, – обращается старпом к аудитории. – А что говорят классики? Классики говорят: если вы матроса не поставите раком, то он вас поставит раком! Кто это написал и где? Кто знает? Командир бэче один? Кто это написал? Не знаете? Сядьте! Так, командир бэче два, тот же вопрос: кто это написал? Не знаете? Сядьте! Никто не знает? Это написал Леонид Соболев в «Капитальном ремонте»! Так, всем законспектировать.
Какой-то лейтенант в глубине хихикнул. Старпом заметил.
– Лий-ти-нант! Встаньте! Я вам, вам говорю! Да, вам! Представляться надо, когда к вам обращаются. Вот, товарищи, лейтенант! Он, может, только вчера из сперматозоида вылупился, а уже хихикает! Запомните, лейтенант, я в сто, нет, я в тысячу раз умнее вас. И поэтому я ваш начальник, и поэтому вы должны выполнять мои распоряжения. Вот где ваш конспект? Чей это лейтенант? Командир подразделения! А-а, вот чей это лейтенант. Тогда понятно…
И до восемнадцати часов старпом ни разу не запнулся. Теперь самое время сказать, что же такое у нас офицер?
Офицер у нас – это двуногое, лишенное совести и памяти. Офицер врет. И врет он не как все люди: он непрерывно врет. И вообще у офицера есть только два состояния: он либо врет, либо оправдывается. Но и оправдываясь, он все равно врет.
– И что это за офицер пошел? – говорил при мне один адмирал.
И мне тогда хотелось ему возразить, мне хотелось ему сказать, что сам офицер «пойти» никуда не может. Несмотря на то, что офицер живет ногами, переставляет он их только по приказанию и только по подразделениям: делай – раз! делай – два!
Может, это кому-то напоминает деревянных солдатиков? Кому хочешь, может, и напоминает, но только не мне. Наше офицерство я люблю. Я сам к нему принадлежу. Поэтому офицерство я понимаю. И если офицер говорит: «Я служу Родине бескорыстно, то есть за деньги», – я понимаю, о чем он говорит. Остальные не понимают, и это их возмущает. Возмутившись, они начинают орать и плескать руками, как бакланы над мусорной кучей. Ублюдки, одним словом, клюв бы им загнуть!
И государство о нем заботится. В чем видна эта забота? Она видна в новых образцах военной техники.
Офицер как животное: все это понимает, а сказать не может. Просто обструкция какая-то, клянусь мамой!
А иногда слышишь, как кто-нибудь там наверху говорит кому-нибудь тоже там наверху об офицере:
– Передайте ему мою твердую уверенность.
И уверенность со стуком падает вниз по ступенькам – шлеп, шлеп, шлеп (а возможно, и «тах, тах, тах») – и передается.
И в груди от этой уверенности как-то теплеет. Ну просто как от колбасы твердого копчения. Хорошо как-то. И служить хочется.
Офицеру раз в году хочется повеситься: при возвращении из отпуска. А если так получилось, что ты съездил в отпуск дважды, то и повеситься хочется два раза.
Из отпуска тебя отозвать может только начальник штаба флота. То, что он может, я лично не сомневаюсь, но тебя вызывают все кому не лень… А ты не приезжаешь.
– Почему вы не прибыли?
– Телеграмму не получил, товарищ командир!
– Как это «не получил»? Как «не получил»? У нас и квиток имеется. О вручении. Где у нас квиток? Сейчас! Найдем квиток и разберемся!
Ищется квиток и… не находится. А однажды я им послал в ответ: «Саша ушел в горы. Сообщите, надо ли искать. Целую. Мама».