Страница 33 из 34
– Даже с Японского моря были! – восклицал таксист. – Я как услышал, не поверил! К нему аж из Владивостока приезжали!
На пристани в Толбе мне снова повезло: двое рыбаков сгружали с катера ящики со свежевыловленным лещом. Это оказались залитские рыбаки. Закончив свои дела с приемщиком рыбы, они перевезли меня на остров...
Талабск
Талабск более известен по названию рыболовецкого колхоза имени Залита. Остров оказался маленьким – я обошел его по берегу за час с небольшим. Здесь около двух сотен жителей, хотя некоторые приезжают только на лето. Гуляя по острову, я видел возле домов поленницы дров: верный признак, что здесь живут и зимой. Как мне рассказали местные жители, сейчас на острове корова всего одна, а раньше их держали в каждом доме. Сено на остров привозили, а коровы ходили по берегу, и на всем острове не было ни травинки.
На Талабске есть почта, медпункт, поселковый совет. Говорят, Симанский Спасо-Казанский монастырь из города Остров собирается строить здесь подворье, но работы пока не начинались. Есть здесь и школа. Недавно ее хотели закрыть: в школе обучалось всего восемь детей. Однако не закрыли, а сейчас и новые школьники подросли...
Основным промыслом жителей Талабска всегда была рыбная ловля. Зажиточные рыбаки жили на Нижней улице, беднота селилась в верхней части острова. После революции остров несколько раз переходил из рук большевиков в руки белогвардейцев. Когда белые оставили остров, с ними ушли состоятельные жители, и “верхние” разграбили дома богатых островитян. Одним из активных пропагандистов был местный учитель по фамилии Залит, родом из прибалтийских евреев. Когда белогвардейцы снова заняли остров, зажиточные люди обнаружили, что их дома разорены. Устроили суд над активистами; Залита вывезли на середину озера и утопили, привязав к ногам ящик с гвоздями.
Я осмотрел белый храм Николая Чудотворца. В 1939 году эта церковь была закрыта и разорена, а вновь ее вернули верующим уже после войны, в 1947 году. Отец Николай отслужил здесь первую литургию в октябре 1958 года. Тогда ему было сорок девять лет. Говорят, поначалу он унывал на новом месте, где люди сильно изменились за годы безбожия, подумывал даже оставить остров. Однажды к нему подошел четырехлетний Коля, сын женщины, прислуживавшей в храме. Он прижался к ноге священника и спросил:
– Ты куда?
– Вот, Колюшка, хочу уехать.
– Не надо уезжать, оставайся!
Отец Николай воспринял детский совет как волю Божью и остался служить на острове.
Сразу за храмом – памятник советскому солдату. Памятник оказался белым как снеговик, только автомат в руках солдата был черный, а каска на голове – зеленая. А вот на памятных плитах не удалось прочитать ни одного имени: краску смыло дождем.
В годы Великой Отечественной войны на Талабске побывал карательный фашистский отряд. Жители были угнаны, весь остров был полностью выжжен, так что не осталось ни одного деревца. Теперь же, гуляя по Талабску, я видел множество лип, яблонь, каштанов – их посадил на острове отец Николай. Особенно много деревьев было у храма и на кладбище.
Неподалеку от памятника воину-освободителю я увидел крест с надписью:
“Сей памятный крест установлен в память служения на сем острове старца протоиерея Николая Гурьянова”.
Деревенской улицей я прошел к кладбищу. Могилу отца Николая искать не пришлось – она была сразу за воротами. Могила с большим Голгофским крестом утопала в цветах. Этот крест с изображением Распятия, Пресвятой Троицы, иконы “Знамение” и иконы Царственных Страстотерпцев был установлен в 2006 году по благословению Патриарха. Говорят, именно такой крест завещал поставить сам старец Николай.
Еще меня удивило обилие голубей: они были повсюду, на земле у могилы, на деревьях, на воротах, на соседних крестах.
– Это батюшкины голуби, – объяснила мне дежурившая возле могилы старушка в белом платке. – К нему сюда и кот приходил, на могилке сидел.
– А вы помните отца Николая?
– Как не помнить? Сидит, бывало, в своем домике у окошка и музыку играет. У него фисгармонька была... А лошадки и коровки придут, под окно встанут и слушают, слушают...
