Страница 16 из 19
Это, наверное, последнее, что он увидел.
Я зашел за кресло, взял со спинки стула свою куртку и, накинув ему на голову, затянул рукава на шее. Он задергался, захрипел, выронил оружие, засучил ногами. Затих.
Я снял с его пояса наручники и пристегнул его ногу к металлической перекладине стола. Яна привела себя в порядок, подобрала оружие.
– Куртку придется оставить, - сказал я. - Он ее облевал.
– Карманы только проверь. - Яна сложила листы и убрала в сумку.
– А там ничего нет. Кроме удостоверения капитана Ломтева.
Она засмеялась.
– Теперь - ходу!
Мы выскочили из подъезда, осмотрелись - куда бежать? Слева приближались фары машины - подмога поспешала. А справа… Справа стоял под деревом работающий мотоцикл Андрея, и он махал нам рукой.
Подбежали. Андрей нахлобучил Яне шлем, она нырнула в коляску, сунула в ноги дубинку; я сел сзади. Не включая света, Андрей рванул с места. Яна взвизгнула от восторга.
Через какое-то время мы свернули в проулок, проехали немного и спрятались в чьем-то дворе.
– Отдохнем, - сказал Андрей, - покурим, подождем.
Я передал ему бумаги: по экземпляру таблиц и все остальное.
– С таблицами, - посоветовал я, - поработайте с фермерами. Особо напирай на меры воздействия. Там и физические, и моральные, и дети, и жены, и любовницы. А остальную информацию передай своему начальству. Пусть тебя поощрят. Заслужил.
– Пусть лучше меры по ним примут. - Андрей убрал бумаги в планшетку. - Ничего у меня, Леша, со стукачом не получается. Буксует наш метод. Не идет.
– Разберемся позже, - сказал я. - Смотри, проехали.
В конце проулка - мгновенный промельк света бешено мчащейся машины.
– Еще подождем, - посоветовал Андрей. - Сейчас нам рисковать не надо.
Мы дождались, когда машина промчалась обратно, и поехали домой.
Утром мы вышли с Санычем за ворота.
– Времени в обрез, - сказал я. - Вот-вот они нагрянут - злые и беспощадные. А мы еще не готовы. Сколько у тебя людей?
– Восемнадцать. Только я их с твоими бумагами ознакомил - озверели мужики.
– Оружие?
– Все при ружьях. Граната одна нашлась, правда, старая, с войны, рванет - не знаю. Да твои три пистолета. Арсенал!
– Против автоматов - большая сила, - усмехнулся я. - Как врежут со всех стволов, так и разнесут наши позиции, не соберешь.
Мы пошли по дороге, перепрыгивая глубокие колеи, обходя залитые водой ямины.
– Ты говорил, резерв у тебя какой-то секретный есть? Танк, что ли?
– Навроде. Сегодня сходим, посмотрим.
Дорога углубилась в лес.
– Приедут они отсюда: со стороны старой дороги машины не прорвутся. Пойдут здесь, одна за другой, ни разъехаться, ни обогнать, верно?
– Вернее не бывает, - Саныч поскреб затылок. - И что?
– Ты мне двоих ребят выдели, с топорами, я им скажу: что.
– Понял, - улыбнулся Саныч. - Главное, чтобы ребята загодя все подготовили, чтоб одним ударом в нужный момент елки свалить. Да погуще ветвями. Вот тут наш резерв и сыграет.
– Разбегутся, боюсь.
– Далеко не убегут, - заверил Саныч. - Здесь по обе стороны дороги - болота. Отловим. Или дадим утонуть.
Мы вернулись в усадьбу.
На крылечке Яна красочно жаловалась Прохору, как я ее продавал охраннику.
– Яну перед боем в подвал запрем, - шепнул мне Саныч,
– Вот ты и запри, - усмехнулся я.
– А что же делать?
– Есть одна мыслишка, попробую.
– Со двора ни на шаг, - строго сказал Саныч, запрягая лошадь. - Оружие из рук не выпускать. Мы скоро вернемся. И чтоб обед был готов, по полной программе, с вином, цветами на столе и закусками. Если Андрей заскочит, пусть обождет.
Мы забрались в телегу и поехали в деревню.
– Едем за приданными нам частями, - туманно пояснил Саныч, - в лице старого вояки деда Пиди.
– Вот это кликуха, - удивился я.
– Никакая не кликуха. Елпидифор его зовут. Полностью. А Падя - по-уличному.
– А к чему нам этот… Пиндя?
