«Остров». Подлинная история

“Фильм оставил чувство глубокого недоумения... Показалось, что изначально этот фильм делался с расчетом преимущественно на европейского зрителя – этакое православие на экспорт, загадочная русская душа и тому подобное” (“Православие и мир”).

“Если автор не в теме, но делает что-то так, как будто знание предмета само по себе не важно, всегда получается то, что в искусстве принято называть универсальным термином „развесистая клюква“. Какое бы кино ни было душевное, прекрасно снятое, с гениальными актерами, архипрофессиональное – все равно оно останется клюквой в глазах тех, кто хоть что-то понимает по существу дела... И я многое бы дал, чтобы такое кино не появлялось на экранах, потому что оно искажает смыслы” (“Кино России”).

“Павел Лунгин похож на лотошника с фальшивым китайским товаром первого спроса: сегодня на лотке еврейский вопрос вкупе с ностальгией по джазу. Завтра опять еврейский вопрос, но уже вкупе со скинхедами, послезавтра на повестке дня олигархи. Но на этот раз Лунгин торганул не чем-нибудь, а самим Господом Богом. На фоне прекрасно снятой северной природы” (журнал “На Невском”).

“„Остров“ – неглубокая могила; напыщенная, но вялая работа с чисто формальными – а следовательно, китчевыми – операторскими красивостями (вода, небо, церковь, лодка) и откровенно слабым сценарием, построенным на допущениях и поддавках. Драматургические дыры призван замаскировать перформанс Мамонова в роли божьего человека: он все время что-то азартно бурчит, возит тележку с углем и часто крестится” (“Афиша”).

“Может, и не надо нам вовсе таких вот „духовных“ фильмов? И как тут не вспомнить с благодарностью советскую цензуру, пусть даже и по своим идеологическим причинам не пускавшую на экран „попов“?!” (“Благовест”).

“„Остров“ становится едва ли не православным хоррором... Вместо очередной притчи о распятом и раскаявшемся разбойнике из „Острова“ прорастает история о том, что чудо всегда ужасно, а святые – самые пугающие существа на свете” (Газета.ру).

“Редко какой фильм оставляет такое тягостное чувство. Со столь изощренным глумлением над православием и конъюнктурным заискиванием перед ним на большом экране российскому зрителю еще не приходилось встречаться... Появление бездарного и бездуховного фильма, очевидно, совпало с желанием определенной публики отыграться на ненавистной им монастырской, церковной и православной теме” (“Литературная Россия”).

Стоит отметить, что на каждую отрицательную рецензию приходится десятки и сотни писем читателей в поддержку “Острова”. Большинство священнослужителей также высказалось в пользу работы Лунгина.

“Это нормальный человеческий фильм, – сказал в интервью “Российской газете” диакон Андрей Кураев. – Он великолепно сделан по всем параметрам. Это хорошее произведение искусства, добротное и качественное. Кроме того, оно очень корректное по отношению к Православию – ни одной бытовой детали не нарушено”.

Положительно оценил “Остров” протоиерей Александр Шаргунов, настоятель Свято-Никольского храма в Пыжах, председатель Общественного комитета “За нравственное возрождение Отечества”.

Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, отвечая на вопрос “Российской газеты”,назвал фильм “Остров” “событием в российской культуре”. “Фильм донес до людей простую истину: не хлебом единым жив человек, – отметил митрополит. – Это некий духовный вызов неправильности нашего цивилизационного развития”.

Точку в спорах поставил сам Патриарх, оценив фильм “Остров” как “блестящий”. Алексий II заявил, что “Остров” является “ярким образцом попытки христианского подхода к культуре”. 29 ноября 2006 года, принимая создателей фильма в своей резиденции, Алексий II наградил патриаршими грамотами режиссера фильма Павла Лунгина, автора сценария Дмитрия Соболева и актеров Петра Мамонова (отец Анатолий), Виктора Сухорукова (настоятель Филарет) и Дмитрия Дюжева (отец Иов).

