Соратники Петра

Петр правильно рассудил, что единственным средством давления на шведов была высадка десантов. Поездка Остермана в Стокгольм с целью убедить противника заключить мир на условиях, предлагаемых Россией, закончилась ничем. И это несмотря на то, что Остерман угрожал возобновлением военных действий на шведской территории. Когда угроза стала претворяться в жизнь успешными десантными операциями и морской победой у острова Гренгам, шведы вынуждены были опять сесть за стол переговоров.

На конгресс в Ништадте царь назначил делегацию в том же составе, что и на Аланде, причем Брюс прибыл туда раньше Остермана и 29 апреля в своей резиденции принимал шведских представителей – Лилиенштедта и Штремфельдта. 8 мая делегации обменялись полномочными грамотами, и начались переговоры.

На Аландском конгрессе, как мы видели, трения между Брюсом и Остерманом переросли в конфликт. На этот раз Остерман, видимо, получил строгие внушения умерить свою страсть к интригам и действовать заодно с главой делегации.

Камнем преткновения во время переговоров стал город Выборг, который шведы никак не соглашались отдать России, а также пребывание в Петербурге герцога Голштинского, являвшегося претендентом на шведскую корону. Тем самым, полагали шведы, к военному давлению прибавляется политическое – Петр, после того как одна из его дочерей станет супругой герцога Голштинского, получит возможность вмешательства во внутренние дела Швеции.

Во время переговоров делегация России по поручению Петра дала обязательство не вмешиваться в «домашние дела королевства Швецкого» и «ниже кому кто ни был не будет оказывать помощь ни прямо, ни посторонне каким ни есть образом советом или действием». Относительно герцога Петр уполномочил Брюса заявить: «Ближайший наследник и корону получить может только б с соизволением станов шведских, а не насильством».[609]

Между тем война истощала ресурсы не только Швеции, но и России. Ради заключения мира Петр решил отказаться от притязаний на Выборг. Свое решение царь поручил передать делегации П. И. Ягужинскому. Узнав об этом, Остерман предпринял все меры, чтобы склонить шведскую делегацию подписать договор. Одновременно он затеял интригу, цель которой состояла в том, чтоб избавиться от появления в Ништадте Ягужинского. Зная пристрастие Павла Ивановича к горячительным напиткам, Остерман упросил коменданта Выборга оказать ему щедрое гостеприимство и тем самым задержать его в городе на двое суток.

Пока Ягужинский бражничал в Выборге, Брюс и Остерман в ночь с 30 на 31 августа 1721 года подписали договор, по которому Выборг остался за Россией. Необходимость присутствия Ягужинского в Ништадте отпала.

Как расценить поведение Остермана? Как дипломат он добился уступок в пользу России, но как человек он заслуживает осуждения, ибо, желая делить славу миротворца не на троих, а на двоих, совершил бесчестный по отношению к Ягужинскому поступок.

Заключение мирного договора, по которому за Россией оставались Эстляндия, Лифляндия, Ингерманландия, доставило несказанную радость как царю, так и делегации. Петр извещал своих уполномоченных, «что славное сие дело ваше никогда забвению предаться может». Брюс и Остерман скромно отвечали царю, что «верныя здешния наши старания в высоких ваших интересах всемилостивейше и сверх заслуг наших угодны явились».[610]

Роль Брюса в Ништадте была иной, чем на Аланде. Там он выполнял роль «свадебного генерала», а роль главного действующего лица играл Остерман; здесь первостепенная роль принадлежала руководителю делегации.

Труды Брюса и Остермана были щедро вознаграждены царем. Брюс вел переговоры в звании графа, которое он получил еще в феврале 1721 года. В день подписания Ништадтского мира Петр пожаловал Брюса 500 дворами крестьян в Козельском уезде.

Невольно возникает вопрос: почему Брюс вновь был послан исполнять дипломатическую миссию в Ништадте, не проявив больших способностей на этом поприще на Аланде? Вероятно, такое решение царя было обусловлено несколькими причинами. Во-первых, Брюс уже имел опыт ведения переговоров со шведами. Замена его другим человеком сама по себе не означала улучшения дел, поскольку новому дипломату предстояло изучать дела предыдущего конгресса. Во-вторых, Брюс как глава делегации был уже знаком шведской стороне, связывавшей с ним свое видение российской политики. В-третьих, замена первого уполномоченного дала бы повод к рассуждениям о нестабильности политики царя. В-четвертых, исход войны был уже ясен, особенных дипломатических ухищрений на конгрессе не требовалось, поэтому Брюс, даже не будучи дипломатом, уже не мог «испортить борозды».

Прижизненным утешением Якову Вилимовичу за его дипломатическую эпопею стали оказанные ему почести по заключении мира со Швецией. А посмертным воздаянием стала кочующая по энциклопедиям и словарям слава главного участника двух конгрессов и основного творца мирной развязки.

