Страница 80 из 87
— А я его знаю? — тихо уточнил Шельм, уловив нечто странное в том, что Ставрас показывая ему то, о чем рассказывал, фактически картинками и образами, передаваемыми прямо в голову, все время, словно нарочно, избегал показывать самого беглеца.
— Помнишь, у меня при аптеке служка был?
— Постой, но ты же вроде бы его за аптекой присматривать оставил, когда мы на поиски Радужного отправились, — изумился Шельм. — А потом, когда уже вернулись с Муром и Гиней, отдал им как раз его комнату, сказав, что парень отправился погостить к родне…
— Ага. Отправился. В горы.
— К родне?
— Почти. Должен же был хоть кто-то охранять яйца, пока мы тут со всем разбирались, — фыркнул Ставрас насмешливо. — Ладно, просыпаться пора. В нашем мире уже светает.
— Угу. А как его полностью зовут, а то я, когда к тебе приходил, он мне Эром представился. Смешной такой, вечно со стоящими торчком волосами и слегка заостренными кверху ушами, и вообще он мне показался не на много меня старше.
— Ну, так как он на человека не запечатлен, то и взрослеет медленно, как и положено дракону. А зовут его Эрнестримомлильсом.
— Ужас.
— Нет уж, пусть лучше так, чем эти твои Бимы с Бомами, — отрезал лекарь непреклонно, и они проснулись.
Сборы не заняли много времени. Шельм снова облачился в ритуальный наряд, а Ставрас, глядя на него, тоже решил приодеться, чтобы соответствовать, так сказать. И несколько стушевался, когда увидел реакцию Шельма, ожидающего его в саду на небольшой скамейке. Но на самом деле того все же можно было понять. Он привык видеть Драконьего Лекаря даже на балах в обычной, полупоходной одежде. Замшевой куртке с карманами, штанах, заправленных в сапоги, безрукавке или рубашке на шнуровке. Но сейчас лекарь был одет во все черное. Узкие брюки, сидящие как влитые, мягкие полусапожки, а не сапоги до колен, черную шелковую рубашку на пуговицах, с изящной вышивкой, вьющейся по груди серебристыми змейками, и короткую, черную куртку всего с двумя боковым карманами и тоже расшитую серебром. И даже волосы его, всегда стоящие на макушке забавным гребнем, под расческой легли как-то иначе, придав завершающий штрих облику Драконьего Лекаря. Шут откровенно засмотрелся. Ставрас вздохнул, подошел к нему и склонился к лицу.
— Не смотри на меня такими голодными глазами, а то я начну волноваться, что плохо покормил тебя на завтрак и ты в полете мне хвост откусишь с голодухи.
— А может они там сами и без нас разберутся, — неожиданно выдохнул Шельм ему в шею, закинув руки на плечи.
— Шельм?
— Хочу в кроватку.
— Ну, уж нет. Нечего совращать меня тут, — фыркнул Ставрас, легко поднимая его со скамейки и ставя на ноги. Отстранился и строго посмотрел. — У нас масса дел, не забыл?
— Не забыл, — отозвался шут, отступая от него, но вздохнул при этом так тяжко и горестно, что лекарь чуть воздухом не подавился и вынужден был сдаться.
— Ладно, я обещаю, что как только разберемся со всем, устроим еще одни выходные.
— Нет уж, — заупрямился Шельм и нахально объявил, подмигнув ему: — Я хочу полноценный медовый месяц.
— Чего ты хочешь? — Ставрас просто опешил.
— Того самого и хочу. Так что, готовься.
— А если Палтус не отпустит?
— Это он может не отпустить, когда ты уговариваешь, а если я возьмусь за дело, еще как отпустит.
— Что же ты и в этот раз сам не выбивал из него выходные?
— Хотел посмотреть, как это у тебя получится.
— Шельмец!
— Ага. Летим?
— А куда деваться?
Ставрас приземлился на огромном поле, сминая стройные ряды лавандовых кустов. Красивое растение с фиалковыми цветами и ароматом, дурманящим голову, если вдыхать его полной грудью. Плавно изгибающие в отдалении линии лаванды с протоптанными между ними дорожками, ни на минуту не создавали ощущение, что выросли они здесь сами по себе. Их сажали. Ухаживали за ними и не давали отцветать. Особая магия Палачей Масок, прокомментировал Шельм, пока они вдвоем шли в сторону Мраморного Сада, виднеющегося у подножья холма, снизу белеющего кусками белоснежного мрамора, а выше покрытого зеленью леса, который и был Древесным Некрополем масочников. Именно в нем заканчивали свой путь в этом мире все, кто носил под сердцем маску.
