За линией Габерландта

— Смотри, Наполеон Бонапарт на острове Эльба, — донеслось до ушей Дымова.

— Властелин в изгнании, — добавил другой голос и тоже засмеялся.

Дымов не обернулся, хотя прекрасно расслышал эти слова. Они попали в самое сердце. Болезненная усмешка тронула его губы. Обидно все-таки уезжать вот так. Как это русские говорят: «несолоно хлебавши».

На другой день Дымов вошел в кабинет шефа едва ли не первым, как только Омаров пришел на работу. Разложив бумаги, он сказал:

— Мне что-то неясно с нашей базой в Находке. Прислали путаные сведения, радиограммы поступают с массой ошибок. Трудно разобраться на расстоянии, что там есть, что они отгружают. Кому-то ехать туда надо, Кирилл Власович, хоть на неделю. Может, вы сами?

— Некогда. Не могу, — отрывисто сказал Омаров.

— Тогда кто же?

— Поезжай ты.

— Хорошо, Кирилл Власович, — смиренно ответил он и добавил: — Дайте мне, пожалуйста, ключи.

— Скажи, чего тебе надо, я достану, — грубовато буркнул Омаров. — Забыл в сейфе чего-нибудь?

Дымов ничего не ответил и вышел.

Черт его дернул положить синюю папку в сейф! Выручи теперь попробуй. Вдруг вздумается шефу навести там порядок? А, не вздумается! Ему вечно некогда. Разбросанный, неуютный человек. Как до сих пор власть не раскусила его? Ну да ладно, всякому овощу свое время.

Глава четырнадцатая. Сюрприз с ледяными линзами. Убедительный аргумент для высокой комиссии. Леша Бычков уходит на фронт

Шесть гусеничных тракторов с тяжелыми кусторезами и карельскими боронами, сотрясая воздух, шли по долине Май-Урья. Они направлялись на территорию совхоза. Это была первая партия техники, посланная Зубрилиным из Магадана. Следом за тракторами явилась бригада плотников; в лесу застучали топоры, запели пилы.

Приказ о совхозе был подписан. Но о директоре в этом приказе не сказано ни слова. Ведь и совхоза еще не было. Была стройка. А начальником стройки фактически являлся замполит Зубрилин, хотя и в этой должности его никто не утверждал.

Он сидел в городе и посылал оттуда все, что требовалось для строительства.

Лес и луга в долине покрылись просеками и тропинками. Так бывает всякий раз, когда появляются люди, лошади и машины. Издержки строительства. И тогда Май-Урья решила доказать людям, как мало они еще знают ее.

Сначала пропала лошадь. Ее долго искали и нашли уже мертвую в узкой и глубокой щели недалеко от реки.

— Кто эту ловушку вырыл, черт бы его побрал! — кричал Смыслов, будучи твердо уверен, что щель выкопал какой-нибудь увлекающийся охотник на медведей. — Шею свернуть такому охотнику мало!

Бычков сказал:

— Вася, это явление природы.

Смыслов покосился и пробормотал:

— Разыгрываешь?

Потом в другую, не менее глубокую ловушку попал трактор. Он не провалился весь, но повис над пустотой; потребовались усилия еще двух «челябинцев», пока его вытащили. Это стоило нам двух гектаров неподнятой целины. Смыслов, назначенный ответственным за состояние дорог, грозил разделаться с «вредителем» по законам военного времени.

Бычков снова сказал что-то об ископаемом льде, но Смыслов да и все мы пропустили его замечание мимо ушей.

Случай помог Смыслову постигнуть «явление природы».

Мы ходили по лугам с теодолитом, нанося последние горизонтали на почти готовый план. Бычков оторвался от трубы и сказал, протянув руку влево:

— Вон там в земле ископаемый лед. Слышишь, друг Вася?

Мы промолчали. Откуда он знает? Смыслов не замедлил съязвить:

— До сих пор только одно создание могло видеть на три метра в землю. Гоголевский Вий. По слухам, его в семнадцатом году выслали из Украины. Теперь появился еще один провидец. Скажи, не так?

Бычков взял лопату и пошел на поляну. Подогретые любопытством, мы потянулись за ним.

Поляна как поляна. Только не вейник растет на ней, а какая-то щетинистая мелкая травка да хвощи. Кустов и деревьев нет. Чуть вогнутая поверхность. Таких полян по долине много, ничего особенного. Леша сказал:

— Если я не ошибся, копаю до льда. Дальше будет рыть Смыслов. Если льда нет, рою сам хоть на два метра. Договорились?