Долгое время находясь с дипломатической миссией вдали от России, Брюс не мог уделять должного внимания артиллерии и Берг-коллегии, ограничиваясь лишь письменными распоряжениями. Управлением этими ведомствами занимались его помощники. Теперь же, после заключения мира, для артиллерийского ведомства наступила передышка и можно было спокойно заняться текущими делами, которые уже не требовали постоянного личного участия генерал-фельдцейхмейстера. В Берг-коллегии уже сложился четкий ритм работы, и Брюс все меньше вникает в коллежские проблемы. Появилось больше свободного времени и возможности заниматься делами, к которым Яков Вилимович имел призвание. Это перевод книг, научная и популяризаторская деятельность.

Одной из обязанностей Брюса было попечительство над гражданской типографией в Москве. Гражданская типография была создана в 1705 году «государевым коштом». Ведать типографией было поручено Василию Киприянову «под надзрением Иакова Вилимовича, его же к сему должность есть яко властная природности».[611] Действительно, трудно себе представить кого-то другого в роли попечителя типографии, кто бы поощрял издание новой, прежде неизвестной литературы и защищал бы ее от нападок приверженцев старины. Со временем типография была придана приказу артиллерии ввиду того, что приказ возглавлялся Брюсом. Типография в Москве не отнимала у Брюса много времени благодаря тому, что управлял ею весьма сведущий в своем деле человек. Якову Вилимовичу оставалось лишь иногда корректировать его работу; сообщать о нововведениях, принятых в заграничном типографском деле, и опекать типографию от людей, мешавших ее развитию, что не составляло ему большого труда благодаря высокому положению в обществе.

В типографии были изданы 8 из 13 составленных, переведенных или отредактированных Брюсом книг. Широко известен так называемый Брюсов календарь, в котором предсказывались урожайные и неурожайные годы, описывался темперамент каждого человека в зависимости от его рождения под одним из 12 знаков зодиака. Читатель календаря предупрежден, что не следует целиком доверяться влиянию светил, ибо если Господь пожелает, то оно уничтожится и потеряет свою силу. Впрочем, по поводу авторства календаря существуют два мнения: одни приписывают его Брюсу, другие – владельцу типографии Василию Киприянову. Спор надуман, ибо роль каждого из упомянутых лиц отмечена в тексте календаря: он издан «под надзрением его превосходительства господина генерала-лейтенанта Я. В. Брюса, тщанием библиотекаря Василия Киприянова». Следовательно, Брюсу принадлежит редактирование календаря, а составление – Киприянову. Календарь был очень популярен, выдержал много изданий и до сих пор цитируется астрологами.

Следует сказать о выходе в 1716 и 1724 годах книги Христиана Гюйссена «Космотеорис», переведенной Яковом Брюсом. В России книга вышла под названием «Книга мирозрения, или Мнение о небесно-земных глобусах и их украшениях». Гражданский подвиг Якова Вилимовича как переводчика и ходатая об издании этой книги состоял в том, что произведение Гюйссена исповедовало гелиоцентрическую теорию в отличие от геоцентрической, долгое время господствовавшей в науке. Брюсом было написано предисловие к книге, прочитанное им Петру I. Найдя книгу небесполезной, царь дал указание напечатать ее в Петербургской типографии. Брюс, будучи очень осторожным человеком, снабдил предисловие обилием богословских рассуждений, вставил мысль о том, что «поселеной земной глобус не во средине лона небесного опочивает, якоже нам на нем сущим являетца, но таковож яко протчыя планеты около солнца вокруг обращается и подвизается». Заведовавший Петербургской типографией Аврамов должен был по указанию Петра I напечатать 1200 экземпляров книги Христиана Гюйссена. Ознакомившись с рукописью, Аврамов дал ей следующую характеристику: «атеистическая книжица сумасбродного автора». Ослушавшись самодержца и пользуясь его отъездом, надзиратель типографии самовольно сократил тираж до 30 экземпляров, которые и были отправлены Брюсу. Большим тиражом книга вышла в Московской, подконтрольной Брюсу типографии в 1724 году. Перевод и выпуск такой книги мог совершиться только благодаря имени Брюса и благосклонному отношению к нему Петра I. В противном же случае могло произойти нечто подобное тому, что пророчил Аврамов, говоря о книге как о «самой богопротивной и богомерзкой, токмо с автором и безумным его переводчиком Брюсом к единому скорому в срубе сожжению угодном».[612]

609

РГАДА, ф. 142. Царские подлинные письма, д. 11, л. 191.

610

Копии с писем государя Петра Великого. 1700 по 1725 г. М., 1882.С. 18; РГАДА, Госархив, Разряд IX, 2-е отд., кн. 54, л. 172.

611

Бранденбург Н. Е. Материалы… С. 473.

612

Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868.С. 264, 265.