Страница 36 из 44
Военные союзы подкрепляются обыкновенно мирными договорами, касающимися прежде всего укрепления родственных связей между правящими домами, путем заключения браков. Характерно, что в тех случаях, когда правящий род стоял во главе сильного государства, то владетели оседлых государств не только брали из степи жен в свои гаремы, но, что весьма существенно, отправляли туда и своих дочерей и сестер, подчеркивая этим свое уважение к степному властителю и его равноправие с ними. По тому, отдавали в степь или брали из нее жен, можно судить о степени влиятельности изучаемого кочевнического объединения. Исключения, конечно, бывали, и они неприятно поражали современников. Так, например, в 50-е годы XII в. в половецкую степь сбежала русская княгиня-вдова к хану Башкорду[254]. Бежала она, видимо, по сердечной склонности, но это было явное нарушение уже установившегося равновесия между русскими княжествами и половецкими ордами, и потому летописец весьма холодно упомянул об этом родстве, подчеркнув тем самым, что такие факты были нетипичны и, главное, не могли по расстановке сил иметь место.
Кроме военных и родственных отношений, обе стороны были заинтересованы в поддержании мирных торговых связей. От кочевников в оседлые государства шел скот и рабы, а из земледельческих государств — хлеб, вино и многочисленные предметы роскоши (дорогие ткани, сложные ювелирные украшения и т. п.).
Что касается вооружения, то в этой области шло активное взаимовлияние. Естественно, что обе стороны интересовались оружием врага и заимствовали из него все наиболее прогрессивное. Следует сказать, что в вооружении кочевники никогда не отставали от любых своих соседей, а нередко и опережали их.
Мы уже говорили, что кочевники на стадии нашествия теряли культуру государства, из которого вышли, но они несли с собой все достижения этого государства в области оружия. Достижения же эти были, как правило, весьма значительными, поскольку в этих государствах с синкретичной в основе своей культурой были сконцентрированы производственные достижения всех завоеванных и соседних с ними государств.
Несмотря на то что тяжеловооруженная конница и земледельцев, и кочевников была внешне почти одинакова (закованные в броню и кольчуги всадники и кони), разница между ними все же была, видимо, весьма разительна, о чем хорошо были осведомлены все современники. В частности, об этом неоднократно писали русские летописцы, противопоставляющие кочевническую саблю русскому мечу, кочевнические стрелы русским броне и щиту и т. п.[255] Обмен оружием происходил обыкновенно в мирные периоды — во время заключения мира, в торговом обмене и значительно реже — во время войны и даже непосредственно на поле боя.
Следует сказать, что если кочевники стремились к миру только в тех ситуациях, в которых они явно уступали в силе своим соседям, то земледельцы были заинтересованы в нем всегда. Как только появлялся в степях новый кочевой народ, земледельческие государства прежде всего старались наладить с ним союзнические отношения с максимальным использованием их военной силы. Наибольшего эффекта такое использование достигало в тех случаях, когда кочевнические орды становились в вассальные отношения с земледельческим государством.
Военный союз с кочевниками достигался путем подкупов и откупов, которые шли в руки кочевой аристократии, а также предоставлением рядовым воинам права грабежа захваченных в совместном походе территорий. Вассалитет же опирался на значительно более серьезные отношения, а именно — на жалование землей.
Обычно кочевники, потерявшие свои земли в степях, пытались занять пограничные земли земледельческого государства. Разумеется, эта попытка начиналась с военного столкновения или серии набегов с целью насильственного отторжения земли (под пастбища). В таких ситуациях можно говорить как бы о нашествии в миниатюре (небольшие группы, на небольшие земли, расположенные в непосредственной близости от прежних кочевий), Однако такие действия, как правило, заканчивались полным разгромом кочевнических соединений. И тогда разгромившее их государство предлагало им эти беспокойные пограничные области для заселения с условием охранять границы и в случае надобности участвовать в походах, предпринимаемых сюзереном. В степях в разные эпохи существовало несколько хорошо известных по источникам вассальных кочевых объединений. Так, они зафиксированы на северных границах Китайской империи на протяжении всего I тысячелетия н. э., в Грузии в XII в., на Руси в XI — начале XIII в., в Византии и Венгрии в середине I и начале II тысячелетия н. э.
