Сердце Феникса

Юноша, с еще сонным выражением глаз, заговорщически улыбнулся Януэлю.

– Не прошло еще и часа, с тех пор как я вернулся в Башню, – шепнул он.

Януэль склонился к нему:

– Кто же на сей раз?

– Лайя…

– Все еще она? – воскликнул Януэль.

– Во имя Пламени! – громогласно отозвался Силдин, сохраняя плутовскую мину. – Говори потише, не то ты всех переполошишь!

Януэль оглянулся. Двое послушников явно повернулись в их сторону, но тотчас вновь принялись за еду. Смущенный искорками в глазах друга, он понизил голос:

– Ты не прав, рискуя так накануне церемонии.

– Да, не прав, – заметил Силдин, ущипнув при этом друга за руку, – но я провел ночь в объятиях дьяволицы, такую ночь… ах, Януэль, как объяснить тебе?

– Не старайся, я ничего не желаю знать, – строго прервал тот излияния Силдина. – Тебе отлично известно, что мы не имеем права покидать Башню. На это есть веские причины.

– Ах да… И какие же? – спросил Силдин с хитроватой усмешкой.

– Ну… Лига доверила нам важные тайны, нельзя, чтобы они попали в чужие руки. А вдруг тебя похитят?

– Кто же, кто меня может похитить? Поселянка? – Юноша вновь рассмеялся. – Нет уж, избавь меня от подобных нелепиц. Если бы ты знал!.. Лайя… Перед ней невозможно устоять!

От лихорадочного дыхания Силдина по спине Януэля пробежала дрожь. Он не сразу нашелся. В словах друга прозвучал намек на подлинную причину, по которой послушникам не следовало покидать Башню. Если помыслами служителя Феникса завладеет девушка, это отвратит его от того единственного существа, коему он должен посвятить себя. Вот поэтому риск был огромным…

– По-твоему, она стоит Возрождения? – строго спросил Януэль.

Силдин склонился над своей миской, выловил ягоду и медленно оторвал черешок.

– Среди вас никто не может сравниться со мной. Слышишь, Януэль, никто… Наставники знают это, и даже если они вдруг проведают о моих ночных похождениях, то не осудят. Поверь мне, между ног этой девицы мне удалось узнать не меньше, чем от наших наставников. Ее огонь достоин пламени Феникса!

Он удалился с удовлетворенным смешком. Януэль скорчил ему вслед гримасу. Он знал, что наставники вовсе не склонны сурово карать такой недостаток, как гордость. Чтобы противостоять Фениксу и суметь управлять им, необходима огромная вера в себя. Но иногда Януэля тревожило высокомерие и непомерное самомнение друга. Согласно учению Завета, необходимо было выверять каждый свой шаг или по меньшей мере проявлять разумную осмотрительность. Пепел – он всякий раз разный, всякое пламя неповторимо. Януэль опасался, чтобы самоуверенность Силдина не обернулась для него ловушкой. Друг явно следовал по скользкой дорожке. Тем не менее мог ли он упрекать его? Силдин уже доказал, что через несколько лет сможет стать наставником, одним из самых молодых среди служителей Феникса. Он будет руководить ритуалом Возрождения с удивительной легкостью, играя с капризными Фениксами, как с обольщенными им девицами. Очевидно, на предстоящем собрании именно Силдина возведут в соответствующий ранг.

По правде сказать, виденный этой ночью сон помог Януэлю понять сущность их дружбы. Ему приснилось, что он в обличье дельфина весело рассекает волны, двигаясь в кильватере корабля, какие плавают в водах Тараска… И у скульптуры, служащей ростром этого корабля, лицо Силдина.

Аллегорический смысл этого сна был куда как ясен, но Януэль не испытывал по отношению к другу ни малейшей зависти. Он почти не придавал значения иерархии. Разумеется, было необходимо проявлять почтение к наставникам, но он вовсе не жаждал подвизаться на этом поприще. Дарования Силдина заслуживали почестей, и Януэль был рад, что друг получит признание. Сам же он продолжит обучение в Башне, стремясь постичь все, что возможно, тут волноваться не о чем. Ночами его тревожили совсем другие заботы…

Прикосновение Силдина к его запястью вырвало юношу из грез.