Лопата вошла на весь штык, вывернула илистый грунт. Дальше твердая мерзлота. Бычков взял лом. Мы молча стояли, ждали. Еще два штыка. Все тот же илистый песок. Вычистив ямку, Бычков углубил ее почти до аршина, и вдруг ломик резко зачиркал по льду.

—  Смотри сюда, маловер, — сказал Бычков.

Вася Смыслов был посрамлен. Лед под поляной был. Потерпев поражение, насмешник пытался отшутиться, но мы подняли его на смех. Бычков сунул ломик Смыслову.

— Давай действуй. Интересно, глубокий он или нет?

Смыслов вздохнул (нечего делать, подчиняюсь!), взял ломик, поплевал на ладони, и из ямки брызнули искры голубого чистого льда. Когда фигура его почти по пояс запряталась в яму, он бросил лом.

—  Хватит! Тут насквозь льдина.

Серега поднял Лешину руку. В знак победы.

— Это — погребенное под слоем наносов озеро, — сказал Бычков. — Иногда попадается старое русло реки. Зимой замерзнет, а весной вода натаскает на него песок, ил, камни, так оно и остается на веки вечные. Между прочим, опасные ловушки. Бывает, что вытаивают летом. Тогда получаются ямы. С ними ты уже познакомился.

После работы мы с Серегой и Васей Смысловым пошли на заготовку брусники. В долине брусники было, как говорится, невпроворот. Собирали не руками, а маленькими ковшиками-гребенками, которые сделал, конечно же, Серега, большой любитель моченой ягоды.

Стоял вечер. Солнце село за сопки, но было еще светло, тихо и как-то особенно торжественно, как это бывает только на закате, когда умолкает дневной шум и вся природа, приустав за день, готовится отойти ко сну. Дело двигалось быстро, ведра наши наполнялись. И вдруг Вася пропал. За две минуты до того я видел его длинную фигуру метрах в двухстах от себя, потом обернулся — нет Смыслова. Свистнул, позвал. Иванов откликнулся, Васи нет. Спрятался? Но вокруг стояли только кустики и низкие травы, в которые не упрячешь такого заметного парня.

Мы недоумевали. Пошли по кругу около того места, где я видел Смыслова. Как в воду канул. Это было уж слишком!

Серега Иванов, человек некурящий и потому остро чувствующий табак, вдруг остановил меня и поводил носом по ветру.

— Что?

— Беломорканал... Его папиросы.

Мы осторожно пошли вперед. Какая-то чистая от травы полоска, не то тропа, не то место, где лежали бревна, чуть вдавливалась в слабокочковатую поверхность луга. Заканчивалась она темной продолговатой щелью-провалом. Именно отсюда, из этой дыры, тянуло дымком папиросы.

Тихо ступая, мы подошли к щели. На дне ее, на глубине около двух метров, сидел на корточках Василий Смыслов, курил папиросу, сопел и подбирал в ведро рассыпанные по илистому дну ягоды брусники.

Занятное положение! В ловушке. И влетел туда впопыхах. Это мы видели по его испачканному комбинезону, по свежему обрыву краев щели, по грязным рукам и лицу нашего товарища. Красиво же он расплачивался за свое неуважение к ледяным линзам!

С минуту мы молча наблюдали, как он плюхается в грязноватой дыре, потом как ни в чем не бывало спросили:

— Тебе не жарко?

— А? — вздрогнул он. Лицо его расплылось в виноватой улыбке. — Не-е-ет, не особенно. Пожалуй, даже прохладно. Спускайтесь.

Мы переглянулись и захохотали.

— Ничего смешного. Я же не мог знать, что под тропинкой такая дыра. — Он встал во весь рост, голова его пришлась как раз на уровне земли. — Понимаете, шел по тропе, вдруг земля подо мной зашуршала, я и крикнуть не успел, как очутился на мокром дне. Хорошо, что не глубоко, а то бы не выбраться. А ну давай руку.

Ледяная линза вытаяла еще не вся. Там, где по ее телу пролегала тропа, весной и, должно быть, после дождей скопилась вода. Она проникла сквозь илистый песок и постепенно начала разрушать лед. Он таял длинной узкой полоской, сужаясь книзу. Бока трещины стеклянно светились чистым льдом, на дне лежал слой грязи. Вода уходила еще глубже, в галечниковую подстилку. Предательская пустота была прикрыта сверху тонким слоем почвы, перевитой мелкими корешками.