Послание мертвеца

– Нету, не птичка же, – глупо пошутил я.

– Оперативка в семнадцать ноль-ноль. Помощь нужна?

– Пока нет. Разрешите идти?

– Действуй, – кивает Лучо.

Я встаю и бодрым шагом направляюсь к двери. Пока не отвечу на эти три вопроса, не слыхать мне ни одного человеческого слова от своего первейшего и, пожалуй, единственного настоящего друга.

Полчаса кручусь, как черт, пытаясь припарковаться в узкой улочке, прилегающей к бульвару Патриарха Евфимия. Нужный мне дом оказался старым зданием, недавно перекрашенным в какой-то ядовито-желтый цвет. Вход не со стороны бульвара, а через небольшой дворик, заставленный мусорными баками, увешанный бельем, где меня встретила целая дюжина бездомных котят. Поднимаюсь на четвертый этаж и звоню в дверь с табличкой „Полк. Др. Драганов". Под звонком приклеена небольшая картонка, на которой латинскими буквами выведено: „Стефан Драганов". Нажимаю на звонок, и спустя некоторое время дверь открывает маленький старичок с коротко подстриженными седыми волосами, продолговатым лицом и красными слезящимися глазами. Полковник запаса был в поношенном и слегка потертом от частой химчистки черном костюме. Вчера, когда мы застали его в вязаной кофте и шлепанцах, он показался нам значительно моложе. Несчастье ломает, крушит людей постепенно, когда они начинают осознавать ужас случившегося. От Драганова несло ракией, валерианкой и чем-то приторно-сладким, чем обычно отдает от одиноких стариков. Через мрачную прихожую входим в гостиную, в сущности, комнату полковника. Темно-коричневый пол, половик, характерной для родопского края расцветки, черно-белый телевизор на четырехугольном столике, низкая кровать с двумя репродукциями Шишкина на стене. Через давно немытые окна с пожелтевшими занавесками виден балкон с ржавыми перилами. Посреди гостиной – кресло и журнальный столик, перед креслом – табуретка. Вероятно, полковник смотрит телевизор, закутавшись в плед и вытянув ноги на табуретку. Он слегка волочит левую ногу, вероятно, его мучает ревматизм. Справа от кресла – дверь, ведущая в комнату Стефана. В его комнате на стенах развешаны красочные плакаты биттлов, роллингстоунов, других звезд рока, небольшой письменный стол, полуторная кровать, гардероб, между гардеробом и кроватью – гантели и гири-пудовки, портативный телевизор, библиотечках: книжками карманного формата, в каких обычно издаются детективы и научная фантастика, в комнате стоит запах одеколона „Олд спайс" и дорогих сигарет. Обычная комната современного парня, каких в Софии тысячи, но их обитатели не умирают от удара электрического тока. После комнаты Стефана направляюсь в ванную, расположенную рядом с маленькой кухней. Драганов молча следует за мной. Ванная, как и все остальное в этой квартире, запущенная. Стены кое-как покрашены зеленой масляной краской. Потолок сырой, с него осыпается штукатурка. Ванна старая, чугунная. Над раковиной, на полочке, выложенной кафелем, как-то неестественно, словно напоказ, выставлены модные дезодоранты и одеколоны: „Рексона", „Ален Делон", „Олд Спайс", „Деним". Зубные щетки стоят в побелевшем от подтеков пасты стакане. Зеркало грязное. Злополучная электробритва марки „Филипс", включенная в розетку, лежит на краю полочки. Большой, искривленный крючок, похожий на вопросительный знак, болтается на рассохшемся дверном косяке... Все это я видел и вчера ночью, точнее в начале нынешних суток. При дневном свете впечатление удручающее. Мы переходим в гостиную.

– Хотите кофе или чаю, товарищ Демирев? – я вздрагиваю от сиплого голоса старика. – Или чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, не надо.

– Если позволите, я... – он достает из буфета початую бутылку виноградной ракии и отпивает, садится напротив меня в кресло. – Извините, мне не по себе...

– Понимаю, товарищ Драганов.

– Да бросьте вы, – воспользовавшись моментом, полковник запаса отхлебывает большой глоток, – кто на этом свете понимает другого, ну да ладно...

Это „ну да ладно" звучит натянуто. В начале, когда я только начинал работу, меня пугала неадекватная реакция людей на смерть. Постепенно привык. В конце концов, смерть сама по себе абсурдна, и не удивительно, что человек не знает, как держаться перед ее лицом.

– Подумайте только, сегодня я получил открытку от Стефко!

– Письмо?

– Открытку.

– Можно посмотреть?