Они приземлились очень удачно и быстро добрались до цели. Не было ни забора, ни частокола, ни ворот. Просто лавандовое поле кончилось и началась молодая, ярко-зеленая трава, словно сейчас был не август месяц, а весна, и травка эта только-только проклюнулась сквозь землю к солнцу. Шельм улыбнулся печально, с сочувствием. Куски необработанного мрамора валялись повсюду, казалось бы, совершенно без какой-либо системы, её ведь знали только Палачи. И на каждой из этих разноцветных каменных глыб то тут, то там были вкраплены маски. Полностью закрывающие лицо, или такие, как Коломбина, прячущие за собой лишь область глаз, не важно. Всего лишь маски, но через прорези на мир смотрели живые, осмысленные глаза. Ставрас даже подошел к одной из таких, посмотрел, склонившись, и шагнул в сторону. Взгляд маски переместился вслед за ним. Лекарь прикрыл глаза и вернулся к шуту, ожидающему чуть выше по склону.
— Они все живые, — произнес лекарь задумчиво, не спрашивая, уже зная, что это так.
— Да, — кивнул Шельм как-то рассеянно, а потом неожиданно сорвался с места и свернул с вьющейся между камней тропы.
Ставрас удивился, но молча последовал за ним.
Они не сильно уклонились от первоначального маршрута, совсем чуть-чуть. Но в этой части Мраморного Сада не было мрамора, лишь темный, потускневший гранит. Шельм заскользил между камней, словно тень, и вышел к одному, большому, выше человеческого роста. И замер, вглядываясь в глаза живых масок.
— Шельм? — Ставрас шагнул к нему и положил на плечо руку.
Мальчишка-шут вздрогнул, но лекарь лишь сильнее сжал пальцы.
— Это они, — кивнул Шельм в их сторону.
— Бывший Совет Иль Арте? — догадался Ставрас, но Шельм назвал их по-другому.
— Те, кто сказали, что не мне — Арлекину, судить Чуму.
— Ты теперь удовлетворен? — тихо спросил лекарь.
— Что? — Шельм моргнул и обернулся к нему, в глазах застыло непонимание.
— Тогда зачем ты пришел к ним? — насторожившись, уточнил Ставрас.
— Они звали меня… — рассеянно пробормотал шут и неожиданно пошатнулся. Лекарь легко придержал его, помогая устоять на ногах. Шельм закрыл ладонью пол лица, и пробормотал рассеянно, со странными беспомощными нотками в голосе: — Так странно. Я ведь не Палач. А слышу… слышу осужденных.
— Ты — Вольто, — откликнулся Ставрас, взял его за руку и ускорил шаг, уводя за собой шута, все еще находящегося под впечатлением от такого открытия.
И очень скоро их встретил Некрополь. От Мраморной тюрьмы его отделяла живая изгородь из кустов шиповника, с нежно-розовыми цветками, благоухающими приятнее неких роз. Изгородь то и дело прерывалась через равные промежутки, и через нее вовсе не надо было продираться, чтобы войти. Они замедлили шаг и вошли под сень деревьев, служащих масочникам могилами.
— Ты помнишь? — тихо спросил Ставрас, сжимая руку прошедшего вперед Шельма чуть сильней.
Тот не обернулся и ответил без голоса, в мыслях: "Да".
Он действительно четко знал куда идти, и даже если бы не помнил, просто чувствовал, фамильная аллея всегда притягивала тех, кто однажды будет захоронен в её деревьях. Их деревом всегда были липы. Липовая аллея вся в цвету, именно она вот уже много поколений давала пристанище масочникам их рода.
Ставрас не стал спрашивать, почему липа цветет до сих пор, просто осознал, что она в этом странном парке, который по площади им занимаемой, напоминал лес, всегда цветет, как не опадают и не желтеют листья на некоторых аллеях, в то время как на других всегда царит золотая или багряная осень, на третьих лежит снег. Но даже в снегу под каждым деревом цвел тотемный цветок.
Это место походило на сказочный сад. Таинственный и завораживающий своей магией. И магия эта была узнаваема, магия масочников. Драконы давно научились чувствовать её, научились опасаться и не подпускать к себе близко. А масочники с недоверием относились к ним, драконам, ведь столько в прошлом было между ними вражды и крови. Столько крови. Но здесь, в Некрополе, Городе Мертвых, все превращалось в тлен, в дым, даже вековые опасения, даже ставшая давно привычной вражда. Здесь эта когда-то чуждая миру магия не была направлена вовне, о нет, лишь вовнутрь. И только здесь можно было по-настоящему, в полной мере оценить, не как она опасна, а как прекрасна.