Страница 9 из 37
“О найс!..”
Сцена 9. Дорога к вокзалу
Странная они парочка.
Он: в левой руке мешок, из него выпирает кастрюля, что стоит, видимо, на двух нижних. Ее крышка скреплена с упомянутой пирамидой белой, довольно толстой бельевой веревкой. Правой рукой он, с видом хоть временного, а все-таки владельца крупнейшего в мире бриллианта, держит под локоть спутницу.
Она: рука, одолженная в локте спутнику, ближе к кисти по-прежнему живет собственной, то есть отдельной жизнью. В длинных пальцах, чуть на отлете, изящно дымится тонкая, кофейного цвета, сигаретка. На правом плече висит довольно тяжелая — не привыкать — сумка, очень родственная торбе эмигрантов первой волны. Как там? “Сквозь та-т б а-та та-т б а денек / У него сундук, у нее мешок. / По паркету парижских луж / Ковыляют жена и муж. / Я за ними долго шагал, / И пришли они на вокзал...” Так, что ли?..
Несуразная парочка. Этим она привлекает внимание двух полицейских. Подозрительно ослепительная спутница для такого малого... Как если бы он ехал себе в “кадиллаке” цвета mauve...
А вот и неправда. Всякий имеет то, что имеет. Ошибок нет. И правильно копы сделали, что прошли мимо...
Ошибок нет... Взгляните, как странно подходит к этой сцене мертвый неон реклам, разнузданный яд их вампирствующих палитр! Как точен и не случаен сейчас этот одноразовый рай витрин, неприступный рай, полный дешевых — всегда, по сути, дешевых и жалких — тряпок... Жизнь как главный предмет затянувшегося торга. Какой абсурд — платить непосильную цену за вещь, которая, в общем-то, не нужна!..
По До-ону гуля-ает, по До-ону гуля-ает, По До-ону гуля-ает казак мо-ло-до-о-ой!! О-ой!.. О-о-ой!.. Казак мо-ло-дой...
Голос у художницы не слабый. Да и рот не маленький. А разверзает она его — ух широко! Ну и орет на всю Johnson Street...
А де-ева там пла-ачет, а де-ева там пла-ачет, А де-ева там пла-ачет над быстрой реко-о-ой!! О-ой!.. О-о-ой!.. Над быст-рой ре-кой...
А громко еще оттого, что пусто. Она толкает своего спутника в такт каждой строке, а ему, бедолаге, и нравится. Ему, горемыке, похоже, все нравится. Позвякивают кастрюли... Да и ее-то швыряет, как пьяный корабль. Пьяный! ох, если бы!.. Корабль! да уж!.. куда там!..
О че-ом, дева, пла-ачешь, о че-ом, дева, пла-ачешь, О че-ом, дева, пла-ачешь, о че-ом слезы лье-о-ошь!! О-ой!.. О-о-ой!.. О чем сле-зы льешь...
Ах, ка-ак мне не пла-акать, ах, ка-ак мне не пла-акать, Ах, ка-ак мне не пла-акать, слез горьких не ли-ить!! О-ой!.. О-о-ой!.. Слез горь-ких не лить...
Спутанные ее волосы развеваются по ветру... лезут в рот... Она то и дело резко отбрасывает их рукой... Магазин водных кроватей “ALLURE”, пивбар “GRASSHOPPER”, бутик “EDWIN & FLOY”, бесконечные “HOWARD OLES”, “HUMPHREY’S VIEW”, “GLORIA!”, “BUCKINGHAM’S CLOCK”, “GANGES”, “ROSAMOND”, “SANDY LITTLE”, НОЧЬ, АВЕНЮ, СТРИТ ЛАЙТ, АПТЕКА...
Цыга-анка гада-ала, цыга-анка гада-ала, Цыга-анка гада-ала, за ручку брала-а-а!! О-ой!.. О-о-ой!.. За руч-ку бра-ла...
Не бы-ыть тебе, де-ева, не бы-ыть тебе, де-ева, Не бы-ыть тебе, де-ва, женой казака-а-а!! О-ой!.. О-о-ой!.. Же-ной ка-за-ка...
“Ю хэв э найс войс!.. Эта песня по-французски?..”
Сцена 10. Вокзал
Ночь. Пригородный поезд.
Ярко освещенный вагон.
Она в вагоне одна.
На полке, над головой, — мешок с кастрюлями.
