Вольный стрелок

– Машину за покойным пришлите, – сказал я им вслед.

– Что же ты опять меня одного оставил? – спросил я Арчила, который возник сразу после отъезда группы. – Они меня подозревают в убийстве Мещерского.

– Я им скажу, чтобы не обижали, – сумрачно обещал Арчил.

– Скажи, – вздохнул я, – да построже.

Мы просидели остаток дня в гостиной, плотно закрыв дверь в кабинет.

А ночевать ушли в саклю.

Ночью штормило. И я с тоскою в сердце вышел утром на берег.

Так и есть – возле причала покачивалось тело Виты с пробитой головой.

Что было делать? Не прятать же труп? Мещерский бы этого мне не простил. Да я бы и сам себе этого не простил бы никогда.

Я вынес Биту из воды и положил на песок…

Переправил в монастырь свое имущество: бумаги, что оставил нам Мещерский, доллары, документы и пистолет.

Я встретил группу у ворот, сообщил, что случилось.

– Вот видите, – непонятно сказал следователь.

Приехали они плохо: следователь, его сотрудник и двое оперативников в штатском, но с автоматами.

Оперативники сразу же начали шарить по территории, видимо, имели какую-то информацию.

Следователь пригласил меня в кабинет Мещерского.

Спросил ключи от его сейфа, покопался в нем, посетовал, что нужны понятые – много денег, валюта. Поинтересовался, не появлялись ли сожительница и товарищ покойного?

Явно тянул время.

Дождался своего часа.

Вошли оперативники и стали нашептывать ему с обеих сторон в уши.

– Вот видите, – повторил он, выслушав их. – Неподалеку обнаружен еще один труп со следами насильственной смерти.

Где уж они их разглядели?

– Я навел о вас справки, – с каким-то лживым сочувствием бубнил следователь. – Странная закономерность повторяется. Где бы вы ни появились, там сейчас же – трупы.

– Чьи? Можно уточнить?

– Разные, – уклонился он. – И теперь вот здесь, на нашей территории. Труп Мещерского, труп его сожительницы, не опознанный труп на берегу, за Песчаной косой. Недавно к тому же доставлен в горбольницу пострадавший с переломом позвоночника. Очень странно… И вы, как рабатник правоохранительных органов, должны понимать, что простой случайностью, каким-то роковым совпадением объяснить это невозможно. Объяснение этим фактам есть только одно, и я, к сожалению, должен заключить вас под стражу. Вот постановление прокуратуры.

– Почему же – с сожалением? – через силу улыбнулся я, думая о том, что трупов Виты и Боксера еще не было, а постановление уже было.

– В вашем положении ирония совершенно неуместна. Прочтите документ. Что бы не было потом нелепых претензий.

Знаю я эти штучки, сам проделывал.

И я просто протянул вперед руки.

Меня вывели и посадили в машину, а сами еще покопались в доме, опечатали двери и ворота.

Когда выезжали, следователь кивнул на сгоревшую машину, обернулся ко мне, зажатому между оперативниками:

– А это, кстати, еще что?

– А это вовсе и не кстати, – буркнул я и отвернулся.

– 

Машина влезла наверх и там, где крутым поворотом начинался спуск к вилле, откуда-то сверху раздался выстрел.

Пуля попала водителю в плечо, но следователь успел перехватить руль и вывел машину из зоны огня. Еще одна пуля успела клюнуть заднее колесо, но, хромая и постанывая, «уазик» вырвался и скрылся за поворотом.

Оперативники выбросились из машины, ударили из автоматов по скалам. Лишь звонкое эхо было им ответом.

Они перевязали водителя, сменили колесо. Достали еще пару наручников и пристегнули меня к сиденью.

Эх, Арчи, опять ты опоздал, милый…

Отвезли меня в район, что худо: Володе протянуть мне руку помощи было сложнее. Но я на него надеялся, стало быть.

Взялись за меня круто. Оно и понятно – киллера повязали. На допросах особо не церемонились, щадящий режим не предлагали.