На встрече Патриарх отметил, что фильм “Остров” – это первое серьезное обращение российского художественного кинематографа к теме монашества, христианской жизни в целом и особенно к теме покаяния и смирения.

Однако даже после этого награждения у некоторых остались вопросы. Главные из них, на мой взгляд, такие: насколько достоверен фильм? Бывают ли в жизни старцы, подобные отцу Анатолию? Верно ли передана в фильме тема юродства, не слишком ли “сгущены” краски? Может ли православный подвижник вести себя то как юродивый, то как “нормальный человек”, то как мудрый старец? Бывают ли монахи, подобные настоятелю Филарету и отцу Иову, или эти герои – “ряженые”? Нет ли натяжек в образе старца-чудотворца?

Ответы на эти вопросы вы найдете в настоящей книге. Предвижу, что, узнав подлинную канву событий, лежащую в основе сценария Дмитрия Соболева, кто-то из читателей, возможно, скажет: “Так вот, оказывается, в чем дело! Нет тут никакого особенного труда и таланта, просто сценарист взял да и свел воедино несколько реальных историй”. Скажет – и ошибется. Талант Дмитрия Соболева именно в том, что он мастерски воспользовался подлинными фактами, создав для нас художественное произведение – прекрасный сценарий фильма “Остров”.

Глава первая

МОНАХ ИОВ, НАСТОЯТЕЛЬ ФИЛАРЕТ И СТАРЕЦ-“ПРОКАЗНИК”

– А ведь ты меня любишь, отец Иов?

– Я тебя терпеть не могу, старый хрыч.

Скорби отца Иова

В уединенной монашеской обители, в урочище, омываемом озерами и окруженном лесистыми холмами, подвизался некогда начальственный монах Иов. Много хозяйственных хлопот, связанных с поддержанием монастыря, лежало на плечах отца Иова, но едва ли не столько же хлопот доставлял ему один из обитателей пустыни, некий старец-схимник, очень любимый богомольцами.

Росту старец был довольно высокого. Глаза имел ясные, голубые, лицо – светлое, которое, однако, обыкновенно носило отпечаток недовольства и даже угрюмости. Бороду он носил короткую и узкую, не подрезая, а выщипывая из нее волосы. Говорил глухо и довольно быстро, часто скороговоркой. Смеющимся старца никогда не видели, а плачущим замечали не раз.

Возле кельи этого старца уже с утра толпился народ, причем особенно много было женщин. Даже не побывав в церкви, они стремились прежде к старцу, и каждая что-то приносила с собой: одна кувшин с молоком, другая – сыр, масло и яйца, третья – бутылку кваса и пироги. Старец же вел себя странно. Черного хлеба не ел, только белый и ситный, причем один мякиш, который выбирал щепотью. Спал на узкой деревянной лежанке, поперек которой клал полено. Посетителей принимал в грубой и ветхой одежде со множеством заплат; на ногах носил рваные туфли, а иногда – на одной истрепанный сапог, а на другой – валенок; голову обматывал грязным полотенцем. Тело его было препоясано железным поясом, со вделанной в него иконой Богоявления, с которой старец никогда не расставался. Иногда он накладывал себе на живот подушку и с важностью расхаживал по монастырскому двору, задавая послушникам один и тот же вопрос:

– За что осудили мытаря и фарисея?

Летом старца иногда видели в лесу совершенно нагим – он усмирял плоть, предавая ее укусам насекомых.

С некоторыми посетителями схимник был ласков, с другими же обходился строго и даже свирепо. Рассказывали, например, такой случай. К старцу приехала замужняя женщина, богатая и самоуверенная. Растолкав всех, она стала взывать:

– Батюшка, благословите! Батюшка, благословите!

Схимник заметил ее в толпе и спросил удивленно:

– Ты ко мне за благословением приехала?

– К вам, батюшка, к вам... Желаю побеседовать с вами, получить ваше благословение.

– Ладно, сейчас... Приподними-ка пока подол.

Женщина приподняла край платья, а старец вернулся из кельи с большой тарелкой щей и со словами “вот тебе мое благословение!” вылил щи ей прямо в подол.