Страница 21 из 103
Шел пятый час утра, небо, словно ничего и не произошло, стало светлеть, а вдохновенный Аэроплан Леонидович и не помышлял о сне. Это был тот самый благословенный час, когда самые отпетые из «сов» угомонились, а самые заядлые «жаворонки» уже встали и поставили чайники. Аэроплан Леонидович был и здесь уникален, не принадлежал ни к тем, ни к другим. Являл собой и то, и другое в органическом единстве, был «совожаворонком» или «жаворонкосовой», нечто вроде нового вида домашних пернатых — индоуток, полученных от скрещивания индеек и уток — плавает и крякает, как утка, надувается и дерется, как индюк.
По здравому рассуждению Аэроплан Леонидович пришел в этот час к выводу, что перво-наперво у него два наиважнейших дела: срочно требуется Степка и описание своего гениального изобретения и открытия.
Глава одиннадцатая
«Божечки!» — ужасался в мыслях товарищ Триконь, направляясь почти спортивной ходьбой в опорный пункт охраны общественного порядка, в «опору», если выражаться кратко и не по форме. В «опоре» у него имелось что-то вроде кабинета, где он принимал население и вел душещипательные беседы с нарушителями и нарушительницами, в основном с опытными представительницами древнейшей профессии и их юными последовательницами. Составлял протоколы и рапорты, а иногда вечерком, когда на вверенном ему участке стояла тишь да благодать, мог побаловаться и в шашки с кем-нибудь из постоянных народных дружинников.
Шел всего десятый чай утра, на тенистой стороне улицы только-только просохли листья деревьев от утренней росы, еще горчил во рту клейкий тополиный запах. Еще чувствовались остатки ночной прохлады и свежести, стало быть, те граждане-калаголики, у кого было или осталось, произвели опохмел. У кого ничего нет, те мучаются известным синдромом и созревают в решении прибыть к одиннадцати ноль-ноль к галантерейному магазину на бульваре, где есть, чтоб он выдохся, парфюмерный отдел. Хорошо, что хоть фирменная «Бытовая химия» на проспекте Мира сгорела, а то ведь спасу никакого… Вообще утро — время спокойное, хулиганствующий, преступный или калагольный элемент собирался лишь с мыслью, все еще ускользающей после вчерашнего, выгребал из карманов остатки наличности и вырабатывал лишь пока намерения насчет утреннего выпрямителя. А участковый товарищ Триконь, прямо скажем, с утра да пораньше, в неслыханную ситуацию попал и начальству своему замысловатый сюрприз приготовил. Короче говоря, отличился, и поэтому, мчась в свои апартаменты, пребывающие в соответствии с распорядком дня на замке, он восклицал один раз «Божечки!», а в другой раз «Боженьки! Опять не видать капитана!?..»
Представили бы на капитана, но опять же Истребитель! Это он в 7.18 утра поколебал основные законы мироздания, а вместе с ними и основы юриспруденции, законы следствия и дознания, практику вещественных доказательств.
Знал Василий Филимонович школьную кличку Аэроплана Леонидовича, знал! Решил он изучить всю жизнь-биографию своего мучителя, по чьей милости получил сотни различных мелких, досадных замечаний по службе и ни одного очередного звания. Проси, Вася, другой участок, не светит тебе здесь капитан, — так советовали ему коллеги, которые давным-давно уже капитаны. Залысины у него давно на майора «тянут», усы — вообще на полковника, а он все старлей да старлей. Присвоили ему старшего, когда сын в первый класс пошел, а тот уже и военное училище закончил, и тоже месяц назад стал старшим лейтенантом. Теща его родная, которая заразила его, как гриппом, своими словечками «божечки», «калаголики», неотвязными, между прочим, словечками, упорно называла в кругу сарафанного воинства досрочным наименованием «копытан», так и не дождалась служебного взлета зятя, умерла пятилетку назад.
Василий Филимонович вскрыл дверь «опоры», вошел в темный коридор и нащупывая выключатель, вполне богомольским тоном, исполненным отчаяния и крушения лучших надежд, воскликнул:
— Божечки! Опять не видать копытана!?
