Краткая история денег

Но в любом случае главные качественные особенности денег никуда не денутся, деньги, как бы они ни назывались, останутся деньгами.

У денег по-прежнему останутся две стороны: во-первых, они превращают качественное в количественное (высокое – в низменное, и это вроде бы плохо, аморально, на это всегда напирал марксизм). Но, с другой стороны, они вносят объективный смысл в человеческое поведение, придают ему конкретность, отдают должное человеческому труду, дают способ его измерить и, как ни странно, освобождают его – от первобытного хаоса как минимум. (Правда, как выясняется, свобода от чего-то одного – это всегда зависимость от чего-то другого.)

Мало того, теперь уже понятно, что деньги – это некий цемент, связывающий, скрепляющий, удерживающий вместе человеческое общество. Цемент далеко не совершенный, действующий грубовато, допускающий то и дело структурные искажения, дающий трещину… Но ничего другого и близко пока не появилось, а попытки заменить этот волшебный клей чем-то другим – например, государственным насилием – окончились провалом.

Но есть у этой монеты, кажется, как ни странно, некая третья сторона!

Экономика – это логика ограниченных ресурсов. Деньги – как полномочный представитель реальной экономики, как ее адекватное отражение – тоже должны быть ограничены в размерах. Только тонкий вопрос: до какой степени? Возможно, деньги должны немного – только немного! – как бы забегать вперед, давать некий люфт – подтаскивать за собой экономику, толкать ее к расширению…

Деньги – машина времени, заглядывающая вперед, и ни в чем это так ярко не выражается как в функции кредита, олицетворяющего веру в будущее. Благодаря ему могут осуществляться самые грандиозные проекты. Строительство грандиозных аэропортов, туннеля под Ла-Маншем, скоростных железных дорог и автобанов. Не говоря уже о тысячах, нет, миллионах более мелких частных проектов, индивидуальном предпринимательстве, позволяющем, без всякого Госплана, экономике расти во все стороны – и вправо, и влево, и вверх, и вниз! Множество из них закончится пшиком – банкротством или тихим медленным умиранием. Но сотни других образуют основы мощных транснациональных корпораций будущего, еще тысячи– станут мелкими, но крепкими фирмами и семейными бизнесами – кафе, мастерскими, химчистками, журнальными киосками, составляя становой хребет капитализма. И все это как-то выстраивается в некую потрясающую гармонию, настолько многообразную и сложную, что она не поддается исчислению человеческим умом, да и никаким сверхмощным компьютером тоже…

Вообще деньги – они сами и есть суперкомпьютер, равного которому еще очень долго не создать человеку!

Так что все замечательно, пока не приходит некий новый кризис.

Если происходит сбой, если пропорции нарушены, если настоящее слишком сильно залезает в долг перед будущим, то вся система расстраивается и возможно надолго, как было перед Второй мировой войной. Деньги ломаются! И надо уметь их быстро починить. А человечество тогда совсем не умело. И теперь-то не очень, но все-таки кое-чему научилось, узнало, например, что, опуская и поднимая учетную ставку кредитного процента, можно сильно воздействовать на реальную экономику, а не только финансы. Проблема только в том, что это лекарство может иногда почему-то не действовать в желаемом направлении или вдруг вызывает непредвиденные побочные эффекты, причем даже порой возникает опасение – да не будет ли вреда больше, чем пользы? И беда в том, что все эти нюансы становятся очевидны и понятны только задним числом. Иногда многого можно достичь снижением налогов – вот сейчас американцы пробуют резко простимулировать свою забуксовавшую экономику и процентной поблажкой (деньги дешевле, что помогает потребителю, спросу), и набором стимулов – и налоговых и монетарных – посмотрим, что получится.

Некоторые экономисты бьют тревогу: им кажется, что Вашингтон действует по лекалам прошлого, когда не было таких высоких цен на энергоносители. Помогая спросу, мы, кажется, тянем не за тот конец веревки! Более высокий спрос никак не поможет снижению цены на нефть, скорее наоборот! Хотя иногда тянешь за «неправильный» вроде бы конец и неожиданно вытягиваешь баланс, эту мистическую точку между спросом и предложением, между деньгами и товаром, именно туда куда надо. Примерно так было в эпоху «рейганомики», над которой столь многие в свое время издевались и которой так убедительно, с математикой и клятвами Кейнсом, предрекали неизбежное катастрофическое крушение.

