Художественные произведения

[Офицер] уходит.

Вот, Юсуф, как обделываются дела… Ну, теперь мы можем на свободе заняться утешением. Помеха отравляет всякое удовольствие, сказал пророк. (Пьют.)

Юсуф. И давно бы так. То ли дело, когда ворота заперты, двери заперты… Налей-ка мне еще… Сидишь, занимаешься мудрой беседой, и никто-то тебе…

Бабадур. Что за удивительный напиток!

Юсуф. И никто-то тебе не мешает.

Бабадур. Что пьешь, то больше хочется.

Юсуф. И никто не мешает.

Слышны крики: "Гирей!"

Бабадур. Что за крики?

Юсуф. Ай, вай! Прибирай посуду! Побежим ему навстречу. Азраил летает над нашими головами. (Бегут к дверям.)

Навстречу им Калин-Гирей со свитой.

Калин-Гирей, Бабадур, Юсуф и свита.

Калин-Гирей. Бабадур, что же ты, [забрал] бы ад твою душу, не встретил меня, твоего повелителя?

Бабадур. Племянник солнца и двоюродный брат луны, клянусь верблюдицей пророка, мы не ждали так рано твоей непобедимости.

Калин-Гирей. Не ждали! Аллах, биллях! Как же ты смел не ждать? Не ждали! То есть ты сидел запершись и пьянствовал.

Бабадур. Да не войдет душа раба твоего в Магометов рай, если я…

Калин-Гирей. Да и так не войдет.

Бабадур. Моя голова - подножие твоих туфлей.

Калин-Гирей. Вставай, старый мешок, доверху набитый грехами! Докладывай, что ты делал без меня и все ли благополучно.

Бабадур. Без тебя я делал то же, что и в присутствии твоей непобедимости, неустанно следил за порядком и правосудием, а что касается благополучия, так на грех спасения нет, сказал пророк.

Калин-Гирей. Ты врешь, никогда пророк этого не говорил.

Бабадур. Аман, аман! Виноват, я хотел сказать, на всякого мудреца бывает довольно простоты.

Калин-Гирей. Какого же роду простота напала на тебя, говори скорее! Не принял ли ты спроста казенные деньги за свои, - это за тобой водится.

Бабадур. Нет, мой повелитель, на этот раз все казенные деньги целы, хотя враг силен, как сказал пророк.

Калин-Гирей. Машаллах, иншаллах! Оставь пророка в покое! Говори, что случилось.

Бабадур. Из твоих конюшен бежали две невольницы!

Калин-Гирей. Как попали в конюшни невольницы, шайтан [возьми] твою душу?

Бабадур. Аман! Виноват. Из твоего гарема бежали два конюха.

Калин-Гирей. Баллах, таллах! Ты ком грязи!

Бабадур. Виноват, мой повелитель, слово не воробей, сказал пророк.

Калин-Гирей. Ты опять за пророка? Молчи! Юсуф, что этот старый кабан бормочет про мой гарем?

Юсуф. Племянник солнца! Бежали два конюха и увели…

Калин-Гирей. Коня? Погублю я ваши души!

Юсуф. Нет, мой повелитель! Да будет всегда твоя туфля моей шапкою, - двух невольниц.

Калин-Гирей. Ну, это еще беда не велика, если бы они и все разбежались, мне горя мало. Я привез такую жемчужину, какой ни один хан Востока не видывал в своем гареме.

Бабадур. Повелитель мой, и малое твое неудовольствие для меня такое великое горе, что кровь наша превратилась в воду.

Калин-Гирей. Не в воду, а в вино, - вы так им пропитались, как старые армянские бурдюки. (Бабадуру.) Поди и благодари аллаха, что я тебя сегодня не повесил, а завтра не ручаюсь.

Бабадур уходит.

Юсуф, подползи к порогу двери царевны Милолики и с самым подлейшим унижением, к которому только ты способен, спроси у ее рабыни, что угодно ее ханым?

Юсуф уходит и возвращается, держась за щеку.

Что ты держишься за щеку?

Юсуф. Туфлей…

Калин-Гирей. Молча? Ну так иди и спроси в другой раз.

Юсуф. Опять, по другой.

Калин-Гирей. И ничего не сказала?

Юсуф. Моя повелительница сказала, что желает видеть танцы невольниц.

Калин-Гирей. Живее! Подними на ноги весь гарем! А ты убирайся с глаз моих. И если за вами нет больше вины, кроме вашего пьянства и нерадения, я вас прощаю на радости.

