Страница 4 из 21
5.
– Красные листья падают вниз, и их заметает снег…
Отличная песня. Мощный текст. Плевать на баги типа падают вниз.
Каждый вечер я выходил на променад. Представлял себя героем фильма, и в голове звучал грамотный саундтрек. Порой сворачивал с Невского на Лиговский и шагал до улицы Некрасова, которая мне почему-то была очень симпатична. Улица неширокая, на ней располагается множество всяких забегаловок полуподвальных; кроме того, она может похвастать каменной башкой Маяковского на столбе. Шел по левой стороне и на минутку останавливался напротив особенного для меня дома: разглядывал огромное окно, занавешенное красной тканью. Комнатная подсветка создавала магический эффект.
Я предполагал, что там обитают вампиры. Прочие граждане не обращали на волшебное окно ровным счетом никакого внимания. Они вроде бы совсем не замечали темного обаяния этого таинственного города. Их, верно, заботили не вампиры, а сезонные скидки в магазинах. В итоге прогулки я выбредал к Фонтанке и по набережной двигался к Аничкову мосту. Снова Невский. Все забываю глянуть, правда ли, что на яйце одного и из коней изображен Петр I. Я возвращался к себе и потом с удовольствием смотрел через Интернет культурные передачи петербургского канала: тоже здесь ходил. И здесь, и здесь…
На работу устроиться не получалось. Сбережения таяли. Я помнил про Эйн-штейна и не отчаивался. Альберт, бывало, на носках экономил и вместо шарфа носил половичок.
Зато я сумел получше узнать соседей.
В квартире имелось три комнаты. И сразу за панцирной сеткой была комната Эдуарда Семеновича. На вид ему – около тысячи лет, ястребиный профиль, лысый, как все люди будущего. Изрядно придурковат, превосходно играет в шахматы и носит дома синие треники советского образца (с такими специальными пяточными держателями), куда заправляет неизменно белую майку. Сверху – фланелевая рубашка с закатанными рукавами и без пуговиц. Эдуард Семенович здорово шмонит тапками. Из дома лишний раз старается не выбираться: тоже есть комп с подключенным Интернетом, и он даже навострился продукты виртуально заказывать. Если из-за собаки…
Впрочем, я опять забегаю вперед…
Ко мне постучали впервые за неделю.
– Здравствуйте, молодой человек.
– Здрасьте.
– Почему вы не убираете после себя на кухне?
– А я не ем.
Старик хмыкнул. Прищурился. От глаз разбежались лучики морщин.
– Вас не учили, что хамить старшим некрасиво. Неуважительно это.
– Возраст – это еще не повод для уважения.
– Согласен, – склонил голову старик. – Но у нас в квартире – график.
– Хорошо. Я постараюсь убирать за собой, – сказал я и приготовился за-крыть дверь.
Но тут старик просунул в дверной проем тапок и спросил:
– Вы в шахматы играете?
Я осторожно кивнул, измышляя, как бы побыстрее отделаться от назойливого дедушки, наверняка помешанного на разных там Ботвинниках и Капабланках.
– Тогда я могу предложить вам партию?
– Извините, у меня сейчас нет настроения.
– Если выиграете, я буду убирать за вами две недели.
– Вы хотите, чтобы меня обвинили в зверской эксплуатации пенсионеров?
Старик повторно хмыкнул. И сказал:
– Три. Недели. Плюс сортир.
Я задумался. Покажите мне мужчину, которому в кайф драить полы и унитазы!
– А если проиграю?
– Я одолжу вам замечательный туалетный ершик на шесть недель.
Глазки соседа поблескивали.
– Все-таки нет, – решил я. – Обойдусь.
– Какая у нас молодежь пошла неуверенная… боязливая, – сказал старик и, убрав тапок, отошел от двери. – Прискорбно…
– Да я о вас забочусь.
Ну, кто меня тянул за язык?
– То есть вы не боитесь? – спросил он, оборачиваясь.
– Нет.
Старик шагнул назад и хлопнул ладонью по дверному косяку.
Взвилось облачко цементной пыли. Я чихнул.
– Не нуждаюсь в вашей заботе! – бодрым голосом провозгласил сосед. – Коли вы не трус, пойдемте играть. И пусть победит сильнейший. До трех очков, чтоб по-честному.
– Ладно, – согласился утомленный глупой беседой я. – Пойдемте.