Убедительно отрицать свою причастность к убийствам я не мог, тогда пришлось бы рассказывать слишком много. А я не знал, для кого требуется выжать из меня информацию. Думаю, этого никто не знал, кроме следователя. Поэтому работали со мной ребята добросовестно, как и требовалось с матерым убийцей.

Я упорно держался своей версии: Мещерский покончил с собой, а что касается Виты и Боксера – мне об этом ничего не известно. Ищите в другом направлении.

В какой-то момент я расслабился и попытался привлечь их внимание к моему генералу Светлову. Надо мной сперва посмеялись, а потом еще больше разозлились – нечего, мол, порочить мундир правоохранительных органов, мол, ты уже достаточно много для этого постарался.

К сожалению, Володе не было известно о нашей дружбе, и рассчитывать, что он свяжется со Светловым, не приходилось.

Но Володя зашел с другой стороны.

Ему удалось принять участие в моем допросе, он даже толково о чем-то меня поспрашивал, а когда утомленный моим упрямством очередной следователь на минуту вышел из камеры, шепнул мне: «Иди на сознанку. Требуй следственного эксперимента. Я добьюсь на месте, чтобы с тебя сняли наручники. Остальное – сам. Адрес мой знаешь».

Я еще покобенился пару дней и сделал заявление. О чистосердечном признании, глубоком раскаянии и горячем желании помочь следствию в разоблачении такового монстра, каковым являюсь в силу ряда причин, которые могут облегчить мою участь.

Пошла волна признаний. Да, я убил Мещерского. Выстрелом в упор. Бросил пистолет под тумбочку, зная, в силу профессионального опыта, что это будет выглядеть убедительно. Отпечатки пальцев с пистолета не убрал умышленно, надеясь такой деталью ввести следствие в заблуждение. Ведь многим людям было известно (товарищу Мещерского и его сожительнице, в частности – прости меня, Господи), что я неоднократно держал этот пистолет в руках.

Мотив убийства? Деньги и ревность.

(Простите меня, ребята, за эту чудовищную ложь, за невольное, вынужденное осквернение вашей любви и памяти. Но что делать – мне надо выкручиваться.)

И я признался, что воспылал к гражданке Боровской (потерпевшей) роковой страстью. Она отвергала ее, и я полагал, что причиной тому – присутствие ее сожителя Мещерского. Ну и деньги. Мещерский был очень богат, а я очень беден. Получив его женщину, я получал и деньги. Так и созрел мой преступный замысел.

Обстоятельства убийства? Тут я начинал расчетливо путаться. То я показывал, что убил Мещерского в его кабинете, то – в гостиной и перенес его труп в кабинет. То я говорил, что была ссора и я защищался (превышение пределов необходимой обороны, смягчение наказания), то доказывал, что выстрелил неожиданно для самого себя – в результате сильного душевного волнения (опять же – статья помягче). То я врал, что гр-ка Боровская застала меня на месте убийства, и мне пришлось заметать следы и выбросить ее в море. То убеждал следствие, что произошла ошибка, и Вита тоже покончила с собой, не вынеся смерти любимого человека.

Следствие такие вещи не терпит, ему нужна полная ясность во всем, вплоть до пуговиц на кальсонах. Одного моего путаного признания недостаточно.

И наконец настал день, когда один из следователей предложил:

– Может быть, вы сможете более полно восстановить картину на месте… происшествия? Обстановка вам поможет освежить в памяти детали.

День-два еще я поломался из осторожности (другого шанса не будет, а я уже слишком много взял на себя, что, кстати, нашло полное и подробное отражение в протоколах, которые уже собирались в тома уголовного дела по обвинению Серого по соответствующим статьям), просил понять, что мне психологически очень трудно пережить это заново, что мне каждую ночь снится одно и то же (снилась мне в основном Женька с тостером в руках), что я постараюсь и так все вспомнить в деталях.

На меня стали немного поддавливать, и я согласился.

Первый выезд ничего не дал. Со мной случилась истерика, я стал заговариваться, лишь только увидел пятно на ковре, мне сделали укол и увезли обратно. Недовольные, но расслабленные. Поняли, что сопротивление мое сломлено, и теперь мне остается только изо всех сил помогать следствию, чтобы смягчить свою незавидную