Страница 74 из 282
Твои милые цветы, которые ты дала мне в поезде, еще стоят передо мной на столе — они только чуть-чуть завяли. Трогательно, не правда ли?
Это письмо я окончу завтра. Спокойной ночи, моя любовь, моя птичка!
1 сентября.
День божественный. Все утро, от 10 ч. 30 м. до 12 ч. 30 м., я просидел в штабе у открытого окна, по обыкновению, и работал с моим ген. Алексеевым, а вначале и с ген. Пустовойтенко.
Вчера мы совершили восхитительную экскурсию, переехали через Днепр на пароме с нашими моторами, а вернулись в другом направлении.
Край и виды совсем великолепны и очень успокоительно действуют на душу. Бог да благословит тебя, моя возлюбленная, и детей! Горячо и нежно целую тебя и их. Аню тоже.
Навсегдатвой старый муженек
Ники.
Царское Село. 1 сентября 1915 г.
Мой милый, дорогой Ники,
Темно, серо, и я пишу при свете лампы. Спала плохо. — Просмотрела газеты как тяжело приходится нашим войскам, — против них стянуто столько сил, но Бог нам поможет! — Приятно видеть, насколько известия теперь лучше изложены. Это всех поражает. Теперь все гораздо легче понять. — Закрывается ли Дума? — Каждый день появляются статьи, что невозможно распускать ее теперь, когда она так нужна, и т.д. — Впрочем, ты ведь тоже читаешь газеты. — Надо было еще две недели тому назад закрыть ее.
Но они все продолжают преследовать немецкие имена. Щербатов обещал мне быть справедливым и не вредить им. Теперь же он подчиняется желаниям Думы, увольняет всех с немецкими именами, — бедного Гильхен[367] в два приема выгнали из Бессарабии, — он приходил жаловаться к старухе Орловой. В самом деле, он — безумный трус. Все честные люди, притом истинно русские, изгоняются, — почему, дружок, ты дал на это свое согласие? — Скорее смени его. Мы наживаем себе столько врагов вместо верноподданных. Ошибки, сделанные им за один день, придется исправлять годами. — А. получила прелестную телеграмму от Кусова — он был “безгранично счастлив”, когда узнал новость про тебя. — Она видела Безака[368] у Нини, он великолепно говорил, в восторге от ухода Джунковского, Орлова и Ник. Николай того же мнения, говорит об этом направо и налево и хорошо отзывался о Горемыкине. — Говорят, будет перерыв Думы до 15-го октября; жаль, что срок назначен опять так рано, но слава Богу, что сейчас-то она распущена. Только теперь надо усиленно работать, чтобы помешать им причинять вред по возвращении. — А печать надо хорошенько прибрать к рукам. Они намерены опять скоро выступить против Ани, значит, против меня и нашего Друга. Аня послала Воейкову письмо, полученное ею сегодня, и просила его настоять на том, чтобы Фролов запретил печатать всякие статьи против нашего Друга или А. У них военная сила, и им это легко. Воейков должен взять это на себя, твое имя не должно упоминаться. В. обязан охранять наши жизни и нас от всего, что может нам повредить, а эти статьи — против нас. Ничего не надо бояться, надо лишь принять очень энергичные меры. Ты уже показал им свою волю. Теперь ни в коем случае не надо ослабевать — раз уж начато, легко продолжать.
Операция прошла благополучно, после нее я сделала несколько перевязок.
Было очень интересно повидать молодого Ивана Орлова, — он имеет 3 георгиевских креста и Станислава с мечами и представлен к офицерскому кресту. — Он был легко контужен, двое из его людей убиты, и в аэроплан его были брошены бомбы, когда он был на земле. — Он приехал за новым. Он сбрасывает бомбы, стрелы и воззвания с предупреждением об обстреле. — Княжевич приезжал на несколько дней, вид у него хороший. Затем мы ездили кататься, — погода была хорошая и солнечная. В Павловском саду мы встретили Бэби, — он с другими мальчиками катался в своем большом автомобиле.
Как хорошо, что Кирилл тоже в ставке — ты можешь с ним поговорить по душе. Повлияй на него, чтобы он отделался от Николая Васильевича.
