Страница 4 из 29
— Какое святейшество? — пролепетал Початок.
— Его святейшество папа. Эту великую честь он хочет оказать самому бедному и кроткому из вас.
Под ногами у трех друзей сразу образовались три желтые лужицы, так велик был их страх.
— Самый кроткий из нас ты, Початок, — сказал Недород.
— Нет, нет, я вовсе не кроток.
— Я и подавно, — заявил Недород.
— Как?! Вы оба голодны и босы. Может ли человек быть беднее и смиреннее?! — воскликнул Тысячемух.
— Ты тоже голоден и бос, — сказал Недород.
— Да, но у меня когда-то был конь. И потом меня обуревает гордыня. Я недостоин исповедовать папу.
Кардинал суровым голосом приказал им решать, и поскорее.
Тысячемух повернулся к друзьям и стал считать.
— Эни-бени, рики-паки, буль-буль, парики-шмаки, деус-деус, космо-деус, бац. — Он ткнул рукой Початка: — Тебе, — но тот сразу пустился наутек.
Недород тоже попытался было бежать, но Тысячемух вовремя схватил его за ногу. И снова принялся считать:
— Эни-бени, рики-паки…
На этот раз идти выпало Недороду. Но тот силой вырвался и помчался куда глаза глядят. Кардинал стоял и смотрел на всю эту сцену, разинув рот от изумления. Тысячемух взглянул на кардинала и медленно направился к паланкину с белым балдахином. Дрожащими руками раздвинул полог и просунул голову внутрь, чтобы исповедать папу. От страха и стыда он зажмурил глаза. Под балдахином пахло ладаном и еще чем-то терпким.
Папа говорил что-то кротким голосом, но Тысячемух не понимал ни слова. Каждое из них кончалось на «ус», «ум», «ибус», «орум», из чего Тысячемух догадался, что папа говорит по латыни. Потом его холодная рука легла Тысячемуху на голову. Папа поцеловал ему руку, а затем легонько ткнул его пальцем лоб. Папская исповедь закончилась.
Процессия калек, убогих и солдат снова двинулась в путь, распевая псалмы, которые уносило вдаль ветром.
А Тысячемух так и остался стоять с закрытыми глазами, пока не подошли Початок и Недород. Тут он открыл глаза и заговорил. Но изо рта вылетали почему-то лишь непонятные слова, которые кончались на «ус», «ум», «ибус», «орум».
БРАТ ГУИДОНЕ, НАДЕЖДЫ И СТОНЫ
И вот Тысячемух, Початок и Недород пошли дальше. Они плелись через поле, то и дело задевая ногой край сутаны и спотыкаясь. Падали, снова вставали и уныло брели дальше. Они по опыту знали, что, когда ты, умирая от голода, чудом держишься на ногах, еще и не такое случается.
Вдруг все трое бросились за низко летящей птицей. Поймали ее, очистили от перьев, собрались жарить и тут только увидели, что это… бабочка. Уж лучше еще потерпеть, чем есть бабочку. Ты съедаешь бабочку или там саранчу в надежде унять голод, а в животе поднимается целая буря. Теперь он требует еще и три бифштекса, курицу, два яйца и вареную грушу.
Тысячемух все это знает наизусть. Поэтому, увидев на земле пять желудей, он пинает их ногой.
— Желуди — еда для свиней.
— Какие свиньи? Где они? Скорее, может, мы их еще догоним! — закричал Початок.
— О чем это вы? — спросил Недород.
— О свиньях.
— Каких свиньях? — не понял Недород.
— Которые удрали.
— Куда они удрали, эти чертовы свиньи? — разволновался Тысячемух.
— Тебе лучше знать.
Но Тысячемух молчит, он и сам не знает, куда девались свиньи. В голове у него сплошной шум и звон, а в таких случаях лучше молча идти вперед и вперед. Куда-нибудь да придешь.
Они и в самом деле подошли к воротам монастыря. Недород все-таки не поверил в это чудо, пока ворота не открылись и не появился монах-сторож.
— Привет тебе, брат во Христе, — сказал Тысячемух.
— Да будет благословен господь, — ответил монах.
— Кто-кто? — не понял Початок.
— Господь.
— Конечно, да будет благословен. А что дальше? — сказал Недород.