– И позвольте представиться: Штык Эдуард Семенович…
В комнате Штыка был страшный бардак: вещи раскиданы, пыль на шкафчике толщиной с “Войну и мир”, кровать не заправлена, кружки покрыты характерным заварочным налетом. Монитор компа (неплохого!) заляпан отпечатками пальцев. Груда дисков.
Окна грязнее, чем у меня.
Здесь была солнечная сторона, и пылинки кружились в воздухе.
– Уютно у вас.
– А вы, молодой человек, как я вижу, не стесняетесь приврать…
– Разбираетесь в компьютерах?
– Я инженер по первому образованию. Разбираюсь.
Крышка журнального столика представляла собой шахматную доску. Эдуард Семенович набросил на диван покрывало и пригласил меня присесть. Я присел. Пока он расставлял фигуры, я изучал стены. На одной поверх ковра с медведями в беспорядке висело холодное оружие: сабли, кинжалы и топорик. Прямо Тартарен какой-то. На другой – плакат с неизвестной мне дамой в шляпке с вуалью и мехах. Фотографий видно не было.
Я глянул под ноги. На паласе – черное пятно. Видимо, краска.
– Может, чаю? – спросил старик, подвигая стул.
– Не надо, – отказался я. – Давайте уже играть.
Штык хищно улыбнулся и схватил пешки. Спрятал их за спину.
– Выбирайте.
Мне выпали белые. Я походил: е2-е4.
– Оригинально, – сказал Штык и походил: h7-h5.
Я и вовсе расслабился: ход был откровенно дилетантский.
Из-за дивана неожиданно выполз мопс. Уродливая собака.
– Как его зовут?
– Ласкер. Он очень старый. Не умрет никак. Ваш ход, молодой человек.
Мопс залег под столик и стал шумно дышать. Я решил походить лошадью…
…Оттирая спустя два часа загаженную кухонную плиту я тщетно пытался анализировать ошибки. Как я мог проиграть всухую?! А бывают шахматные каталы?!!
В этот момент на кухню вышла моя правая соседка: девушка в татуировках. Завитушки и иероглифы. Худая, с короткими черными волосами, в черных же обтягивающих джинсах и выцветшей футболке с надписью “Beatles”. В руках она держала распечатки. Губы едва заметно проговаривали что-то.
– Чайник скипел, – сказал я. – Я выключил.
– Ага. Спасибо.
– Что читаешь? – расхрабрился я.
– Джеки Браун.
– И что, хорошо она пишет?
Соседка подняла голову. Восточный тип. Глаза у нее были внимательные.
– Он, а не она. Это сценарий Тарантино.
Я почувствовал, что краснею.
– Плиту чистишь? Значит, проиграл…
– Что? А откуда ты?…
– Ничего. Не волнуйся, ему все проигрывают.
Я отшвырнул губку.
Из ее комнаты высунулась мужская голова. Соседка шикнула и голова исчезла. Соседка взяла чайник и ушла. Я подумал, что вчера мужская голова, кажется, была иной.
– Тарантино, – пробормотал я. – Тина, скотина, лавина, скарлатина…
А зовут ее?
6.
– Полина.
Она протянула руку, и я пожал длинные красивые пальцы с коротко остриженными ногтями. На тыльной стороне ладони крохотная родинка и две тоненькие жилки пересекались подобно параллельным прямым Лобачевского. Вот такое идиотское сравнение пришло в голову при нашем знакомстве.
Она не выказала недовольства нашим видом и состоянием.
У нее были светлые волосы до плеч, загорелая кожа и зеленые глаза.
На вешалке свободного места не оказалось. Курт сграбастал мой старообрядческий плащ и понес в комнату. На некоторое, совсем непродолжительное время мы с Полиной остались вдвоем в прихожей. Я поставил на тумбу пакет с алкоголем, и бутылки неприятно звякнули, как будто выдавая некую мою постыдную тайну.
Срочно нужно было что-то сказать.
– Курт рассказывал, что ты – фотограф.
– Я фотографирую, – улыбнулась Полина. – Коля любит мною похвастать.
Она тепло, очень по-домашнему произнесла его имя. Но мне почему-то это не понравилось. Курт снова подошел, обнял Полину за талию, прижал к себе. Она едва доставала ему до плеча. Как-то не стыковались их образы. Что у этой девушки в оранжевом халате и растоптанных шлепанцах общего с Куртом? Надпись кровью на зеркале?