Страница 6 из 8
Ночь уже вступила в свои права, когда я отправился на улицу Братьев Миладиновых. Мощеная булыжником улица, разбитые фонари, бездомные собачонки, гоняющиеся друг за другом между мусорными ящиками, старые, преимущественно трех– или четырехэтажные дома. Вхожу в один из таких домов, поднимаюсь на чердачный этаж и стучу в размалеванную ярко-красной краской дверь.
Дверь открылась, и на пороге предстал молодой мужчина с массивным подбородком и слащавой улыбкой вечно обиженного купидончика, которые так нравятся косметичкам, массажисткам, официанткам и отставным стюардессам, обладательницам некоей суммы в долларах на счету во Внешторгбанке.
– Вы товарищ из милиции? – с ходу вызывает у меня отвращение заискивающе-слащавый голосок. Подавив в себе желание смазать по самодовольной роже, вхожу. Комната мансардного типа со скошенным потолком, плотно задернутые плюшевые шторы, ночная лампочка, окрашенная в красный цвет, запах нестиранного белья и лосьона после бритья, круглый журнальный столик с четырьмя стульями, кушетка, покоробившиеся от сырости обои на стенах, телефон.
– Ваше имя?
Купидончик Киса раскрывает рот от удивления – вероятно, Антуанетта Минчева наболтала ему, какой я милый да воспитанный, так что он вряд ли ожидал от меня столь резкого тона.
– Петр Петров Пецев, – пропел красавчик.
– Дата рождения?
– Третье мая 1960 года, село Славянски-извор, отец партийный...
– Чем занимаетесь в настоящее время?
– Учился в библиотечном, но…
– Отвечайте конкретно.
– В настоящее время ничем! – сердито отвечает красавчик, всем своим видом показывая, что я порядком ему надоел, поигрывает бицепсами под футболкой с надписью „Юниверсити оф Калифорния", почесывается, гримасничает, но не особенно волнуется. Наверняка, он не раз подвергался допросам, но все же сумел удержаться в Софии. Так и будет себе околачиваться в столице, а в его родное село отправляют по распределению софийцев, и нет этому безобразию ни конца ни края... Из-за этих „тайных" жителей София обречена на вечную нехватку товаров, жилищный кризис обостряется, ползет вверх кривая преступности, потому что тайные и явные конфликты тоже накаляют обстановку. И ничего с этим не поделаешь, пока такие элементарные, казалось бы, вещи не будут решены в законном порядке? И почему, собственно, каждый ссылается на милицию и требует, чтобы она навела порядок. А разве милиция для того создана, чтобы гнать людей из столицы? Впрочем, это уже другая тема... С тех пор, как я работаю в милиции, меня вечно занимают „другие" темы, особенно по утрам, когда я в предрассветной полудреме веду нескончаемые диалоги с подозреваемыми, обвиняемыми и свидетелями.
– Значит, в настоящее время вы пребываете на иждивении у Антуанетты?
– Слишком сильно сказано, товарищ Демирев!
– Сказать что-нибудь послабее? Например то, что вы вместе со Стефаном Драгановым время от времени „обследовали" богатые дачи?
– Ну уж, скажете!
– А как насчет дачи профессора Илиева? Рассказать, как вы все это провернули? Антуанетта часто туда наведывалась, жена профессора была ее клиенткой. Для косметички пара пустяков разузнать и сообщить вам, когда дача пустует и где профессорша держит свои украшения?
– Нет, товарищ Демирев, вы мне дело не шейте!
– Пецев, ведите себя прилично!
– Если вам нужно, чтобы я сознался в том, о чем не имею ни малейшего понятия, так и скажите! Для этого есть соответствующие методы, которыми вы владеете в совершенстве. Только вы забыли, что теперь у нас перестройка!
Пецев смотрит на меня с победоносным видом, будто говоря: „Тебе ли со мной тягаться, мент несчастный!" Посмотрим Пецев, посмотрим, но что правда, то правда: раздраженный его слащавой внешностью, я недооценил его. Такие как он, и газеты читают, чтобы толковать их как им вздумается.
– Молодец, Пецев!
– Разве это разговор, товарищ Демирев?
– Что ты делал во вторник, пятого сентября, в Варне? Думаю, не для этого ты мотался туда и обратно, чтобы по дороге читать о перестройке? Зачем ты послал Стефану открытку с Золотых песков?
Киса покраснел, съежился, будто я ударил его но лицу и злобно посмотрел на меня. Потом, видимо поняв, что дело серьезно, снова натянул на себя слащавую маску и попытался провести меня на мякине:
– Но вы...
– Мы тоже не дураки, Киса. Но отставим это в сторону. Доказать тебе, что ты летал в Варну или так мне поверишь?
