Страница 8 из 93
Краткий рассказ о подвиге полковника Рогова и его портрет, запечатленные на мемориальной доске, я хорошенько изучил еще вчера, когда обследовал территорию, примыкающую к типографии. Теперь-то картина предстоящей здесь засады вырисовывалась вполне отчетливо. Итак, ровно в тринадцать тридцать по московскому времени раздвигаются ворота секретной типографии, и на улицу имени автора картины «Девятый вал» гуськом выезжают один за другим десять тентованных «КамАЗов», доверху груженных приключениями Великолепной Анны. Ворота закрываются. Теперь все, о происходит за пределами типографии, тружеников секретного объекта не волнует. Режимное предприятие, отлучаться нельзя. Со стороны тамошней охраны Тиму поддержки не будет. Дальше все должно произойти очень просто: пока хвостовая машина автопоезда не отъедет от ворот метров на триста, «рафик» с фальшивым «Мосгазом» не сдвинется с места и лишь затем аккуратно пристроится в хвост. Теперь настанет пора «Икаруса». Желтый автобус, вынырнув из бывшего переулка, преградит дорогу головной машине. Все, проезд закрыт, суши весла. Остается только выкинуть инвалидную команду из кабин «КамАЗов», вернуть «Икарус» на исходную позицию – и уж после этого машины с новыми водителями поедут по тому адресу, по какому пожелают новые хозяева тиража. Интересно, а как они намерены поступить с ребятами Тима Гаранина после того, как тираж сменит хозяев? Загонят в пустой подъезд ближайшего особняка и прикуют наручниками к трубам отопления? Или просто – положат из автоматов прямо на улице? Для быстроты, а?
На мгновение я представил себе всех десятерых «витязей» с простреленными затылками, лежащих на асфальте лицом вниз, – и мне стало все просто и ясно. ТАКОГО допустить нельзя, я и не допущу. На каждую крутую засаду найдется свой Яша Штерн. Пусть даже ему придется потрудиться одному за оставшихся двухсот девяноста спартанцев и царя Леонида в придачу. «Я вам покажу Фермопилы», – подумал я азартно. Ни ферм не получите, ни пил, ни книжного добра Тима Гаранина. Штерн я или кто?
Я убыстрил шаг – насколько мне позволял сантехнический трос, дошлепал до Соловьиного проезда, потом перешел на Тарусскую и уже по этой улице проделал обратный путь вплоть до улицы Героя Рогова с упомянутой мемориальной доской на крайнем доме. Теперь мне был уже отчетливо виден зад спрятавшегося «Икаруса». Тупой и желтый зад.
Отлично. Пора приступать к своим сантехническим обязанностям, раз уж я сюда пришел. Бывший безымянный переулок, а ныне улица Героя России, обладал всего тремя мелкими достопримечательностями: доской с перечнем подвигов полковника Рогова, единственным исправным телефоном-автоматом на всю округу (вчера специально проверял) и двумя заржавленными канализационными люками, которые располагались всего в пяти метрах друг от друга и в непосредственной близости от желтозадого «Икаруса». Нащупывая в сумке ломик, я зашел в тыл засадному автобусу и быстро вскрыл оба люка. Возле того, что подальше, я бросил, наконец, чертов моток троса, а второй огородил припасенными мини-колышками с красным флажком. Кусочек улицы имени Героя мигом превратился в захламленное рабочее место. Я прищурился, оглядывая дело рук своих. Правдоподобно? Более чем. Теперь осталось нанести визит вежливости обитателям «Икаруса». Плотные занавески на окнах скрывали внутренности салона от посторонних. Сколько их, голубчиков, там внутри, интересно? Двое? Трое? Хоть бы не больше трех: с четырьмя работать будет уже сложнее. Я все-таки частный сыщик, а не народный артист Российской Федерации.
– Эй! – хрипло пробурчал я и застучал кулаком в закрытую дверь «Икаруса». Занавески дрогнули и на меня уставился внимательный глаз. Видимо, я был сочтен неопасным субъектом, поскольку передняя дверь с шипением раскрылась. Я немедленно сунул туда свою вислоусую башку сантехника. Очень хорошо! Трое. Или все-таки четверо? Что это там сзади чернеет? Нет, это просто пиджак. Пустой. Итак, трое. Один за рулем, а оставшиеся сидят в салоне. И руки их мне не видны…
– Тебе чего, дядя? – весьма неприветливо буркнул патлатый водитель. Аммиачный запах моей спецовки тяжело поплыл по салону.
