Страница 49 из 70
Николай Д. происходит из бедной крестьянской семьи, которая жила в Слонимском уезде, Гродненской губернии, занимаясь крестьянским хозяйством. Отец, кроме того, прирабатывал на заводе в качестве чернорабочего. Детей в семье было трое. У Николая два брата, из которых один – старше, а другой – моложе его. Отец его пил мало и редко, с женой не дрался, детей бил, но редко и только «за дело». Характер у отца – злой и раздражительный. Несмотря на это, семья жила довольно дружно и особого разлада в ней не было. В 1915 году ей пришлось, при отступлении русской армии, бежать, и она переселилась в Гомель. Здесь, верстах в 50 от города, отец получил участочек земли и кое-как устроился; хотя и бедно жили, но имели свою лошадь, корову, телку и несколько овец. Николай и его младший брат попали на казенный счет в гимназию, но проучились там очень недолго. Николай утверждает, что дошел в гомельской гимназии до 5 класса, но при проверке его знаний оказалось такое полное отсутствие всяких следов гимназического образования, незнание даже названий предметов, которые он должен был изучать в третьем или четвертом классе, что в лживости его уверения, будто он прошел 4 класса гимназии, не остается, ни малейшего сомнения. Его образовательный уровень очень низок, он очень малограмотен. Учился, по собственному признанию, неважно. Умственных интересов не имеет никаких; из литературы кое-что читал в тюрьме: русские сказки, некоторые рассказы Гоголя и Тургенева. Умственно он развит мало, его мышление работает медленно и вяло, с эмоциональной окраской злобного характера. Он – зол, раздражителен, мстителен и жесток, склонен к выражению раздражения в насильственных формах, по-видимому, притом, самолюбив, довольно хитер и очень лжив; в разговоре часто противоречит себе. Его узкое лицо, со злыми, серыми глазами, с небольшим, несколько вздернутым вверх носом, бледное и довольно угрюмое, производит неприятное, отталкивающее впечатление. Покончив с школьными занятиями, которые его нисколько не привлекали, он одно время торговал папиросами и газетами, а в 1918 году, по уговору старшего брата, поступил добровольцем в армию, сражался в Сибири против Колчака, под Петроградом – против Юденича, участвовал в усмирении Кронштадтского бунта, в боях против Антонова и против Врангеля. На фронте пробыл около 4 лет, в боях участвовал часто, участвовал не раз и в штыковых атаках. Сначала бывало страшно, бывали случаи, что он убегал с линии, но потом привык. Бывали случаи, что он добивал раненых. Об одном таком случае он вспоминает не без удовольствия: один раненый поляк долго отстреливался ручными гранатами и Д., сильно разозлившись, с удовольствием его приколол штыком, при чем находит, что процесс втыкания штыка в тело малозаметен и что убить человека вообще ничего не стоит, однако «у всякого есть жалость» и у него, – как у других. За время своей военной службы Д. болел малярией, дважды был ранен пулями, один раз в голень, другой – в бедро и однажды – сильно контужен под Кронштадтом. После этой контузии он вылежал более 2 месяцев и стал страдать эпилептическими припадками. О военной службе он, в общем сохранил недурное воспоминание, только к виду крови он привыкнуть не мог, и она на него всегда производила неприятное впечатление. Его товарищ по преступлению – Б. – рисует его как человека очень злого и рассказывает, что он бил Люляеву топором с большим ожесточением, «даже зубами скрипел». В его прошлом есть один условный приговор к шестимесячному заключению за кражу, в 1922 г., один привод за дезертирство в 1923 году и приговор за дезертирство к 6 месяцам лишения свободы в 1923 году. По поводу истории этих преступлений он дает какие-то путанные и противоречивые объяснения, из которых ясно только одно: в 1922 году он украл у кого-то белье, его догнали, избили и арестовали; его дезертирство также не было случайным опозданием из отпуска, как он хочет представить, а было сознательным уклонением от военной службы. Он производит впечатление человека опустившегося и совершенно обленившегося, отбившегося от своей семьи, которая, по-видимому, порвала с ним всякую связь, безнадежно махнув на него рукой; да и он о семье мало вспоминает. Центральным признаком его является склонность к выражению злобного раздражения в насильственных формах и к бесшабашной жизни, без плана и регулярного труда, со скитанием по улицам и притонам большого города, с удовлетворением своих органических потребностей то путем милостыни, то путем недлительной и неутомительной случайной работы, в роде носки пассажирских вещей, то