За окном пустая платформа. Если не считать египтянина. Вдали, за его спиной, видны ярко освещенные внутренности пустого кафе. В ночи горит красная вывеска: “MIRACLE of CAIRO”.
Окно вагона полуоткрыто. Сюда, в купе, из тьмы, что по ту сторону стекол, сочится тихий человеческий голос. Шепот, искаженный ночью, мольбой и акцентом... Или это ветер шуршит чем-то, что не имеет воли и памяти, а только тоску и покорность времени? Можно мне тебя ждать?.. ты позвонишь?.. ты позвонишь мне когда-нибудь?..
“It’s getting cold in here. Do you mind if I close the window?”
Она закрывает окно.
Садится.
Затянувшееся ожидание.
Вдруг, вспомнив что-то, открывает сумку. Быстро перебрав бумаги, достает одну из своих картинок.
Открывает окно.
Тьма.
Протягивает туда картинку.
Освободившись, рука заныривает назад.
Растопыривает пальцы. Делает быстро “good-bye”.
Захлопывает окно.
Сейчас поезд наконец тронется, и можно будет нажать кнопку “delete”. Осталось переждать парочку последних мгновений, самых невыносимых, когда возможности прощальных жестов и мимики исчерпаны до конца.
Фильм третий. Long distance
(с русскими субтитрами)
CAST:
Телефон.
Женщина с телефоном.
Женщина с любовником, или Она.
Любовник женщины с любовником, или Он.
Иммигрант монголоидного типа (Shkhinozean).
Сцена 1
Сначала экран кажется полностью темным. Но вот отдаленные звонки телефона обостряют наше зрение. После двух или трех сигналов, в левом верхнем углу экрана мы начинаем различать горящую букву “L”. Звонок... Звонок... Неожиданно близко слышится громкое бормотанье: “Хага!.. Шамга ту... киржа рош!..”
Включение слабого света (настольной лампы). Она освещает экзотического иноплеменника: дряблость кожи, тщедушность марсианина, человечья нечистоплотность конских волос. Вынырнув из постели на полу и подпрыгивая на одной ноге, он судорожно натягивает джинсы. Это Shkhinozean. Звонки продолжаются.
Shkhinozean. Хага! Шамга ту киржа рош! Аржанат тхажда яктасу! Мал-сумал! мал-сумал гун йомаш рош!
Шхинозиец. Дьявол! Даже ночью отдыха нет! Это место проклято! Ни в чем! ни в чем удачи мне нет!
Он подскакивает к букве “L” (это освещенная извне половина дверного контура), — поворачивает ключ...
Сцена 2
Close up: женщина с телефоном. В одной руке трубка, в другой — Paradisian Bird (Райская Птица). В доли секунды мы успеваем отметить: странный цветок изыскан и закономерен на фоне профиля женщины, — она держит его за длинную ножку с маленьким золотым веером на конце.
Женщина с телефоном. Але? але? (Взрыв счастья.) Ой, привет!! Ты где?! где?!. (Медленно вешает трубку.)
Телефон висит на стене коридора — длинного, давно обшарпанного, но так и не обжитого. Один конец этой кишки упирается в дверь с цифрой “3” и смотровым глазком (это, видимо, гостиничный или общежитский номер), другой — в окно, зарешеченное жалюзи. За окном ночь. В стене, напротив телефона, два проема. У стены с телефоном, строго под ним, приткнулся инвентарно-канцелярского вида тощий железный столик. Рядом торчит стул. Возле окна, поставленное на пол, тусклеет массивное, седое от пыли зеркало. Возле него, попирая тригонометрию и здравый смысл, лежит снятая с петель, перевернутая дверь. Прислоненная к стене длинным торцом, она дополнительно крепится к ней паутиной.
Снова звонит телефон.
Женщина с телефоном (срывает трубку вместе с аппаратом). Где ты, где?! да! отку... (Ставит телефон на стол и кладет трубку.) Спасибо...
Кладет на стол цветок, вешает на стул сумочку, быстро расстегивает пальто и бросает туда же.
Одета она очень нарядно, в восточноевропейском стиле (то есть с большой тщательностью и явным напряжением). Эту очевидную кропотливость не могут скрыть даже длинные цепи крупной (и как бы небрежно болтающейся) бижутерии.
Неотрывно глядя на телефон, она стоит под прицелом цветка. (Он горизонтален. Стебель нацелен в тело.)
Звонит телефон. Она берет трубку не сразу. Видно, обдумывает вопрос... Звонок... Звонок... Звонок...