Страница 13 из 13
— Снимите с него оковы, — приказал вельможа.
Когда варвар, растирая затекшие руки, уже направлялся к выходу, он не удержался и спросил:
— Ты не хочешь поблагодарить меня, северянин?
— Нет, — отвечал Конан, — ты только исполнил то, что обещал именем Митры. Да и что тебе благодарность «поганца»? Я припомню твои слова, светлейший, а ты не забудь: что отдал мне Шадизар на две луны.
Когда варвар вышел, глава стражи подозвал очухавшегося Аббаса и отдал короткий приказ. Десятник хищно осклабился и выскользнул за украшенную богатым орнаментом дверь залы.
Размахивая полупустым кувшином с вином, одолженным в духане Тааз-аки, Конан брел по узкой улочке Пустыньки. Ноги его заплетались, он шатался так, что стукался о стены домов, из которых за его спиной высовывались испуганные лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг, обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а иные и ставнями прикрывались — от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами, закрывающими лица.
— Там тупик, — сказал один из людей, отличавшийся от своих спутников грузным телосложением и уверенностью движений, — попалась птичка!
Все трое устремились и свернули за угол.
Там, действительно, был тупик, грязный, заваленный мусором. Но рассмотреть толком сей унылый закоулок Пустыньки двое не успели: человек, притаившийся возле стены, сделал два молниеносных выпада, и его нож дважды напился крови.
Третьему преследователю нападавший железной рукой сдавил горло. Тот забился и захрипел, капюшон упал, открыв толстое посиневшее лицо с выпученными глазами.
— Что Аббас, пора тебе нергалье отродье на вкус попробовать, — сказал его противник, — дождешься на Серых Равнинах, привет передавай.
Десятник так и не понял, откуда у Конана взялся нож. Он следил за киммерийцем от самого дворца и уверен был, что после ночи в подвале тот едва переставляет ноги, а когда варвар хлебнул вина, Выбей Зуб и вовсе решил, что справится с ним без особых хлопот.
Сейчас он понял, как жестоко ошибся: рука, сжимавшая его горло, была словно из стали, а синие глаза смотрели ему в лицо с холодной ненавистью. Он почти безучастно, словно убивали кого-то другого, смотрел, как острая сталь, поворачивается, входит ему в живот, и поднимается лезвие, вспарывая плоть, и наливается алым ткань рубахи… Потом в глазах вспыхнули огненные круги, и мир померк для него навсегда.
Отшвырнув безжизненное тело, Конан перешагнул через поверженного врага и направился сквозь лабиринт улочек к лачуге Шелама. Он не был уверен, что застанет его там, но Ши сидел за свои убогим столом, двигая по выщербленным доскам золотые монеты.
— Деньги считаем? — сказал киммериец, входя через низкую дверь.
Ловкач вскочил, радостно всплеснул ручонками и полез обниматься. Конан толкнул приятеля на лавку и уселся сам.
— Друг, — зачастил Ши, ерзая тощим задом, — а я слышал, упрятали тебя собаки эдартовы, в подвалы упрятали и Выбей Зуба напустили… Сам он и хвастал в казарме, а стражники по всему городу разболтали. Как же ты вырвался из лап аббасовых?
— Так и вырвался, — сказал варвар, — Аббас же лапы откинул. Ты лучше скажи, что сталось с нашими верблюдами?
— Какими верблюдами? — Ши наморщил узкий свой лобик, силясь вспомнить. — Ах, верблюдами! Продал я их, киммериец, как есть продал. Барыш вот как раз делил поровну — а ну, думаю, вернется тигр моего сердца, надо его долю припрятать. Только трудная задача вышла: двести тридцать и еще пять золотых никак пополам не делятся.
— Что-о?! — взревел Конан. — Двести тридцать пять монет за табун верблюдов? Удавлю, крыса! Куда остальные спрятал?
Ловкач привычно нырнул под стол, откуда и пропищал обиженно:
— Почему двести тридцать пять? Я кольцо Флатуна загнал, нам от кривого Дамара еще пятьсот причитается.
Конан знал кривого Дамара, скупщика краденого, который был кое-чем обязан киммерийцу и на обман вряд ли решился бы. Поэтому варвар милостиво разрешил Шеламу выбраться из-под стола и велел поведать, что случилось с ним после того, как они расстались у колодца на аренджунской дороге.
И Ши поведал, что гнал верблюдов во весь дух, и все было бы хорошо, если бы белая потаскуха не увела половину стада куда-то в одной ей ведомые края, не желая, очевидно, делить первенство с вожаком, которого подгонял Ловкач. Сказывают, белые верблюдицы только в Вендии случаются, так она не иначе туда и подалась, чтоб ноги ее отсохли…
— Да, — сказал Конан, склоняясь к тому, что Ши навряд ли станет ему врать, побоится, — убежал твой дом аренджунский вместе с женами и наложницами. Но остальных-то ты продал?
Ловкач подтвердил, что остальных продал, и не где-нибудь, а в Усмерасе.
— Пораскинул я умишком своим, что стражи Эдарта нас в Аренджуне искать станут, ну и решил податься в Усмерас. Там меня с почетом приняли, суфеем величали. Много я им чего наболтал про то, как золой в Шадизаре торговать выгодно и еще чего-то… Забыл наутро.
— Еще бы, — проворчал Конан, — третий день кончился.
— Что болтал, забыл, а о деле нашем помнил, — продолжал Ши важно. — Загнал им верблюдов по-дешевке, а что было делать? Народ там прижимистый, да и чудной малость. Пришли ко мне старейшины ихние и вопрошают: палить им свои дома или не палить?
— Что-что? — удивленно переспросил киммериец.
— Ну, они решили, что раз в Шадизаре за один воз золы можно табун верблюдов поиметь, то уж, спалив весь Усмерас, они потом себе золотые хоромы отгрохают.
— Так значит, эти дурни торгуют сейчас золой на рынке? — хмыкнул варвар.
— Они. А я так мыслю: нарушили усмеранцы древний запрет, тронули пепелище, теперь и поплатятся.
Ловкач взял со стола монету, потер о подол своего рубища и, поднеся к самому носу, принялся внимательно разглядывать.
— Ладно, — сказал Конан, — твое хитроумие — моя удача. Подарок дива, коим ты столь опрометчиво воспользовался, загнал меня под плеть, но он же и вызволил меня, да еще с немалой выгодой. Знай же, крыса, что светлейший Эдарт поклялся Митрой не трогать нас целых две луны, а за это время можно с лихвой наверстать упущенное. Думаю, начальник стражи сдержит слово — смерть Аббаса послужит ему предупреждением. А если и нет, мы все равно славно погуляем: деньги есть и на доброе оружие, и на выпивку, и на приличное платье — чтоб в лучшие кабаки пускали… Кстати, куда ты подевал свой богатый наряд?
— Я отдал его нищему, — сказал Шелам, продолжая изучать деньги.
— Ну так и есть, — воскликнул варвар, — кончился твой ум, как есть кончился!
— А вот и нет, — вскочил вдруг Ловкач, — слушай-ка!
Он встал в позу, отвел в сторону руку с монетой и прочел:
Прославлен будь в веках,
о тигр моей души,
И не забывай, что… мн-э-э…
лучший твой друг -
это Ловкач Ши!
Потом застыл с разинутым ртом, провел ладонью по губам и воскликнул:
— Не понял! Что это я тут болтаю, а, Конан?
И тогда киммериец, откинув свою черноволосую буйную голову, расхохотался во все горло.