Благодаря средневековым источникам нам известны случаи, когда в зависимость или в вассальные отношения попадало и земледельческое население. Мы не имеем в виду ситуаций, в которых кочевники, победив, уничтожали население, чтобы занять его земли под пастбища. Речь идет о том, что кочевники, подчинив земледельцев, начинали сосуществовать с ними на одной или на соседних территориях. Когда бывали побеждены соседние земледельческие народы и кочевники не занимали при этом их территории, то земледельцы выплачивали обыкновенно дань кочевому объединению. Так было и со среднеазиатскими оазисными государствами в эпоху Тюркского каганата, и со славянами и русскими, платившими дань хазарам и Золотой Орде. В тех же случаях, когда после победы кочевники занимали земли оседлых народов, происходило довольно быстрое (одно-два поколения) слияние с ними и основная масса кочевников стремительно переходила к земледелию (болгары, венгры) [256]. Интересно, что даже печенеги и гузы (торки), поселенные киевскими князьями в Поросье, начали с первых лет своего пребывания там под влиянием какой-то части оставшегося на берегах Роси древнерусского населения переходить к оседлости. Известно, что почти сразу после заселения у них появились небольшие городки, в частности Торческ, много раз упоминавшийся в русских летописях.
Таковы все аспекты сложных взаимоотношений кочевников и земледельцев, которые можно разделить на четыре типа: 1) враждебные; 2) союзнические; 3) даннические; 4) вассальные.
Мы специально остановились на краткой характеристике этих отношений потому, что тема эта прямо связана, как нам представляется, с закономерностями развития кочевнических обществ. Связи двух миров были одним из сильнейших стимуляторов перехода кочевников к оседлости и земледелию. Обратное явление, т. е. переход земледельческих народов к кочеванию, происходил только тогда, когда земледельцы сами были недавние кочевники, вполне освоившие уже земледельческий труд, но и не расстававшиеся с прочными традициями «всадничест-ва». Для настоящих потомственных земледельцев такой переход был невозможен. Правда, некоторые земледельческие народы и этнические общности, постоянно общавшиеся с кочевниками, в конце концов выбрасывали из своей среды в степи (обычно на пограничье) целые группы людей, переходивших на полукочевой образ жизни. Так, в восточноевропейских степях в середине I тысячелетия и. э. это были анты, на Руси — «бродники», в России — казаки[257]. Все они проникались духом кочевой жизни, теми традициями «всадничества», которые существовали и культивировались в степях несмотря на любые изменения, которые происходили в экономике и политической жизни степного населения. Распространение увлечения этими традициями среди соседнего земледельческого населения (особенно среди аристократов) сквозит, как нам представляется, и в распространений «модных аварских причесок» при византийском дворе в VII в.[258], ив восторженно-нежных стихах китайского поэта о голубой юрте [259], и, наконец, в характеристике русского князя Святослава, данной ему русским летописцем: «Самъ хоробръ и легок, ходя аки пардус, войны многи творяше. Возъ по собе не возяше, ни котла, ни мясъ варя, но по топку изрезав конину или зверину или говядину на оугълехъ испекъ ядеше. Ни шатра имяше, но подъкладъ постилаше, а седло въ головах. Тако же и прочий вой его вси бяху...» [260] Это образ идеального всадника-воина, легкого, как барс, скромного в быту, жадного в войнах и в организации войн. Культ этого всадника царил в степях. Иранский, тюркский и монгольский эпос и сказки полны им.
254
ПСРЛ. М., 1962, т. II, с. 501.
255
Там же, с. 12, 55.
256
Королюк В. Д. Основные проблемы формирования контактной зоны в юго-восточной Европе и бессинтезного региона в Восточной и Центральной Европе.— В кн.: Проблемы социально-экономических формаций. Историко-типологические исследования. М., 1975.
257
Седов В. В. Анты.— В кн.: Проблемы советской археологии. М., 1978; Плетнева С. А. Печенеги, торки и половцы в южно-русских степях.— МИА, 1958, № 62; Эварницкий Д. И. История запорожских казаков. СПб., 1893, т. 1; Голобуцкий В. А. Запорожское казачество. Киев, 1957 и др.
258
Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962, с. 156.
259
Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967, с. 72—73.
260
ПСРЛ, II, с. 52-53.