Монах-сторож засомневался, понятно, не в существовании бога, а впускать или не впускать трех оборванцев с голодными глазами.
Но все-таки они тоже братья-монахи, и он их впустил.
— Ну, а что теперь будем делать? — спросил Початок у Тысячемуха.
— Подождем, когда зазвонит колокол.
— А потом?
— Потом нам дадут поесть, — неуверенно сказал Тысячемух.
— А если колокол не зазвонит?
— Значит, он сломался.
— И тогда нас не накормят? — заволновался Початок.
— Может быть, колокол не сломался.
— Почему ты сказал «может быть»?
— А что я должен был сказать? — удивился Тысячемух.
— Что точно не сломался.
— Ну хорошо, он точно не сломался.
— Значит, нас покормят?
— Может быть.
— Сказано тебе, не говори «может быть»! — вспылил Початок.
— Тогда я вообще больше не скажу ни слова, — обиделся Тысячемух.
— Лучше ни слова, чем это твое «может быть».
МЕШОК С БОРОДОЙ
О монастыре, затерявшемся среди гор, знали лишь окрестные крестьяне и никто больше. Чтобы его увидеть, надо было случайно очутиться у ворот, что и произошло с нашими тремя друзьями.
Монастырь этот основали монахи, которые однажды заблудились в лесу. Но потом эпидемия чумы унесла всех монахов до единого. Сто с лишним лет в монастыре никто не жил. Но однажды бродячие монахи с Востока, под предводительством брата Гуидоне, наткнулись на этот заброшенный, обезлюдевший монастырь и поселились в нем.
Монах Гуидоне был самым великим монахом средневековья. Когда он умер, из монастыря в Рим к папе отправился монах с просьбой, чтобы тот объявил брата Гуидоне святым. Но назад монах не вернулся, как не вернулись и другие монахи, которые с той же целью уходили в Рим. Однако монахи этого монастыря продолжали твердо верить, что рано или поздно брат Гуидоне займет место в алтаре среди других святых и у него будет свой день в календаре.
Вот немногие из тех чудес, которые творил брат Гуидоне. Свои молитвы он начинал с песнопений. У него был самый красивый голос среди всех монахов мира. Он сочинил множество кантилен на стихи из Библии. Он умел петь и монотонно и с модуляциями и нередко заканчивал свои проповеди мелодичным криком.
В юности он пел так нежно, что одна монашенка, заслушавшись его, вывалилась из окна. Потом такое же несчастье случилось с одним стариком. Тогда брат Гуидоне перестал петь на улицах селений и пел отныне лишь в чистом поле.
В такие дни на поле собирались крестьяне из всех соседних деревень. Брат Гуидоне взбирался на деревянную башенку и начинал распевать псалмы. И вот наступал момент, когда брат Гуидоне натягивал на голову капюшон и возносил свои песни-молитвы к одному лишь господу. В эти чудесные мгновения и происходили великие чудеса.
У одного крестьянина, у которого болела правая рука и он не мог работать в поле, боль перешла в левую руку. А у одной женщины одна нога была короче другой, и она прихрамывала. Внезапно у нее обе ноги стали короче обычных, зато она больше уже не хромала.
Стоило брату Гуидоне закончить молитву и поднять капюшон, как на него накидывались верующие. Они вырывали у него из бороды волосы и хранили их потом как священную реликвию. Брату Гуидоне боль, понятно, не доставляла такой же радости, как верующим реликвии. И вот однажды он принес с собой ножницы и после молитвы обрезал свою бороду, чтобы раздать каждому по пучку волос. К несчастью, налетел сильный ветер и унес драгоценную бороду. Брат Гуидоне ужасно рассердился и решил больше не петь даже в поле. Он заперся в своей келье и каждый день стал обрезать волосы на бороде и класть их в мешок.
Когда мешок наполнился доверху, брат Гуидоне понял, что настал его смертный час. И в тот же день он умер. А монахи монастыря много лет жили себе безбедно, меняя волосы усопшего брата Гуидоне на мясо и на муку.
Со временем чудодейственные волосы выросли в цене. Теперь монахи меняли их уже на волов и кур, да и крестьяне покупали на них еду, словно это были золотые и серебряные монеты. Но многие крестьяне не соглашались отдавать клок чудодейственных волос ни за какую цену, потому что чудо бесценно.