– Мэтр Игнанс…

При появлении в трапезной слепого старца над столами внезапно пронесся молчаливый вихрь. Послушники застыли на месте, прервав все разговоры и затаив дыхание в присутствии старейшины Башни. Дряхлость отнюдь не подчинила себе тщедушное тело того, кто управлял величайшими ритуалами Возрождения. Его оголенные руки были тощими, можно сказать тонкими, как былинки, его тщедушная шея, казалось, едва поддерживает голову. На овальном лице мэтра поблескивали стеклянные глаза. Пламя имперского Феникса некогда обрекло его на темноту. Пример старейшины мог служить ученикам своего рода вечным предостережением: его слепота являлась свидетельством того, как опасно управлять огненными птицами. Ослабление контроля, плохо выверенный жест? – никто не знал, какова была в действительности ошибка Игнанса. Можно было быть уверенным лишь в одном: единственного срыва было достаточно, чтобы поплатиться зрением. После этого ужасного происшествия Игнанс стал совершенно слепым, но зато, в качестве компенсации, у него обострились все прочие чувства. Его власть над Башней лишь упрочилась, а страх, внушаемый им окружающим, способствовал росту его авторитета.

Замерший в проеме двери мэтр Игнанс был одет в такую же рясу, как и послушники. С виду он казался ветхим старцем, но внешность его никого не вводила в заблуждение. Единственным знаком отличия, указывавшим на его ранг, был символ материнской лиги: меж двух сомкнутых аркад язык пламени, вписанный в окружность, инкрустированную красным железом. Хотя мэтр не издал ни единого звука, его губы слегка шевелились.

Ритуал благословения начался. Наставник медленно повернул голову, как бы охватывая взором всех собравшихся. Затем он принялся пристально вглядываться в каждого послушника, причем этот утренний ритуал не был нарушен ни малейшим шорохом. Остроте этого незрячего взора невозможно было противостоять, юноши невольно опускали глаза. Даже Силдин был принужден покориться: что-то пробурчав, он склонил голову.

Как ни странно, один человек тем не менее устоял. Януэль встретил взгляд белых глаз с открытым сердцем, хотя при этом у него возникло ощущение, что он проваливается в пропасть.

Он дрогнул, но не отвел глаз. Тотчас он заметил во взоре мэтра потаенный вихрь глубокого смятения. Это происходило не впервые. В такие моменты он чувствовал, что способен за стеклянной завесой, надежно скрывавшей глаза служителя Фениксов, различить биение жизни. В отличие от прочих послушников юноша воспринимал не внешний облик старца, но читал в его сердце.

Старейшина Башни надолго сконцентрировал на нем свое внимание. Отдавал ли он себе отчет в том, что происходит? Принимал ли его за наглеца? Эти вопросы возникали в мозгу Януэля каждый раз, когда взоры их скрещивались, и совершенно спонтанно юноша проникал сквозь запретную преграду, бросая безмолвный вызов власти Игнанса. Ни стыд, ни страх не закрадывались в его сознание. Какая отвага! Здесь не было места естественному в подобной ситуации испугу. Кроме того, он не говорил об этом никому – ни своему другу Силдину, ни тем более наставнику Фарелю.

Внезапно оцепенение Януэля прошло, он порывался было встать и, раскидывая столы и скамьи, ринуться к старцу, но ледяная рука внезапно сжала его плечо, и наваждение рассеялось.

– Что это тебя разобрало? – проворчал Силдин.

Януэль не ответил ему, его внимание было полностью приковано к безмолвному движению губ наставника. На какой-то момент он поверил, что старец что-то говорит, но контакт уже был прерван. В перламутре глаз слепца более не отражалось ничего – так поверхность воды смыкается над брошенным камнем.

Януэль осознал тем временем, что Силдин, нахмурив брови, чего-то от него допытывается. Он так и не выпустил плечо друга и исподволь притягивал его к себе, как бы пытаясь вернуть на землю.

Завершив молитву, мэтр Игнанс воздел вверх изможденную руку, чтобы развеять перед собой пепел костра, всю ночь пылавшего на вершине Башни. Благословение было произнесено. Он повернулся и исчез, из коридора донесся лишь шелест его одежд. Его уход был ознаменован вздохом облегчения. Быстрое перешептывание сменилось глухим постукиванием приборов и веселой перекличкой.