Он бы зарыдал, если бы умел, а поэтому просто включил свет, прошел в свой закуток, положил перед собой бормочущую рацию и сжал виски ладонями. Ну какая нечистая сила дернула его в сторону Новоостанкинских улиц в семь утра? Если уж на то пошло, рабочий день официально начинается у него с восьми, так нет же, потянула нелегкая в обход. А утро какое было! Шли мамаши и папаши с детками, смена первая в пионерских лагерях начиналась, с вещичками шли, птички вовсю чирикали, прямо-таки рай, а не Дзержинский район.
Еще вчера на 2-ой Новоостанкинской улице черт ногу мог сломать, везде столько наворочено, нарыто, накопано, брошено металла, бетона и дерева, а потом все это еще и перемешано, чтобы никто никогда ничего не понял. А сегодня все было спланировано, каким-то странным, бесследным катком укатано — одна только яма на весь микрорайон и возле нее КамАЗ. «Вот бы вчера наведался сюда Истребитель и просигнализировал начальнику отделения о безобразиях! А я бы начальнику: «Товарищ подполковник! Меры приняты немедленно. Разрешите показать гражданину Около-Бричко микрорайон?» Просто жалко, когда такой положительный момент пропадает ни за понюшку табаку.
О нем речь, а он навстречь: в яме копошился гражданин Около-Бричко вместе со своим соседом Степкой Лапшиным. Выкорчевав из липкой желтой глины бордюрный камень, они тащили его наверх определенно с целью хищения социалистической собственности. Камней таких здесь каждый год зарывали сотнями, но поскольку их никто не крал, то и фактов хищения не было. И сцепились в душе Василия Филимоновича два непримиримых врага: чувство служебного долга и инстинкт самосохранения. Служебный долг повелевал старшему лейтенанту Триконю незамедлительно пресечь попытку хищения, составить протокол и дать делу ход в установленном порядке. Инстинкт же самосохранения горячо шептал: «Вася, беги отсюда, камень он и есть камень, каменюка, цена ей, как почтовой марке, а свяжешься с кем — с самим Истребителем?!»
Тут на помощь инстинкту самосохранению пришел страх, и Василий Филимонович, будучи человеком далеко не трусливого десятка, сделал несколько шагов назад. Вообще, надо заметить, он никого не боялся, ни жены, ни тещи, ни начальства, ходил на нож и под пули, и хотя такое приключилось пару раз в жизни, никакого страха не было, во всяком случае не запомнился. Но гражданина Около-Бричко побаивался, судя по дальнейшим событиям, очень мало — безумству храбрых поем мы песню!.. Напрочь потерял бдительность участковый Триконь: гражданин Около-Бричко явление серьезное и масштабное, оно заслуживает чувства ужаса самых высоких стандартов!.. Прижав рацию к груди и прикрыв ее ладонью, чтобы она не «проболталась» и не выдала его (о том, что ее можно было выключить, почему-то не подумалось), Василий Филимонович на цыпочках зашел за КамАЗ, как вдруг услышал голос из ямы: «Товарищ Триконь, куда? Вы мне нужны!»
Сквозь землю и через КамАЗ не мог же он меня видеть, наивно предположил Василий Филимонович, продолжая отступление в направлении яркоголубого железного гаража, который ему, как выяснилось, к счастью, никак не удавалось снести. Из таких гаражей тут чуть не выросла своего рода воронья слободка, но Василий Филимонович ее всю порушил, за исключением железного ящика одного инвалида войны. Такой он психованный, чуть что — костыль из «Запорожца», поганец, как гранату в тебя кидает.
За имущество столь невоспитанного гражданина Василий Филимонович и схоронился, однако, чуя торопливый шаг Истребителя и неизбежность встречи, совершенно не в интересах службы пожалел о снесенной вороньей слободке. Будь она в сохранности, мигом бы исчез, сбил бы любого со следа, а потому сделал вид, что рассматривает гараж психованного и с целью маскировки истинных своих желаний бормотал: «Хорошо покрасил, хорошо… А краску где он такую яркую и свежую взял?.. Такая в магазинах не продается и долго еще продаваться не будет… Это ж голубой перламутр… Он же по цене маникюрного кьютекса из Парижа или эмали транспарантной для ногтей фирмы «Поллена», Лодзь, Польша… Как фамилия неизвестного несуна?.. Откуда спер голубой перламутр?.. Где он так плохо лежит, что его можно запросто брать и ржавые гаражи красить?»