Калин-Гирей {Реплика Гирея в карандашном автографе обведена чернилами - видимо, помета Островского об ее переделке, а возможно, и устранении из данного диалога.}. Милолика! Звезда души моей! Мой дворец - твой дворец! Я, гарем мой и все мы, татары, - твои рабы. Войди со своей рабыней в эти покои и отдохни от трудного пути. Все наряды, все драгоценности, какие найдешь ты там, - твои. Только люби меня, люби так, как я тебя.

Юсуф растворяет дверь в сад гарема. Оттуда выходят невольницы, некоторые с инструментами. Царевна Милолика и служанка выходят из своих покоев. Калин-Гирей провожает их до скамьи. Танцы. Невольницы во время танцев, когда Калин-Гирей этого не замечает, делают царевне Милолике разные гримасы и жесты, она отвечает им тем же.

Калин-Гирей. Прекрасная Милолика, теперь, когда я посмотрел на своих жен, ты мне кажешься еще прекраснее; сними свое покрывало, покажи им свое лицо, пусть они пожелтеют от зависти.

Жены. Ну как же! Вот еще! Еще было бы чему завидовать!

Калин-Гирей. Покажи им лицо свое, и пусть они умрут, глядя на свое безобразие. (Снимает покрывале и видит Чернавку.) Ай, вай! Что за изваяние!

Жены молчат.

О, ты пошутила. Вы переменились платьем. (Снимает покрывало со служанки, перед ним Иван больший [Иван-девкин] в женском платье.) Аллах, биллях, таллах! Это что за рожа! Бабадур! Коня, златогривого коня! Сбирать татар! Все за мной, ногайцы!

Вбегает Бабадур.

Бабадур. Аман, аман! Пощади! Франки, которых я взял в конюхи…

Калин-Гирей. Ну!

Бабадур. Наплевали мне в бороду!

Калин-Гирей. Ну!

Бабадур. Бежали и увели коня.

Калин-Гирей. Повесить его. А мне другого коня.

Бабадур. Помилуй, помилуй!

Калин-Гирей. Какая милость! Какая тебе милость? Вот тебе милость: повесь себя сам.

По знаку Калин-Гирея Бабадура уводят.

Юсуф. Повелитель, что прикажешь делать с твоей новой женой?

Калин-Гирей. Что хочешь. Смотри в оба за женами и не жалей холщовых мешков.

Татары.

Точи, татарин, нож острей,

Мы в путь сбираемся недаром.

Седлай коня, Калин-Гирей,

И путь кажи своим татарам.

Мы гладь широкую степей

Покроем пылью и пожаром,

Мы рвемся в бой, веди скорей,

Мы грянем громовым ударом.

Калин-Гирей.

Гайда, за мной!

Татары.

Калин-Гирей,

Кажи врага своим татарам.

Гайда! Гайда!

Убегают все, сцена пуста.

Девка Чернавка и Иван больший.

Девка Чернавка. Кажется, никого нет; как бы нам выбраться отсюда поскорее.

Иван больший. Да, уйдем поскорее, а то я боюсь.

Девка Чернавка. Чего ты боишься?

Иван больший. Здесь так много хорошеньких женщин.

Девка Чернавка. Ты боишься женщин. Ах, бедный!

Иван больший. Я не женщин боюсь, я боюсь самого себя.

Девка Чернавка. Это как же?

Иван больший. А так же. Долго ли до греха; влюбишься в какую-нибудь, вот тебе и раз.

Девка Чернавка. А как же ты смеешь?

Иван больший. Отчего же не сметь? Сердце-то не спрашивается.

Девка Чернавка. Ты и думать не смей! И не заикайся!

Иван больший. Вот ты какая! А сама поехала к Калину. Что, если б ты ему понравилась?

Девка Чернавка. Что же! Я стала бы его женой, ханшей. Это очень хорошо, и мне очень жаль…

Иван больший. А я-то при чем же бы остался? Ну так вот и я ж теперь…

Девка Чернавка. Ты? Ну так хорошо же. Я хотела найти случай убежать с тобой отсюда, теперь я останусь здесь, подожду Гирея, может быть он…

Иван больший. Так и я останусь. Ты жди, когда еще твой Гирей приедет, а красавицы-то у меня все здесь под руками. Вот ты и знай!

Девка Чернавка. Есть негодяи на свете, да все уж не такие.

Казался он сначала

Покорен мне и тих, -

На белом свете мало

Бесстыдников таких!

[Пропуск в рукописи.]

Иван больший. Вот они идут, мои красавицы. (Подходит к одной.) Какая ты хорошенькая.

1-я невольница. А тебе что за дело?