– Стив заставил меня! – задыхаясь выпалил Пецев. – Он дал мне билеты.
– Та-а-к. И ты наведался в Варну ради его прекрасных глаз?
– Могу я рассчитывать на вашу дискретность?
– Ну-ка не валяй дурака! Запутался с головы до ног, а туда же – дискретность! Конечно, я не дворовая сплетница, если ты это имеешь в виду!
– Мы с Бистрой решили начать новую жизнь, товарищ Демирев!
– Когда?
– А-а, уже больше месяца.
– Вы встречаетесь постоянно?
– Да. Но тайно. Если эта истеричка Тони пронюхает, пиши пропало! Вы знаете, какие у нее связи? О Стиве я не говорю, он мог просто зарезать Бистру.
– Ну, теперь уже не зарежет. Только никак не пойму, что такого мог сказать тебе Стив, что ты дунул в Варну?
– Он договорился с какой-то шведкой ехать в Созополь. За доллары Стив готов был выхлебать море вместе с водорослями!
– Не верю я тебе, Пецев!
– Товарищ Демирев! Не сойти мне с этого места, если я вру!
– Не надо, Пецев, а то у меня сердце разрывается от жалости. Не кажется ли тебе, что эта открытка предназначалась больше для нас, чем для полковника? Бистра и без того не очень-то держалась за Стефана. В среду около одиннадцати часов была обворована дача художника Герганова, дочь которого тоже была клиенткой Антуанетты. Почерк тот же, что и на даче профессора Илиева.
– Что касается среды, то у меня есть алиби!
– На время ограбления у тебя есть алиби, а на время убийства нет.
– Спросите Тони!
– Спрашивал. Ты приехал незадолго до несчастья. Что тебе мешало заехать на бульвар Патриарха, зайти в заранее открытую Бистрой квартиру и сбросить электробритву в ванну? А потом как ни в чем ни бывало поехать к Антуанетте? Вместе с краденым.
– Это неправда! – скорчился на кушетке Пецев. – Эта баба меня заложила! Она была заодно со Стивом! До меня он был ее любовником. Я был у нее в одиннадцать! Честное слово!
В дверь постучали. Мы с Пецевым переглянулись, потом он встал и открыл. Через его плечо я увидел Антуанетту Минчеву.
– Товарищ Демирев! Только что мне позвонила Бистра. Она поехала на квартиру Стефана за вещами! Прошу вас, поторопитесь, я боюсь за нее!
Я бегу к машине, быстро завожу, делаю несколько запрещенных поворотов на бульваре Стамболийского и через пять минут оказываюсь перед дверью квартиры Драганова. Звоню раз, другой, никто не открывает. Нервы сдают, и я вышибаю дверь плечом.
Ворвавшись в комнату, я вижу, как Драганов, склонившись над Бистрой, душит ее.
– Я возненавидел ее с самого начала, гражданин следователь. Мне было противно видеть, как она гримируется, ходит, сидит, забросив нога на ногу, как пьет кофе! Все равно, что вижу свою бывшую жену. Эта журналисточка разбила бы жизнь Стефану еще страшнее, чем это сделала со мной моя бывшая жена. Как отец я должен был вмешаться. Как только я не убеждал его, что только не говорил! Нет и нет, будто околдовала его. Я конченый человек, мне давно уже пора на свалку. Но я не хотел, чтобы моя история повторилась и с сыном. Я уверен, что это из-за нее он снова занялся воровством. Что мог я сделать для него? Денег я не скопил, по службе не продвинулся из-за той негодницы, но я должен был спасти сына от Бистры! Вечером, когда они собирались ехать на море, я крепко выпил. Бистра пошла в ванную. И я сказал себе, что нужно действовать. Электробритву включил заранее. Сразу заявляю, что мне было известно, каким оружием она может стать. Я не удивился, что Бистра снова засела в ванной, с ее бесцеремонностью я давно уже свыкся, в моем доме она распоряжалась как хозяйка. Несколько раз по рассеянности я заставал ее в ванной, потому что она вылеживалась там часами. И вот я сказал себе: сейчас или никогда! Включил лампу в коридоре, открыл дверь, кинул электробритву в ванну и вернулся в кресло. Представьте себе, каково было мое изумление, когда из комнаты вышла Бистра, от которой, как я думал, я отделался во веки веков. Когда она мне сказала, что погас свет, я понял, что убил сына... Я подпишу все, что скажете, только об одном прошу: позвольте мне похоронить сына, и я в вашем распоряжении! Следователь задал еще несколько обычных вопросов, на которые бедный старик старался отвечать как можно более осмысленно. Взгляд его помутнел, костюм был смят, волосы казались грязно-желтыми, слипшимися от пота и грязи. Когда я выходил из кабинета следователя, он посмотрел на меня с укором: