Страница 26 из 36
кашей. Странно, но на этот раз каша мне понравилась — сладкая, крутая и вкусная, как мороженое пломбир. Папа посмеивался, но тоже ел с большим удовольствием. Отец мог не сомневаться — это была не последняя каша в его жизни: в углу на бабушкиных чемоданах стояли три мешочка с московской манной крупой.
Легли спать уже в двенадцатом часу. Ровно горел ночничок, неподалеку от палатки шумел и шумел беспокойный Падун. Я смотрел на бабушку и думал: пожалуй, можно теперь и ее считать добровольцем. Она добровольно приехала в Сибирь, оставив в Москве все, с чем была связана ее прежняя жизнь.
Бабушка долго ворочалась в постели и вздыхала. Наверно, ей не давала покоя пальма, которую она отдала хорошему человеку — носильщику. Но вот наконец бабушка успокоилась. Она подложила под щеку большую мягкую ладонь, закрыла глаза и уснула. Возле тонких, собранных оборочкой губ приютилась тихая улыбка.
Во сне все стало на свое место.
Москвичке-пальме надоело жить в доме хорошего человека — носильщика. Когда носильщик отправился на работу, пальма толкнула дверь и осторожно спустилась по лестнице во двор. Гордо подняв голову и потряхивая листьями, пальма шла по улицам Москвы в Министерство путей сообщения.
«Если не отвезете меня в тайгу, я засохну с горя», — сказала пальма министру.
Министр приказал немедленно построить для пальмы специальный вагон и сам явился на вокзал проводить в далекий путь южное растение.
«Смотрите, чтобы все было в порядке, — строго сказал он проводникам. — Не поливайте ее холодной водой, вовремя кипятите чай, не кричите на нее и, главное, не покупайте ей высотных тортов. Пальмы не любят, чтобы с ними плохо обращались».
И вот пальма уже в нашей палатке. Бабушка поливает ее теплой водой и говорит:
«Ах, как я соскучилась по тебе!»
Но, может быть, бабушке снится совершенно иной сон? Кто знает…
На следующий день бабушка сказала мне:
— Ты что это нос в тетрадку уткнул? Снова стишки пишешь?
— Стихов я ужо не пишу…
— Ну вот, давно пора поумнеть. Иди с друзьями гуляй.
— Нет у меня друзей, — грустно сказал я.
Бабушка удивленно и недоверчиво посмотрела на меня.
— То есть как это — нет! Своими собственными глазами я видела возле нашей палатки мальчика. Рыженький такой, симпатичный.
— Это Комар, — сказал я. — Я с ним в ссоре. Он ябеда.
Бабушка подошла ко мне и решительно захлопнула
тетрадь.
— Я шестьдесят лет прожила в Москве и ни разу не ссорилась с соседями! Иди сейчас же мирись!
С бабушкой лучше не спорить. Чуть что — сразу же платок к глазам и принимается плакать: «Я этого не вынесу, я так больше не могу», и так далее и тому подобное. А я разве могу? Вот смотрите сами. Вышел я из палатки, чтобы помириться с рыженьким симпатичным мальчиком, оглянулся вокруг и вдруг вижу его новую нахальную проделку: на нашей семейной палатке номер шесть огромными буквами написано: «Генка-пылесос». Как же после этого с ним мириться и дружить до гроба?..
Я постоял немного, подумал и решил пойти посмотреть, как очищают от деревьев дно будущего Братского моря. В самом деле: говорил, что дневник будет о Братской ГЭС, а сам пишу о каком-то Комаре, Степке и девчонке, которая говорит на букву «а»!
Я поднялся на крутой, заросший деревьями холм и увидел возле Ангары синие дымки тракторов. Издалека наплывал шум электрических пил. Кряхтя и вздыхая, столетние сосны падали на землю, подминая под себя тоненькие березки и поредевшие, тронутые осенней желтизной кустарники. Рабочие ходили вокруг спиленных сосен и, как парикмахеры, срезали электрическими сучкорезками ветки. Подстриженные деревья привязывали цепями к трактору и свозили в одну общую большую кучу. Издали тракторы напоминали больших черных жуков. Они ползли друг за другом, проваливались гусеницами в ямы и, задрав свои носы, вновь карабкались на взгорок. Гру-гру-гру! — неслось над тайгой.
Вокруг пылали костры. Белый дым дружно подымался в небо, скрывая от глаз заречные сопки. Лесорубы жгли костры не для потехи. Дно величайшего в мире Братского моря должно быть чистым, как пол в хорошей избе. Если на дне моря оставить деревья, ветки, мусор, вода подхватит все это и понесет к плотине. Не только турбины испортятся, а, чего доброго, и плотина рухнет.
Я спустился с холма и пошел по тропинке к лесорубам. На опушке леса встретил девушку в клетчатой рубашке, мужских штанах и сапогах. Она поглядывала на лесорубов и что-то быстро записывала в тетрадку. Наверно, эта девушка была инженером. Я видел уже в нашем поселке девушек-инженеров. Они жили в палатках и по вечерам пели хорошие звонкие песни. Послушать инженеров выходил даже Петр Иович. Он усаживался на крылечке, раскуривал свою черную трубочку и смотрел вдаль задумчивым, грустным взглядом.
— Однако, поют…
В тайге люди знакомятся друг с другом просто, без всяких ненужных церемоний. Я подошел к девушке и приподнял кепку:
— Здравствуйте, товарищ инженер.
Девушка смущенно оглядела меня и покраснела:
— Я не инженер, я учетчик…
Я хотел спросить, учетчик выше инженера или нет, но потом раздумал: еще обидится. Тем более, девушка мне очень понравилась.
Моя новая знакомая рассказала много интересных вещей. Для того чтобы полностью очистить дно Братского моря, надо вырубить сорок миллионов кубометров леса, раскорчевать и вывезти вон несметное количество пеньков. Это очень много — сорок миллионов? — спросил я. Девушка приподняла бровь, задумалась.
— Сто лет надо потратить, чтобы перевезти по железной дороге.
Вначале я даже не поверил. Неужели Братскую ГЭС можно пустить только через сто лет! Но, оказывается, деревья, или, как говорят лесники, древесину, даже и не собираются перевозить по железной дороге. Срубленные деревья свяжут в огромные, похожие на сигары плоты и будут хранить их на воде. Дерево в воде не портится, как огурцы или картошка. Наоборот, оно даже закаляется, становится еще прочнее.
Одна только беда: лесные вредители. Налетят к плотам и давай грызть без разбора — и тонкие бревна и толстые. Особенно нахально ведет себя жук-точильщик. Подберется к бревну и просверлит его, как сверлом. Распилят бревно на доски, а в середине — сплошные, или, как сказала бы Люська, абсолютные, дырки. Не только стола — даже пенала из такой доски не сделаешь. Посмотрит столяр на дырки, выругает жука-точильщика и уйдет.
Но строители Братской ГЭС решили не отдавать жукам ни одного дерева, ни одной веточки. Когда море разольется и подымет плоты на своей упругой спине, на борьбу с вредителями вылетят самолеты. Они покружат над плотами и обрызгают их ядовитыми растворами. Как ни хитри, но от ядовитого душа спасения жукам нет. Лучше заранее поднимай лапы кверху и жди своего смертного часа.
Я был очень доволен знакомством с девушкой в клетчатой рубашке. Не учетчик, а говорящий справочник по лесному делу. Только слушай да успевай записывать в тетрадку. Я думаю, от разговора с учетчиком мой дневник сильно выиграл. Правда, здесь нет ничего веселого, смешного. Но этого и не нужно. Достаточно, что разговор абсолютно поучительный.
По дороге домой я узнал очень интересную историю. Впереди меня шли двое рабочих и разговаривали.
— Как же он его спас? — спросил один.
— А так. Решили взорвать скалу. Знаешь, ту, что около Пурсея. Мешала эта скала. Дорогу там автомобильную решили проводить. Заложили динамит, подожгли шнур и побежали вверх, в дом, прятаться. Сидят, ждут взрыва. Вдруг один говорит: «Хлопцы, а где Васька?» — «И в самом деле, где он, проклятый?» Сказали так и вспомнили. Васька этот самый ночью работал, а утром спать на берегу Ангары завалился. «Здесь, говорит, хоть мошкара кусать не будет». Часа через три Васька разбудить себя велел. Сказал: «Если не разбудите, три дня буду спать. Я по этой части мастер».
— Ну и мастер, чтоб ему пусто было!..
— Так вот, сидят люди, смотрят друг на друга, а сами белые как полотно. А тут плотник один был, дом этот строил. Услышал плотник разговор и сей же минут из дому вон — побежал с кручи, прямо к Ваське. «Вернись, — кричат люди, — пропадешь!» А его и след простыл.