Страница 3 из 8
Иван не ошибся в предположениях о перепланировке этажа в одну квартиру и спальня оказалась действительно спальней, а вот на месте гостиной оказалась столовая и, соответственно, наоборот. Но это не играло никакой роли для Ивана. Единственное, что его интересовало – в какое время Кроносов принимает душ.
За три дня прослушивания вечерней жизни Кроносова Иван выяснил это достаточно точно.
Приезжавший ежедневно в 22-00 банкир минут сорок мотался из комнаты в комнату, общался с детьми, слушал щебет жены о каких-то проблемах со служанкой, с летним отдыхом. куда ей с детьми ехать: на французскую Ривьеру, где она была уже раза четыре и где ей чрезвычайно нравилось, или выбрать что-нибудь экзотическое, типа сафари в джунглях экваториальной Африки – банкирше не давала покоя антилопа, подстрелянная ею прошлым летом в Конголезском национальном парке. Теперь она жаждала более острых ощущений и намеривалась охотится на буйволов и носорогов.
«Жадная, сучка, в постели» – подумал Иван.
Раздраженный чем-то, скорее всего, проблемой собственной безопасности, Кроносов в ответ обложил ее трехэтажной тирадой, обвешав с ног до головы вербализованными гениталиями.
Если она страдает без вялого стручка своего французского ебаря, заявил он, пусть выпишет его сюда, дорогу банк оплатит, но – ненадолго, иначе он, Сергей Кроносов, оторвет ему яйца и заставит ее их съесть. А поохотиться можно и здесь – на зверей не менее диких: пусть берет свой карабин и лезет на крышу дежурить, он, мол, знает, что дюжина головорезов крутится вокруг дома, ловя момент, чтобы расплескать его мозг, мозг финансового гения, по асфальту.
«Сейчас он ее трахнет» – подумал Иван.
И точно, окно спальни начало транслировать стоны и выкрики.
Иван понял, что Кроносов знает о близости своей смерти – тот трахал жену ежедневно и подолгу, измочаливая ее до того, что она переставала стонать и однажды даже заикнулась – мол, хватит, достаточно. Но только сильнее возбудила его и Иван еще минут двадцать слушал энергичное дыхание банкира, завершившееся его сдавленным мычанием, в котором понимающий причину его возбуждения Иван уловил сожаление от невозможности продолжать прятаться в женское тело и страх возвращения из женского лона на свет божий.
Банкир жаждал жизни и стремился в женщину, как в надежную защиту от наемных убийц, там, в ней, он недосягаем для пуль, поскольку еще не родился, еще окружен теплым и безопасным, убаюкивающе колышащимся океаном женской вагины.
Иван знал о женщинах больше, чем обезумевший от страха банкир.
В женщине, в ее теле заключена не жизнь, а смерть, которая предшествовала жизни, дремлющее, потенциальное существование в женской мякоти, еще не пробужденное к активности твердым мужским вмешательством – магически притягивающая смерть-покой.
Жажда испытать его и бросает мужиков на женщин, думал Иван. Но многие ли из нас понимают, что от смерти-конца мы ищем спасения в смерти-начале?
Свою сексо-психологическую реабилитацию Кроносов заканчивал одинаково: покряхтывая и постанывая, удалялся из зоны слышимости.
Иван будто видел как он сползает с измочаленного тела жены, которая молча и, судя по всему, неподвижно отлеживалась, пока банкир отсутствовал в спальне, а затем бормотала вернувшемуся Кроносову какую-то чушь типа – «Ты мой тигр...» или «Я люблю твой член...», чем едва не провоцировала банкира на еще один припадок секса, и благополучно ускользала, вероятно, в душ.
Кроносов, покидая жену, тоже, вероятно, принимал душ, но Ивану мало было догадок, он должен был знать наверняка.
И уже на третий день ему повезло – Кроносов, судя по всему, не закрыл дверь душа и теперь плещущаяся вода играла ему шопеновский марш «На смерть героя», хотя ничего не понимающий в эстетике смерти банкир его и не слышал.
Следующим вечером Иван сменил позицию наблюдения.