Завтра я со старшими девочками поеду в город, чтобы повидать наших раненых, вернувшихся из Германии, затем к чаю на Елагин, и надеюсь поставить за тебя свечку у Спасителя.
Вчера вечером мы были у Ани, где видели Шурика[369] и Юзика[370]. У меня ничего нет интересного рассказать тебе, милый. Храни тебя Господь, помоги тебе в твоей тяжелой работе и да дарует Он сил и успеха нашим войскам!
1000 поцелуев шлет тебе, мой Ники, твоя глубоко любящая старая
Женушка.
Наш Друг в отчаянии, что Его сына призывают, — это Его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство.
Толстый Орлов, говорит, будто ему было сказано не уходить до твоего возвращения. Он все еще надеется остаться, — его самолюбие ужасно оскорблено, — он, очевидно, забыл все, что говорил или делал, и все свои грязные денежные дела. Зинаида[371], говорят, рвет и мечет, что эти 3[372] ушли, а в соседней комнате папа Феликс[373] говорит Безаку, что он в восторге от этого!
Передай старику, что я видела его жену и двух дочерей в подъезде — они выглядят хорошо, — уехали на Сиверскую.
Царское Село. 2 сентября 1915 г.
Мой любимый,
Дивное, солнечное утро. Оба окна всю ночь стояли открытыми, и теперь тоже. — У меня теперь новые чернила, — те кончились, они были заграничного производства. Меня всегда огорчает, как мало вещей производится здесь. Все привозится из-за границы — самые простые вещи, как, например, гвозди, шерсть для вязания, вязальные иглы и множество других необходимых вещей. — Дай Бог, чтобы по окончании этой ужасной войны фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, — такая огромная страна и зависит от других! — Молодой Дерфельден (брат кавалергарда, которого мы знали), зять Павла, вернулся с генералом Кауфманом; он говорит, что снаряжение, присланное нам из Франции, было без ключа, так что оно непригодно и должно быть переработано здесь, что возьмет очень много времени. Он телеграфировал об этом во Францию и получил ответ, что мы сами должны это сделать.
Сандро написал Ольге очень довольное письмо после свидания с тобой и первого доклада тебе. — Раньше он очень волновался и был против того, чтобы ты принимал командование, но теперь смотрит другими глазами. — Н.П. написал А. прелестное письмо, и было приятно видеть, как он все понимает — ведь его тоже напугали, хотя он скрывал это от нас; он восторгается тобой, что ты пошел против всех. Это всем еще раз доказывает, что ты прав и мудр. Его настроение опять поднялось. — Конечно, самое лучшее быть вдали от Н. и Москвы — нет гадких сплетен, свежий воздух, другая обстановка. — В городе говорят, что ты возвращаешься в субботу? — Мы поедем в город (аэроплан летает над нами, в первый раз за утро), я хочу навестить наших несчастных, вернувшихся из Германии, а затем в 1/2 часа мы пьем чай в Елагине. Говорят, Павел не выходит из своих комнат и в ужасном состоянии, что сын уезжает. Сам он рвется быть при тебе в армии и боится, что ты пришлешь сейчас за ним, когда он себя так скверно чувствует. Поэтому у него настроение очень подавленное. — Я думаю заглянуть к нему и ободрить его, но хочется иметь для него какой-нибудь ответ. — Ган[374] сделал очень неудачные снимки Бэби. Идиот — он его снял сидящим на балконе, как будто бы у него болит нога. Я запретила продавать снимки и велю ему вторично его снять. Ненаглядный мой, известия, слава Богу, хорошие. Хотя битвы очень тяжелые, и они продвигаются, но их постоянно отбрасывают.
367
Кильхен Михаил Сергеевич, бессарабский губернатор.
368
Безак АлександрНиколаевич, шталмейстер.
369
Шведов Александр Константинович, офицер Собственного Его Величества Конвоя.
370
Рашпиль Георгий Антонович, офицер Собственного Его Величества Конвоя.
371
Юсупова Зинаида Николаевна, княгиня, жена Юсупова Ф.Ф.
372
Великий князь Николай Николаевич, Янушкевич, Орлов.
373
Юсупов Ф.Ф.
374
Придворный фотограф.