– Мне-то ничего, – ухмыльнулся я. – А вот у тебя заднее колесо спустило. На гвоздь, что ли, напоролся?
Насчет колеса я врал. Маневренность «Икаруса» была мне нужна самому, поэтому никаких партизанских выходок я не допустил.
– Отвали, чудило, – водитель хмуро погрозил мне кулаком. – Поди лучше проспись. Все у меня в порядке, все колеса… Давай-давай, топай отсюда, а то зубы пересчитаю. Здесь тебе не сортир, ишь развонялся… – Водитель даже привстал со своего места, намереваясь выставить меня пинком.
Я отпрыгнул назад и, пока желтая дверь автобуса, шипя, закрывалась, успел повторить:
– А все-таки колесо у тебя, браток, того… Наверное, таким тоном в свое время старик Галилей объяснял отцу-инквизитору: «А все-таки, папаша, она вертится…» Насколько убедительно я сыграл роль сантехника-Галилея, мне предстояло выяснить в течение ближайших пяти минут. За это время я распечатал пачку «Московских крепких», закурил эту дрянь и присел на краю открытого люка. Того, с красными-флажками. Я почти не сомневался, что шоферское сердце не стерпит неизвестности: лучше проверить, чем черт не шутит. Вдруг вонючий мужик не соврал?
Я докуривал уже третью папиросу, удивляясь выдержке водителя «Икаруса» и костеря про себя Московскую ордена «Знак Почета» Вторую табачную фабрику, когда дверь автобуса поехала с уже знакомым шипением и на асфальт все-таки спрыгнул неприветливый длинноволосый шоферюга.
– Где ты видишь прокол, чудило? – злобно спросил он, поравнявшись со мной и оглядывая совершенно целые на вид задние скаты.
– Да вон, глянь… – я выплюнул бычок в люк, лениво поднялся с места и ткнул указательным пальцем левой руки в место предполагаемого прокола. – Нет, нет, левее…
Озлобленный патлатый водила так засмотрелся на мою левую руку, что совсем забыл о правой. А в ней-то я уже держал обрезок фановой трубы, обернутый мешковиной. Тюк – и первый из троицы мягко осел на асфальт. Я быстро осмотрелся. Даже если бы за нами и попытались наблюдать из-за занавески на заднем стекле, мой последний жест должен был остаться для наблюдателей незамеченным. Но за нами, кстати, никто и не присматривал: вонючий канализационных дел мастер был покамест вне подозрений. Почти как жена Цезаря.
Я оттащил тюкнутого шофера к своему открытому люку и осторожно опустил его туда – ногами вперед, словно усопшего. За жизнь и здоровье клиента я, впрочем, не больно волновался: глубина там всего порядка трех метров, авось шею не свернет. Шофер достиг дна с легким шумом, однако без всплеска. Правильно: сточных вод в этом месте тоже быть не должно. Не захлебнешься, милый. Запахи, правда, там внизу еще те, но уж придется потерпеть, когда очнешься. Я ведь вот нюхаю свою спецовку – и ничего, не умер.
Отправив в люк незадачливого водилу, я вернул на место упавшие столбики с флажками, посетовал на тех оболтусов, что пренебрегают техникой безопасности, и снова устроился на краю колодца. Главное в нашей профессии – не суетиться. Сиди себе спокойненько на одном месте, а тот, кто тебе нужен в данный момент, обязательно придет сам. Я раскурил новую «московскую крепкую», переложил газовый баллончик из пролетарской сумки в боковой карман спецовки и стал ждать у моря погоды. Вроде того старика-рыбака из сказки Пушкина. Первый раз закинул он невод – пришел невод с глупым волосатым шоферюгой. Второй раз закинул он… Так-так. Зашипела, открываясь, дверца автобуса, и ко мне в гости пожаловала рыбка номер два. Такой румяный, хорошо откормленный пузан. Вид у него был пока еще не настороженный, а только удивленный. Оружия в руках тоже не было. «Вот что значит недооценивать противника», – укоризненно подумал я. Парни-то надеялись на увеселительную прогулку – всего-то окоротить десяток чайников-ботаников и забрать у них товар вместе с машинами. Дела, можно сказать, на один чих. Только вот про одиннадцатого чайника им, бедняжкам, не доложили. Поскольку о договоренности моей с Тимом знали только двое: я да Тим. А чайник я, ребятки, хоть и с ба-а-альшим свистком, но о своем присутствии на поле боя стараюсь заранее не свистеть. Не расходовать зря пар, вот так-то.