С чердака соседнего трехэтажного дома, на котором трое суток подряд он проводил ночные часы, отслеживая кроносовский режим, он перенес его под землю – в коллектор-водораспределитель, который благодаря тесноте московской застройки оказался во дворе не элитного дома, а в соседнем с ним.
Слышимость была отвратительная, но подробности прощального вечера Сергея Кроносова в кругу семьи его не интересовали, ему важно было лишь уловить, не нарушается ли общая канва традиционной вечерней жизни банкира.
И когда болтовня, из которой до него доходили лишь отдельные фразы, сменилась невнятными, но характерными выкриками и весьма откровенными стонами, Иван окончательно понял, что смерть Сергея Кроносова уже заключается в его руках.
Он даже возбудился сам, но думал не о женщинах.
Пока банкир трудился над женой, он успел разобраться в хитросплетении водопроводных труб, благо к элитному дому вел отвод из свеженькой нержавейки, еще сохранившей торговый знак фирмы-изготовителя, и за полторы минуты просверлил тонкостенную стальную трубу с помощью портативной ручной дрели с фианитовым резцом диаметром со швейную иголку.
Из отверстия рванула тонкая струйка горячей воды с такой силой, что об нее можно было вполне порезать руку.
Яма коллектора начала было заполняться паром, но Иван уже через пару секунд заткнул отверстие специально приготовленным стальным поршневым шприцом, заполненным третьей производной синильной кислоты – боевым отравляющим веществом, еще недавно стоявшим на вооружении армий ряда государств, негласно, конечно, поскольку использование в военных действиях химического оружия запрещено международной конвенцией.
Теперь Иван с нетерпением ждал, когда Сергей Кроносов кончит последний раз в своей жизни и отправится в душ, навстречу своей смерти, дорогу которой укажет он, Иван.
Наконец, звуки, доносящиеся из спальни банкира, прекратились вовсе.
Сосредоточенный Иван отметил едва уловимое изменение в тоне гудения от напора воды трубы. Кроносов включил душ.
С трудом преодолевая сопротивление напора воды, Иван выдавил в трубу содержимое шприца, затем развинтил и убрал его, оставив в отверстии иглодержатель в виде стальной затычки. Мазнув по месту отверстия грязью, Иван окончательно скрыл – по крайней мере от визуального осмотра – следы своего вмешательства в работу московского водопровода.
Его работа окончена, осталось только убедиться, что жертва поражена, и благополучно скрыться с места происшествия.
Выбравшись из коллектора и с удовлетворением отметив, что в безлюдном московском дворике по-прежнему – ни души, кроме какой-то дворняжки, испуганно шарахнувшейся от приподнявшейся чугунной крышки, на которой она устроилась погреться прохладным майским вечером, распаренный в соседстве с горячими трубами Иван с удовольствием хлебнул холодного вечернего воздуха и присыпал края крышки коллектора пылью, скрыв следы того, что недавно она открывалась.
На чердак он возвращаться не стал, а направился к одинокой будочке таксофона неподалеку, сделал вид, что набирает номер, и стал прислушиваться к звукам банкирской квартиры.
Она молчала еще минуты три, затем послышался тяжелый усталый вздох, какая-то возня. Вероятно, жена Кроносова («Уже вдова,» – хмыкнул про себя Иван) устала ждать, когда освободится душ и решила поторопить мужа.
Затем – шлепанье босых ног по полу, еще секундная пауза и короткий, испуганный женский визг.
Дожидаться, когда поднимется суета на всех этажах и к дому слетятся машины скорой помощи, Иван не стал, а спокойно стал удаляться в направлении, перпендикулярном Тверской.
Количество случайных, побочных жертв только что совершенного им терракта, его не только не волновало, но даже не интересовало. В каждом деле есть свои издержки производства, и если, забирая жизнь нужного человека, ты прихватишь пяток или десяток ненужных, что ж из этого?
Человек смертен, как утверждал кто-то.
Иван не помнил точно – кто: скорее всего, его хозяин и господин, чеченец, у которого русские рабы мерли как мухи от побоев и голода, и над каждым из умерших тот вздыхал, как над разбитой чашкой или раздавленной каблуком маковой головкой.