Я попросил разрешения записать ее слова.
– Пиши, пиши, – закивала старушка. – И еще напиши, что отец Николай не благословлял телевизор смотреть. Ты тоже телевизор не смотри, детонька. От него рак и слепота бывают.
Старушка посоветовала мне сходить в домик старца. Этот маленький домик, выкрашенный темно-зеленой краской, с одним окошком по фасаду, стоял прямо напротив ворот кладбища. Сразу подумалось, что отец Николай не случайно поселился здесь: после смерти ему оставалось только перейти дорогу...
Возле домика три валуна – здесь обычно стояли паломники, ожидая старца. В иные дни на Талабск приезжало до нескольких сотен человек. Случалось, что дверь отворялась, старец выходил из домика и стремглав бросался по тропинке наверх, к храму. Все кидались за ним. Отец Николай вбегал в храм и через некоторое время тихо выходил из него.
– Чего же вы за мной бегаете? – спокойно говорил он запыхавшимся паломникам. – Вы бы в храм так каждый день бегали, как сейчас за мной бежали!..
Поджидая смотрителя, я рассматривал дворик. Дворик был совсем небольшой и утопал в зелени. Это “сад памяти”: отец Николай привозил сюда ростки из тех мест, где он подвергался заключениям и ссылке. Но вот смотритель открыл мне дверь, и я оказался в маленькой приемной. Здесь, у столика с самоваром, сидя в кресле под бумажной иконой с изображением Страшного суда, старец обычно принимал посетителей. Приглашая к себе, отец Николай показывал посетителю эту икону и говорил: “Одни пойдут в рай, другие – в ад. Нам с тобой нужно сюда, то есть в рай...” Потом начинал наставления.
Отец Николай часто говорил, что Господь не оставляет Россию. Он категорически запрещал людям высчитывать последние времена и сроки.
Когда в горбачевское время началась работа по уничтожению русской государственности, многие в стране впали в отчаяние. Старец утешал этих людей, советовал не опускать руки, утверждал, что “Россия была, есть и будет”. В книге “Воспоминания о старце Николае Гурьянове” есть следующий любопытный рассказ:
“Во второй половине восьмидесятых годов мне, – вспоминает одна посетительница, – пришлось пережить тяжелейший внутренний кризис... Я выехала к отцу Николаю на остров Талабск... Глаза не сразу привыкли к темноте крошечной комнатки. Отец Николай ласково усадил за стол, над которым висела какая-то большая бумажная икона. Он внимательно расспросил о моих обстоятельствах, о месте работы, о предполагаемой диссертации, все время приговаривая:
– Ах, как хорошо, очень хорошо... Работай, тебе пока надо поработать, защищай диссертацию, если есть такая возможность.
Глубоко переживая разрушение русской культуры ее врагами, нравственное убийство русского народа, я была почти в состоянии отчаяния. Мне казалось, мир рушился вместе с Россией. Свои переживания я рассказала батюшке, не пытаясь сдержать слезы. Старец не перебивал меня, покачивал головой:
– Так, так.
Затем он спросил:
– А где ты видишь, что все разрушается? Знаешь, кто тебе все это показывает?
Я продолжала плакать и объясняла причины своей боли. Неожиданно вспыхнул свет, и мои глаза оказались прямо перед изображением Страшного суда. Батюшка указывал на дьявола: „Вот кто тебе показывает!“”
Другая посетительница однажды спросила отца Николая, спасет ли Господь Россию?
– Тю! – сказал старец и хлопнул ее ладонью по лбу. – Молиться надо!
...Рассмотрев икону Страшного суда, я прошел в келью, маленькую полутемную комнатку с низким потолком. Здесь, за печкой, я увидел кровать старца. Над кроватью висел рисунок: смерть показывает человеку гроб. “Человече, не суетись. Здесь все готово. Здесь прах и зловоние, пепел и червь лютый”, – прочитал я подпись под рисунком.
Потом я направился к пристани, думая об увиденном. Вот некоторые удивляются слову “намоленный”. А чему тут удивляться? В келье отца Николая сразу понимаешь, что это понятие – не пустой звук.