Страница 1 из 4
Наталия Осояну
Исповедь пешки
В одном из сказаний, содержавшихся в книге «Мабиногион», два враждующих царя играют в шахматы, между тем как в соседней долине сражаются насмерть их войска. Время от времени являются гонцы с известиями о ходе сражения — цари словно бы слушают их и, склонясь над серебряной шахматной доской, передвигают золотые фигуры…
…когда Старик умер, все молчаливо согласились, что Компании пришел конец.
Пока он лежал на больничной койке, опутанный проводами и подключенный к всевозможным аппаратам, мы ждали, что вот-вот случится чудо и появится врач-волшебник, который скажет: «Абракадабра! Получайте своего шефа назад, живым и здоровым!» В кабинетах притушили свет и старались говорить тихо; пахло там не сигаретным дымом, как обычно, а лекарствами, и ко всему этому примешивался едва уловимый запах… даже не знаю, как его назвать… ну, знаете, как в старом доме… ах, да — запах тления. И это в современном здании, где сплошной пластик и металл! О том, чтобы сыграть друг с другом в Сети — такие игры составляли досуг служащих Компании, сколько я помню себя на этой работе, — и речи не было. Люди бродили по коридорам, как призраки, и вопросительно вглядывались в лица тем, кому позволено было навещать больного: новости, дайте нам новости… да, скудные вести из больницы были для всех нас — что письма с фронта. Это сейчас я понимаю: положение «армии» с самого начала было аховое. А тогда мы надеялись и всё ждали, ждали…
Как сейчас помню: я уже отключилась и собралась идти домой — было что-то около половины десятого. Денек выдался тяжелый, да и погода снаружи стояла препоганая — слякоть, мерзость. Надеваю плащ, беру зонт, и тут загорается сигнал вызова.
— Что, бежишь в больницу? — по лицу Крафта я сразу поняла, что случилось что-то плохое, и внутри у меня все опустилось. — Можешь не торопиться.
— Только не говори мне…
— Ага, — он вздохнул, и тут только я заметила, как плохо выглядит помощник шефа, как он исхудал и осунулся за последние недели. — Ты у нас умная девочка, сама всё понимаешь. Сообщи всем… и надо бы церемонию прощания устроить, а я так устал.
И отключился.
Домой я в тот день не пошла. Посидела в своем кресле, всплакнула немного, и начала обзванивать остальных.
Где-то в приемной — как и в большинстве других кабинетов — стоял жучок Корпорации, который мы вроде-бы-как-не-смогли-найти. Через эти жучки мы регулярно подкармливали конкурентов дезой вперемешку с подлинной информацией — так, чтобы на той стороне ни о чем не догадались. Идея шефа. Иногда кто-то обнаруживал их и уничтожал, но недолгое время спустя механолазутчики появлялись вновь.
В те минуты, наверное, в Корпорации откупоривали шампанское — если только они не узнали обо всем раньше…
Дверь кабинета украшала табличка с надписью: «Gens una sumus» («Мы — одна семья»), и мне на самом деле казалось, что умер кто-то из моих близких родственников. Нельзя сказать, чтобы его очень любили — характер у Старика был тяжелый, вздорный, а попасть к нему под горячую руку было равносильно попаданию под асфальтовый каток, — но, тем не менее, мы свыклись с ним, а он — с нами, и каждый понимал: Компания без него проживет ровно столько, сколько петух без головы. Подергается немного и затихнет.
Потому что только Старик сдерживал набеги Корпорации, а теперь им ничто не будет мешать…
Вот поэтому-то я и не следила особенно за наследственной процедурой и за баталиями в совете акционеров. Какая разница? Все знали, что у Старика один наследник — сын, но также всем было известно со слов того же Старика, что он полный неудачник и для управления Компанией подходит меньше, чем любой из нас, хоть мы все, как на подбор, друг друга бездарнее (опять-таки со слов Старика, пусть земля ему будет пухом…).