путем преступления. Он совершил лишь одно бандитское нападение с убийством Люляевой, но в нем чувствуется уже профессионал-бандит, рождающийся из криминолоида. Самое пребывание его в Москве имеет, в сущности, лишь одно основание: желание пых формах, повидимому, притом, самолюбив, довольно хитер и очень лжив; в разговоре часто противоречит себе. Его узкое лицо, со злыми, серыми глазами, с небольшим, несколько вздернутым вверх носом, бледное и довольно угрюмое, производит неприятное, отталкивающее впечатление. Покончив с школьными занятиями, которые его нисколько не привлекали, он одно время торговал папиросами и газетами, а в 1918 году, по уговору старшего брата, поступил добровольцем в армию, сражался в Сибири против Колчака, под Петроградом – против Юденича, участвовал в усмирении Кронштадтского бунта, в боях против Антонова и против Врангеля. На фронте пробыл около 4 лет, в боях участвовал часто, участвовал не раз и в штыковых атаках. Сначала бывало страшно, бывали случаи, что он убегал с линии, но потом привык. Бывали случаи, что он добивал раненых. Об одном таком случае он вспоминает не без удовольствия: один раненый поляк долго отстреливался ручными гранатами и Д., сильно разозлившись, с удовольствием его приколол штыком, при чем находит, что процесс втыкания штыка в тело малозаметен и что убить человека вообще ничего не стоит, однако «у всякого есть жалость» и у него, – как у других. За время своей военной службы Д. болел малярией, дважды был ранен пулями, один раз в голень, другой – в бедро и однажды – сильно контужен под Кронштадтом. После этой контузии он вылежал более 2 месяцев и стал страдать эпилептическими припадками. О военной службе он, в общем сохранил недурное воспоминание, только к виду крови он привыкнуть не мог, и она на него всегда производила неприятное впечатление. Его товарищ по преступлению – Б. – рисует его как человека очень злого и рассказывает, что он бил Люляеву топором с большим ожесточением, «даже зубами скрипел». В его прошлом есть один условный приговор к шестимесячному заключению за кражу, в 1922 г., один привод за дезертирство в 1923 году и приговор за дезертирство к 6 месяцам лишения свободы в 1923 году. По поводу истории этих преступлений он дает какие-то путанные и противоречивые объяснения, из которых ясно только одно: в 1922 году он украл у кого-то белье, его догнали, избили и арестовали; его дезертирство также не было случайным опозданием из отпуска, как он хочет представить, а было сознательным уклонением от военной службы. Он производит впечатление человека опустившегося и совершенно обленившегося, отбившегося от своей семьи, которая, по-видимому, порвала с ним всякую связь, безнадежно махнув на него рукой; да и он о семье мало вспоминает. Центральным признаком его является склонность к выражению злобного раздражения в насильственных формах и к бесшабашной жизни, без плана и регулярного труда, со скитанием по улицам и притонам большого города, с удовлетворением своих органических потребностей то путем милостыни, то путем недлительной и неутомительной случайной работы, в роде носки пассажирских вещей, то путем преступления. Он совершил лишь одно бандитское нападение с убийством Люляевой, но в нем чувствуется уже профессионал-бандит, рождающийся из криминолоида. Самое пребывание его в Москве имеет, в сущности, лишь одно основание: желание ютиться в притонах этого большого города незамеченным, изо дня в день, пробиваясь то преступлением, то милостыней, то случайным заработком. Он – нравственный имбецилл, приближающийся в состоянию полного нравственного вырождения. Он нравственно изуродован атмосферой войны, в которой протекала его юная жизнь. Он не имеет ни особого пристрастия к женскому полу, с женщинами имел лишь нечастые, мимолетные половые связи, не вступая ни с кем в сколько-нибудь продолжительное сожительство и никого не любя. У него нет любви к нарядам, хотя он не прочь иметь хороший костюм; но для добывания его особых усилий прилагать не станет. Он не особенно любит вечеринки, редко танцует, не любит карт. Более других развлечений ему нравятся кинематограф, и пойти поухаживать за женщинами, но и к этим развлечениям его не очень тянет, они кажутся ему лишь сравнительно более привлекательными. Убийство он осуждает, осуждает и свой поступок, но делает это холодно, без живого раскаяния, без сожаления об убитой женщине: его осуждение есть лишь слово, с которым в его эмоциональной сфере не связывается отражения, способного удерживать его от таких насильственных поступков. Он холоден, жесток и чувственно-эгоцентричен.