– Пидя, - терпеливо поправил Саныч. - Пиндя - это совсем другое. По-уличному.
Дедов дом, несмотря на осень, был распахнут настежь. Из окон на всю улицу неслась стрельба, женские визги и веские слова товарища Сухова: «Эт-точно!» - по телевизору «Белое солнце» крутили.
Саныч постучал кнутом по стеклу, и дед выбежал на крыльцо - маленький, но шустрый. Похожий на пощипанного, но задиристого петушка.
Саныч что-то нашептал ему в ухо. Дед слушал, вылупив глаза, мотал бородой - сперва вправо-влево, не соглашаясь, потом - вверх-вниз, с удовольствием. Глаза его загорелись, дед стал подпрыгивать в нетерпении. Я подошел поближе, поздоровался.
– Вот что ребята, - веско начал дед, а товарищ Сухов из телевизора продолжил: «Пулемет я вам не дам». - Я из пулемета, - признался дед, - самогонный аппарат сделал. Но кой-чего найдется, чем супостата приветить. Саныч! - Он шустро засеменил к сараю, - Отворяй ворота.
Дед нырнул в сарай, и оттуда полетели во двор старые рваные телогрейки, мешки, дырявые валенки, расколотая ступка, ржавое корыто, кособокий самовар, чугунок с отколотым краем…
– Это все? - спросил я и покачал головой. - Не пойдет.
Саныч усмехнулся и тоже исчез в сарае, крикнул оттуда:
– Распахивай до конца. Придержи створку.
И они с дедом выкатили во двор… противотанковую пушку.
На стволе ее висели драные дедовы штаны, она вся была в курином помете, соломе и перьях - но настоящая.
Вот это резерв!
Дед с гордостью протер орудие штанами.
– Во так вот! Бабка все грозилась: утопи ты ее от греха. А я говорю, пригодится.
– А снаряды? - спросил я.
– Только три осталось, - сокрушился дед. - Последние. Навалом ведь было. Так я каждый год 9 Мая салют Победы устраивал - весь боекомплект ухайдакал. Да оно ничего - и трех снарядов хватит. В вилку двумя возьмем, а третьим ахнем. Во так вот. Цепляй ее к телеге. А я пока соберусь.
Мы выкатили пушку на дорогу и прицепили к телеге. И дед тут же выкатился из избы. На нем были выгоревшая гимнастерка, вся в орденах и медалях, подпоясанная солдатским ремнем, и галифе, заправленные в валенки. Через руку, как лукошко, висела на ремешке зеленая каска с красной звездой. Из каски торчало горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой - не иначе с горючей смесью. А ведь это мысль!
Дед свалил в телегу снаряды, плюхнулся на них и скомандовал:
– Трогай!
Мы тоже уселись в телегу и покатили по деревне. А за нами прыгали по ухабам пушка. И никого это вроде особо не удивило. Только бабы перекликались по огородам:
– Глянь, Матвевна, Пидя с рэкетом воевать намылился!
– Вот борзой-то! Евменовна узнает - задаст старому.
– Гляди, гляди - сама бежит!
Из проулка выскочила дедова бабка, поставила на землю ведра и, выпростав из них коромысло, ринулась за нами, держа его над головой.
Дед проворно нахлобучил каску, съежился и пригнулся. И если бы Саныч не погнал лошадь, у нас уже были бы потери в личном составе. Этакую бабку да нам бы в строй.
Евменовна скоро поняла, что с лошадью ей не тягаться, остановилась и пустила вдогон трескучую очередь нелитературных оборотов.
Дед тоже понял, что опасность миновала, показал бабке кукиш и отвернулся.
Во так вот, стало быть!
Под восторженный Янин визг мы загнали пушку во двор, укрыли мешками, пошли обедать.
– После обеда позицию будем оборудовать, - распорядился дед Пидя, когда мы сели за стол. - Основную и запасную. А как же! Хорош борщец. Наваристый! И хозяйка хороша. Укрытие отрыть. Бруствер навалить. Во - всыпь-ка еще половничек. Али два уж заодно. Опять же маскировку наладить. Ориентиры наметить. Во так вот!
Первый ориентир дед сразу после обеда наметил - лежанку за печкой. И если он так же хорошо стреляет, как храпит, - победа будет за нами. Саныч даже за печку обеспокоился - выдержит ли?
– Ну что, вызываем Махнотино войско на бой? Пиши заявление в горотдел, - сказал я Санычу. - Отдашь его Андрею. Он знает, что с ним делать: кому доложить, кому показать, кому просто проболтаться.