Посмотрим. Очередной маленький тест на то, может ли человек хоть в какой-то степени управлять делом собственных рук.

Но даже если на этот раз что-то получится, удастся кризис смягчить и поскорее вырулить в новый цикл подъема, то и тогда вовсе не факт, что тот же набор мер поможет в будущем. Потому что экономика изменяется все время, причем и структурно тоже. Главная же экономика мира – американская – все глубже и все прочнее переплетается с другими экономиками, прежде всего с китайской (но и индийской и японской, другими тоже), переплетается уже не тысячами, а миллионами, если не десятками миллионов видных и не видных глазу жил. И уже неизвестно, где решается судьба доллара – в Вашингтоне с Нью-Йорком или во Франкфурте или Пекине, или вовсе даже в Дели и Сингапуре. И все это – через деривативы – залезает вдобавок в какие-то непролазные виртуальные глубины, процессы, которые мы не в состоянии описать, а тем более предсказать. Мы стараемся этого не замечать, всё талдычим, как прежде: рост ВВП, широкие деньги, узкие деньги, длинные, короткие, динамика инфляции, дефицит текущего баланса… Пока наконец какой-нибудь Кервьель не заставит нас отпрянуть от привычных таблиц и заглянуть в бездну, в которой нам все равно не так, чтобы много было видно…

Перемены слишком быстры, чтобы за ними мог уследить человеческий глаз, и вот уж где история совсем не повторяется, так это в экономике.

Но все-таки какие-то самые общие уроки можно извлечь. Например, что попытки контроля над ценами не помогают никогда – ну, разве что в военное время, но тогда надо вводить уже и полноценную карточную систему. Деньги прекращают тогда свое нормальное циркулирование и функционирование, перестают быть проводником информации и фонариком, высвечивающим направление движения и роста, прогресс останавливается.

И с увеличением налогов надо быть осторожнее, и с национализациями. Весь опыт показывает – такие меры могут принести некоторое временное облегчение, но в долгосрочном плане больному обязательно станет хуже.

Впрочем, еще раз напомню мою любимую цитату из Кейнса: «в долгосрочном плане всё равно мы все – покойники». В том смысле, что надо думать о ныне живущих, а о потомках пусть побеспокоятся они сами. Тем более это еще бабушка надвое сказала, что там им нужно будет в том их долгосрочном далеке…

Так что хотя я отчасти и согласен с Кейнсом (как будто это ему нужно – в его посмертном величии – согласие какого-то там русского писаки!), но должен и возразить. Бывает – и часто – так, что печальные последствия грубого государственного вмешательства в экономику становятся очевидны уже при жизни одного поколения… В предыдущих главах уже рассказывалось о том, к каким печальным последствиям пришел гитлеровский министр экономики Ялмар Шахт, пытаясь – в самом чистом виде – осуществить на практике кейнсианскую модель массированного государственного стимулирования рыночной экономики.

Сегодня, когда центробанки ведущих экономических госдуарств мира в панике выбрасывают на рынки сотни миллиардов долларов, пытаясь предотвратить всемирный кризис ликвидности, они действуют согласно классическим кейнсианским рецептам. Рецептам, которые неоднократно (но не всегда!) срабатывали. Но что, если сегодняшний случай не похож на вчерашний? Что, если мы не за тот конец веревочки тянем?

Ведь, например, первое, что приходит в голову: не приведет ли это к новому росту цен на нефть и нефтепродукты, на сырье и продовольствие и, следовательно, к новому витку инфляции? Помните, что случилось в «одном американском городке», когда туда банк неожиданно вбросил дополнительные сто тысяч долларов? Ведь система может еще сильнее разбалансироваться в момент, когда она и так не очень твердо стоит на ногах?