– Конечно, – Драганов с трудом встал и, едва передвигая ноги, пошел на кухню и вернулся оттуда с посланием от мертвеца. Обычная открытка с Золотых песков, с фотографией отеля „Интернационал", лаконичный текст: „Привет с моря, отец! Стефан". Штемпель от шестого сентября, то есть вчерашнего дня, когда случилось несчастье. Надо же! Незадолго до смерти Стефан отправил открытку с Золотых песков! Я посмотрел на полковника, но тот уже запрокинул бутылку. Для него, одурманенного алкоголем, получение открытки вряд ли имело большое значение. Как, впрочем, и все остальное. Однако мне необходимо разобраться с этим случаем.

– Прошу вас, расскажите подробнее о Стефане. Знаю, что это мучительно, но иначе нельзя установить истину.

Полковник протер глаза:

– Истину? Какую истину?

– Пойдемте! – я повел его в пропахшую плесенью прихожую и открыл дверь в ванную. – Электробритва лежала примерно здесь, да? – показал я на полочку. – Включенная?

– Наверное.

– Наверное или точно? Это нужно знать. Вы чем бреетесь?

– Обычной бритвой. Она у меня в кухне, хотите взглянуть?

– Нет, спасибо. Продолжим дальше. Как, по вашему мнению, электробритва могла оказаться в ванной?

– Упала... – неуверенно ответил полковник. Здесь, в сырой ванной, где несколько часов назад погиб его сын, лицо его казалось пепельно-серым, веки – неподвижными, плечи – бессильно обвисшими от усталости, алкоголя и горя.

– Упала! Это совершенно ясно, – продолжаю я строго, потому что это единственный способ вывести Драганова из состояния прострации, вызванного действием алкоголя. – Но как упала, вот в чем вопрос.

– А-а-а... да так... – сделал неуверенное движение дрожащей рукой полковник. И вдруг, оторвав от полочки изумленные глаза выдавил из себя: – Не хотите ли вы сказать, что...

– Нет, я ничего не хочу сказать! Вы убедились, что при естественном, так сказать, падении электробритва упала бы на пол, а не в ванну?

– А-а-а... – мучительно боролся с алкоголем его мозг. – Тогда что же? Вы правы! – встрепенулся старик. – Проклятая электробритва не может сама упасть в ванну!

– Может! – прерываю я старика. – Но может, она и не сама упала. Представьте себе следующую картину: вы смотрите телевизор, Бистра Тенева проходит у вас за спиной, сталкивает электробритву, в темноте возвращается к себе в комнату и только потом заявляет вам, что Стефан уже давно в ванной и не отзывается. Что вы на это скажете?

– Бистра? Нет! Невозможно!

– Разумеется! – притворно соглашаюсь я. – Это я к примеру. Вернемся в гостиную. И пожалуйста, не пейте больше!

Полковник садится в кресло. Я занимаю место на табуретке, точно перед ним. У меня на глазах этот человек состарился еще лет на десять. Длинный тонкий нос, скверные зубные протезы, синие, искусанные губы, дряблые щеки с большими оспинами, мешки под глазами – развалина. Вряд ли он намного переживет своего единственного сына.

– Стефко рос, предоставленный сам себе, – начал задыхаясь Драганов. – Я вечно мотался по гарнизонам, а его мать работала певичкой в ресторане „Крым" и в пивном баре ресторана „Болгария". До меня доходили слухи о ее похождениях, но я все не верил, мне казалось, что если я спас ее от позора – в свое время ее выслали из Софии за аморальное поведение – раз я дал ей свое имя, она не имеет права... Ха, не имеет права! Опозорила меня на всю жизнь! Жена военного сбежала с итальянцем! Вы представляете себе, что это значило в те годы?!

Забыв о моей просьбе, старик снова приложился к бутылке.

– Заслали меня в глухомань командиром комендантской роты. Стефан стал моей единственной радостью, единственной утехой. Я баловал его, как мог, позволял ему скитаться ночами напролет, возвращаться домой, когда ему вздумается. Давал ему деньги. Пока он учился в гимназии, я с ним горя не знал. Учился он вполне прилично, по крайне мере мне, старому служаке, так казалось. Меньше тройки он не получал. Девушки уже тогда на него заглядывались, он был похож скорее на свою мать, чем на меня. Несколько раз, правда, бывало, что он заявлялся домой мертвецки пьяным, но я молчал. Окончив гимназию, он поступил в университет. Службу в армии прошел без особых отличий, но и без наказаний. Все шло хорошо, пока однажды я не узнал о судебном приговоре. Мне позвонил один друг, адвокат, и все рассказал. Для меня это было, как гром средь ясного неба. Я хотел поговорить со Стефаном, но он сказал, как отрезал: „Отец, занимайся своей службой и не лезь в мою жизнь! Вы с матерью уже достаточно постарались, дальше некуда!"