Страница 27 из 34
Глава третья
ОСТРОВ СТАРЦА
– А ну, пошла отсюда с моего острова! Брысь отсюда!
Уже в наше время тысячи людей посетили остров Талабск (имени Залита), омываемый водами Псковского озера. На этом острове жил известный всей православной России старец протоиерей Николай Гурьянов.
Рассказывали, что старец побывал в заключении, а годы войны провел на территории, оккупированной немцами; говорили, что он умеет читать мысли и предсказывает судьбу. Сотни и тысячи людей ежегодно устремлялись к нему из разных уголков России. Однако старец принимал не всех: он мог не только затопать ногами, но и больно отхлестать по щекам, мог и запустить камушком в приезжих.
Он был маленький и худой. Седовласый, с иконописными светло-голубыми глазами. Ходил всегда в старом подряснике. С некоторыми приходившими к нему разговаривал через закрытую дверь. Любопытным говорил строго:
– Ну что, приехали посмотреть на дурака? Посмотрели, ну, идите с Богом!
Других встречал так:
– Вы что хотите? Я по-русски не понимаю!
(На самом деле он не только понимал по-русски, но знал еще и немецкий, английский, эстонский, латышский.)
Многие священники боялись ездить к нему: старец мог сказать что-то нелестное, обличавшее их помыслы и поступки. Он любил пошутить, но не все понимали его шутки и часто воспринимали их как юродство.
Одному человеку, готовящемуся к принятию священства, отец Николай сказал:
– Лицо-то у вас какое благодатное. – И тут же прибавил: – Борода Авраама, а душа-то хама.
В островном храме отец Николай срезал электрическую проводку и служил только при свечах. В своей церкви он очень ревновал о чистоте, и там было по-домашнему уютно. Как и преподобный Амвросий Оптинский, старец Николай Гурьянов очень почитал образ Божией Матери “Спорительница хлебов” и после вечернего богослужения обыкновенно пел величание иконе. Заранее заготовленного гроба у него не было, зато в церкви хранился чемодан, в котором лежали погребальные принадлежности: большой льняной плат, епитрахиль, поручи, набедренник, палица, Евангелие, крест... Старец часто смотрел на эти вещи, “поучаясь урокам смерти”. Отец Николай часто вспоминал слова преподобного Серафима Саровского: “Если бы люди знали, что ожидает нас в будущей жизни, то хотя бы по шею сидели в червях, которые пили бы нашу кровь и грызли наше тело, и тогда бы не сказали, что им это трудно”.
В своей церкви старец служил вдохновенно, по воспоминаниям людей, становился словно бы “выше ростом”. Однажды на службу к нему приехали два солидных, дородных протоиерея. В красивых рясах они с достоинством слушали богослужение. Старец, обходя храм с кадилом, приблизился к ним и тихо сказал:
В другой раз на остров к отцу Николаю приехал молодой священник из Ивановской области, страдавший от духа уныния и даже помышлявший о сложении с себя сана. Старец встретил его ласково, назвал “родным” и повел в свою церковь. В храме он неожиданно схватил батюшку за нос и так провел через весь алтарь. Потом он показал, как нужно раздувать кадило, как правильно мыть Чашу, дал множество других советов, касающихся богослужения, благословил... Священник уехал от старца успокоенным.
Старец сам писал духовные стихи и благословлял на это своих духовных детей. Широко известно его стихотворение “Сеятель”:
Еще отец Николай любил пение, сам хорошо играл на фисгармонии, сочинял музыку, занимался историей и теорией знаменного пения[18] . Он часто напевал одну из своих любимых песен:
Приходившим к нему он часто читал вслух такие стихи:
Иногда старец говорил иносказательно. Он мог ответить на заданный вопрос стихами или спеть что-нибудь. Отец Николай вообще был знатоком поэзии: собирал духовные стихи и песнопения и составил сборник “Слово жизни”, причем ко всем текстам сам написал музыкальное сопровождение. Любил он и следующее песнопение:
За что сидел Николай Гурьянов?
Следственные материалы по делу Николая Гурьянова пока не найдены: в архивах ФСБ Пскова и Санкт-Петербурга они отсутствуют. Мы не знаем, за что был осужден будущий старец. Однако известно, что в 1929 году Николай Гурьянов был исключен из Ленинградского педагогического института за резкие слова, которые он произносил о закрытии храмов, – тогда Николаю было двадцать лет.
На фотографиях тех лет запечатлен молодой парень – лобастый, с тяжелым подбородком и настырными глазами. С трудом угадывается в этом лице будущий одухотворенный лик: в юности Николай Гурьянов отличался неуступчивым характером, крутым нравом и вспыльчивостью.
Возможно, какие-то черты характера перешли к нему от отца – Алексея Ивановича Гурьянова. Тот, родом из купцов, суровый и набожный, был регентом церковного хора. (У Алексея Ивановича было четверо мальчиков – все они, кроме будущего старца, погибли в годы Великой Отечественной.)
Сам Николай Гурьянов писал в своей автобиографии: “Еще в дошкольном (как помню) возрасте я горячо привязался к Церкви Божией, служителям Ея, и эта любовь осталась во мне на всю жизнь...”
В детстве Николай прислуживал в храме Михаила Архангела (семья тогда жила под Гдовом), и сверстники дразнили его “монахом”. Даже комнату мальчика, где было много икон, называли “кельей”. Когда Коле было одиннадцать лет, в Архангельском храме служил митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Отец Николай вспоминал об этом: “Я мальчишкой совсем еще был. Владыка служил, а я посох ему держал. Потом он меня обнял, поцеловал и говорит: „Какой ты счастливый, что с Господом“”. Владыка Вениамин подарил мальчику свой святительский крест, который Николай Гурьянов благоговейно хранил всю жизнь.
18
В 1995 году вышла его работа “Знаменный распев и крюковая нотация как основа русского православного церковного пения”.