Крафт, сине-зеленый от переутомления, всё время кому-то что-то объяснял, носился по коридорам как угорелый, устраивал какие-то встречи — цель всех этих действий была мне неведома. Есть такая порода людей, которым не сидится на месте — а он у нас как верблюд, идет-идет по пустыне, без воды и еды, потом валится с ног и сразу — на небо… сама я на автопилоте продолжала делать свою работу и отрешенно следила за тем, как детище покойного шефа в корчах издыхает. Он, по крайней мере, не мучался. А Крафт лишь однажды обмолвился — хочу, дескать, сделать как лучше. Ну и делай, говорю, если хочется. Я тебе верю. Но нам всё равно крышка, разве не видно?
Он на меня посмотрел — таким до-олгим взглядом! — и ничего не сказал.
…а через несколько дней в кабинете шефа поселился Сет.
Сначала я восприняла это как захват — и не я одна. Да, он сын Старика, и что с того? Разве он хоть пальцем о палец ударил ради Компании?!
Но у пешки, как известно, есть только два выхода из любой ситуации: подчинись или увольняйся. Нашлись такие, кто предпочел последнее. Ну, а я решила потерпеть и посмотреть, что из этого выйдет — по большей части, ради Крафта, да ещё из-за нежелания опять отправляться на биржу труда.
Сет был внешне очень похож на своего отца. Как-то раз на одном приёме помощник директора Корпорации — Фирзан, всегда и везде представлявшая Корпорацию в одиночестве, тогда как самого Директора уже много лет никто не видел, — завидев нашего нового шефа, застыла в изумлении — ей показалось, что Старик воскрес из мертвых и вдобавок помолодел. Но, в то же самое время, он был совсем другим — как бы это объяснить… у Старика было очень своеобразное чувство юмора — он любил пошлые анекдоты, и когда они с Крафтом работали над чем-то в кабинете, оттуда часто доносились взрывы хохота. Сет не смеялся никогда, лишь улыбался едва заметно и… кротко. Да, именно кротко. Черты его лица повторяли отцовские, но выражение было иным. Грустным, печальным — как будто его что-то постоянно угнетало. Незаметно для самой себя, я начала мысленно называть его «мой грустный шеф».
Обстановку в кабинете он менять не стал, и это меня радовало. С собой Сет принес лишь одну вещь — шахматную доску.
Шахматы стояли на отдельном столике, и, заметив как-то раз, что я разглядываю их, мой грустный шеф предложил: «Сыграем?»
А там было на что посмотреть! Каждая фигура была сделана вручную из настоящего дерева, и каждая была произведением искусства; особенно мне понравились черные ладьи — маленькие крепости с башенками и воротами…
…но я отвлеклась. До той поры я гордилась тем, что хорошо играю в шахматы, хоть и обязана этим своему чипу. Из всех служащих компании — с чипами и без — обыграть меня не мог никто. Хм…
Сет разделал меня в пять минут.
Я чуть не задохнулась — то ли от восхищения, то ли от злости, — а он смутился и почему-то начал извиняться. В тот день мы больше друг с другом не разговаривали, разве что по делам, но прошла неделя и я зашла к нему сама — во время обеденного перерыва. Села возле шахматного столика и стала ждать. Минут через двадцать он оторвал взгляд от монитора и посмотрел на меня измученными глазами поверх баррикад из дисков, книг, справочников, отчетов, сводок и прочей дребедени. Пожал плечами.
И мы сыграли опять.
Я честно пыталась совершенствоваться, но мозг Сета просчитывал ходы так, что никакой компьютер не мог за ним угнаться. Грустный шеф меня хвалил, а сам при каждой своей победе становился всё печальнее.
Я, однако, продолжала с ним играть.
Дистанция «шеф — секретарь» сокращалась медленно. Сет был странным человеком, и я до сих пор не могу понять многое из того, что узнала о его жизни. Но не буду говорить об этом. У каждого человека могут быть тайны.
Так или иначе, через некоторое время мы сделались почти друзьями. Крафт иной раз наблюдал за нашей игрой; потом перерыв заканчивался, я уходила за свой стол, а они принимались обсуждать дела.
…что интереснее всего, я постепенно начала понимать стратегию Сета в управлении Компанией. До того она оставалась для меня последовательностью невразумительных действий, совершенно не связанных между собой.